Петербург. 26 февраля 1887 года.
Утро. Конспиративная квартира на Александровском проспекте.
Лихорадочно работавшая всю ночь группа террористов приводит наконец в боевую готовность три разрывных метательных динамитных снаряда.
Вставлены запалы.
Названы пароли, отзывы.
Уточнены явки.
- Присядем, - говорит кто-то негромко, - присядем по обычаю.
Все садятся.
Тишина.
Мысль у всех одна: «дорога» на этот раз может оказаться дальней. Очень дальней.
Пора.
Рукопожатия. Улыбки.
Слов мало. Все давно обговорено, обдумано.
Выходят по одному. Впереди - дозорный.
Спустился по лестнице. Перешел на другую сторону улицы. Дошел до угла. Обернулся. Вынул платок. Путь свободен.
Через полчаса боевая группа уже па Невском.
Медленно идут друг за другом по правой стороне проспекта к Казанскому собору четыре человека. Интервал - двадцать шагов.
Первый - сигнальщик.
Второй - сигнальщик (запасной).
Третий - террорист, метальщик бомбы.
Четвертый - прикрывающий.
По другой стороне улицы, параллельно первой группе, - еще двое. У каждого в руках сверток. Бомбы.
26 февраля - царский день. Сегодня по Невскому проспекту из Аничкова дворца в Исаакиевский собор должен проехать император Александр Третий. В Исаакии - панихида по убитому шесть лет назад народовольцами Александру Второму. И именно сегодня царствующий сын должен разделить участь своего почившего в бозе августейшего отца. Три бомбы, брошенные в царский экипаж, должны уничтожить здравствующего императора России.
Группа доходит до Казанского собора. Царского выезда не видно. Террористы перестраиваются: четверо переходят на левую сторону улицы, двое - на правую.
Еще один проход до Полицейского моста, до поворота к Исаакию.
Царя нет.
Снова меняются местами участники покушения.
Казанский собор.
Царя нет.
Полицейский мост.
Царя нет.
Казанский собор.
Царя нет.
Полицейский мост.
Царя нет.
Старший боевой группы подает условный знак: всем отходить к Исаакию и ждать императорский экипаж там.
Террористы собираются у южного портала храма. Стоят в пяти-шести шагах друг от друга. Сигнальщики перешли на противоположную сторону, чтобы оповестить заранее о приближении высочайшего кортежа.
Проходит час, второй. Около собора гудит, шевелится огромная толпа народу. Цепочкой вытянулись городовые. Конная полиция. Шпики.
В боевой группе - заметный спад настроения. Старший принимает решение: еще один маршрут на Невский.
Порядок движения старый. Четверо идут по одной стороне улицы, двое - по другой.
Сворачивают на Невский. Казанский собор. Поворот. Полицейский мост. Поворот. Казанский - поворот. Полицейский - отход к Исаакию.
Но здесь уже нельзя стоять долго. Толпа поредела, на месте остались только городовые и полиция. Старший снова уводит группу на Невский.
Настроение окончательно сбито. Все иззяблись, проголодались. Тяжелые снаряды оттягивают метальщикам руки. Старший понимает: группа потеряла боеспособность, надо расходиться. А если именно сейчас появится царь?
Последняя попытка. Если неудача - будет дан общий сигнал отбоя.
На этот раз террористы идут по Невскому, уже не соблюдая интервала. Чтобы не бросалось в глаза их знакомство друг с другом, задерживаются у витрин, читают объявления. Сигнальщики изображают подгулявшую компанию (так условлено заранее).
Подходят почти к самому Аничкову. На мгновение задерживаются возле дворцовых решеток. У входа - гвардейский караул. Одеревенело застыли в будках солдаты. Гусиным шагом ходят вдоль полосатых шлагбаумов офицеры. Тишина. Спокойствие. Никаких признаков ожидания высочайшего выезда.
Участники покушения смотрят на старшего. Отбой?
Старший медлит. На лбу прорезается упрямая складка. А если император приедет на панихиду из Михайловского дворца? Или из Зимнего?
И он снова делает знак - всем двигаться к Исаакию.
Здесь уже почти совсем нет зрителей. Но кордоны городовых и полиции по-прежнему на месте. Значит, еще не все потеряно! Именно в это время, когда около собора осталось совсем мало народу, может подъехать Александр III. Царь избегает большого скопления людей во время своих выездов. Он хорошо помнит о судьбе отца. И поэтому как раз сейчас, в сумерки, когда зеваки, устав ждать, разошлись, может показаться императорский экипаж.
Темнеет. Падает мокрый снег. Холодный ветер со стороны залива крепчает с каждой минутой. Террористы еле держатся на ногах: слякотный зимний день, проведенный на улице в тисках нервного напряжения, без куска хлеба во рту, доконал всех.
На углах зажигают газовые горелки. Огромные оранжевые шары, уныло размытые по краям мокрым снегом, повисают в воздухе... Все. Конец. Ждать больше незачем. В такое время и в такую погоду цари не выезжают. Даже на панихиду по собственным родителям.
Старший, спрятав на груди бомбу, подходит к околоточному надзирателю. Дурашливо улыбаясь, спрашивает:
- Ваше благородие, скажи наприклад хоть ты мне... Зачем это войска столько возле храма собралось? Не батюшку ли царя, нашего милостивца, к службе ожидают, ась?
Полицейский смерил взглядом прохожего, остановился на куньей шапке. Дурак, но, видно, из богатых. Ответил сдержанно, с достоинством:
- Так точно-с, ожидали. Непременно должны были пожаловать государь на поминание об ихнем папеньке. Но сегодня, видать, уже не приедут. Поздно-с.
Старший поблагодарил, отошел в сторону.
Возле собора слышатся команды - конные городовые, строясь на ходу в колонну, отъезжают от Исаакия по направлению к Адмиралтейству.
Старший снял шапку, трижды истово осенил лоб широким крестным знамением. Положил в сторону собора малый поясной поклон,
Это был условный сигнал: всем расходиться на ночь по своим местам и квартирам.
Петербург.
27 февраля 1887 года.
Утро.
Из дома № 21 по Александровскому проспекту выходит невысокого роста худощавый молодой человек с бледным, напряженно озабоченным лицом и пристальным взглядом темных, глубоко посаженных глаз. Засунув руки в карманы пальто и подняв воротник, медленно идет он вдоль ветхих деревянных домов, направляясь к центру города.
Его неторопливая, но в то же время настороженная походка, слегка наклоненная вниз голова, нервно приподнятые плечи, плотно прижатые к бокам руки - вся его чуть ссутулившаяся, тревожная фигура говорит о том, что обладатель ее до краев переполнен беспокойными мыслями, взволнован ожиданием каких-то больших и важных известий.
Сосредоточенно глядя под ноги, худощавый молодой человек пересекает улицы, площади, проходит один квартал за другим, оставляя позади набережные, дворцы, пустынные парки...
Бешеный скок копыт...
Грохот стремительно догоняющего экипажа.
Он остановился. Замер. Весь подобрался. Это - за ним.
Экипаж промчался мимо. Резко накренился на повороте. Обдал фонтаном грязного снега гранитный парапет набережной.
Он посмотрел по сторонам... Нет, никто из прохожих ничего не заметил. Только городовой на углу задержал было взгляд на его бледном продолговатом лице, белым пятном мелькнувшем на противоположной стороне улицы.
Несколько минут он шел не разбирая дороги, все еще находясь во власти пережитого волнения. Неожиданная мысль обожгла сознание. А что, если?.. Совершилось. Уже... Царь убит! И в этой карете, бешено пролетевшей по мостовой, мчался во дворец какой-нибудь высокопоставленный вельможа, раньше других узнавший о смерти Александра III.
Скорее в центр города! Если царь убит - там это уже будет заметно... Вывесят траурные флаги, приспустят императорский штандарт над Аничковым...
Уже за несколько кварталов до центральных улиц он понял: его предположение не подтвердилось. Все тихо, спокойно. На перекрестках, тротуарах, в магазинах и лавках продолжалась все та же обычная, будничная суета - как и вчера и позавчера, неделю тому назад, месяц.
Прошел на прогулку взвод кадетов-мальчишек, сопровождаемый огромным усатым дядькой-фельдфебелем. (Если бы убили царя, разве поглядывал бы так браво по сторонам этот усатый фельдфебель?)
Высыпала из ресторации подвыпившая компания, женщины громко смеялись, мужчины размахивали руками. Могли бы они вести себя так шумно, если бы покушение состоялось?
Впрочем, они могут и не знать... Но такая новость, как убийство царя, распространится мгновенно.
За витринами магазинов, аптек, в окнах трактиров, кондитерских, портерных - всюду видны были бестревожные лица покупателей и посетителей, бегали половые и приказчики, с сознанием собственного коммерческого достоинства стояли за конторками и около касс хозяева и владельцы заведений. Разве держались бы они так уверенно и невозмутимо, если бы только что, в двух шагах от их магазинов и заведений, был убит царь? Повытолкали бы сразу всех посетителей, с грохотом опустили железные ставни, навесили бы пудовые замки, посадили дюжих сторожей.
