Вставали с плачем от родной земли,
Омытой неутешными слезами.
От Костромы до Нерчинска дошли
И улыбались ясными глазами.
Просторы открывались как во сне.
От стужи камни дикие трещали,
В даурской и мунгальской стороне
Гремели раскаленные пищали.
Тревожно спали у глухой воды.
Им снег и хвоя сыпались на спины,
Им снились богдыханские сады,
Кричали златогорлые павлины.
Шли на восход… И утренний туман
Им уступал неведомые страны.
Для них шумел Восточный океан,
Захлебывались лавою вулканы.
Могилы неизвестные сочти!
И не ответят горные отроги,
Где на широкой суздальской кости
Построены камчатские остроги.
Хвала вам, покорители мечты,
Творцы отваги и суровой сказки!
В честь вас скрипят могучие кресты
На берегах оскаленных Аляски.
В земле не тлели строгие глаза,
Что были глубоки и величавы;
Из них росла упругая лоза,
Их выпили сверкающие травы.
И наяву скитальцы обрели
Перо жар-птицы в зарослях сандала.
Мне чудится — на гряды из коралла
Холщовые котомки полегли!
1
Все началось с индийской утки.
Перенесемся во вторую половину 20-х годов. Ваш покорный слуга был тогда очень юным человеком и работал в большой сибирской газете «Советская Сибирь». Самым интересным, самым веселым отделом этой большой ежедневной газеты, имевшей корреспондентов во всем мире, был иностранный отдел, и заведовал этим отделом Макс Гарбер. Он считал себя большим знатоком Китая, Монголии, Тибета, совершенно недоступных сознанию нас — юных людей, и высокий дух был в этой газете. Макс сидел в кабинете с трубкой в зубах, в двубортном коверкотовом жилете. У него была целая стая переводчиков — харбинских перебежчиков, которые сначала подобострастно звали его «господин начальник отдела», а потом привыкли и стали называть по имени и отчеству.
Там были любопытнейшие вещи. С каким-то упорством Макс собирал изображения Чан Кай-ши, У Пей-фу и других представителей реакции. Когда нужно было сделать карикатуры на этих деятелей, то привлекались ученые перебежчики, которые подсказывали художникам всякие тонкости и детали.
И вот однажды, когда я пришел в Новосибирский музей, директор музея мне сказал:
— Сергей Николаевич, произошла неожиданная вещь. Смотрите, вот — серебряное кольцо, оно было на лапе селезня-шилохвостня, убитого на Тунгуске. На кольце надпись: «Информируйте магараджу Дгара, Северная Индия».
Будучи восторженным человеком, я написал заметку об этом злосчастном шилохвостне. Редактор вызвал меня и сказал, что я — политически необразованный и неподготовленный человек. Он на моих глазах смял заметку и бросил ее в корзину.
Я пошел плакаться к Максу. Макс сказал мне: «Плюнь и напечатай в другом месте». Я напечатал эту заметку в ленинградском журнале «Вокруг света». Когда я принес этот номер Максу, Макс сказал: «Эта утка стоит коньяка «Ласточка». Я говорю Максу: «Отдай журнал». Он ответил: «Отдам завтра». Потом раздался стук машинки, а наутро заметка появилась в нашей газете, и было сказано, что это перепечатка из журнала «Вокруг света».
После этого Макс говорит мне: «Ты мне нравишься… Только пойди купи шляпу с дырками (это были модные тогда шляпы), часы и бостоновый костюм». Я не возражал против костюма и часов, но возражал против шляпы с дырками, однако эту шляпу все-таки купил и носил ее два дня.
Тогда Макс взял лист бумаги и написал текст визитной карточки: «Сергей Марков» и т. д. по-русски, а потом по-английски, указав мою должность в газете. Затем сказал: «Выдолби наизусть английскую фразу: «Я — сотрудник большой газеты «Советская Сибирь». Я эту фразу заучил. Тогда Макс мне говорит: «Ты должен ездить к маньчжурскому экспрессу и встречать разных замечательных людей, кроме дипломатов. Их буду встречать я».
Это было удивительное время, когда я своими глазами видел китайских маршалов. Я помню надутого, важного Свен Гедина, который принимал корреспондентов в халате, с трубкой в зубах и цедил сквозь зубы, знаменитых этнографов Штернберга, Тана Богораза.
Однажды, когда я пришел на вокзал, ко мне подбежал начальник станции и говорит: «Идите в пятый вагон, в нем едет тибетский мудрец». Я поспешил в этот вагон, постучал в дверь купе и получил ответ на прекрасном русском языке: «Войдите». Я вошел и застыл на месте. Там сидел буддийский первосвященник в мантии, в желтой шапке, рядом с ним стояли два тибетца с маузерами в руках. Я думал, что они меня расстреляют на месте! Я показал свою визитную карточку и произнес выдолбленную мною английскую фразу, но старик мне ответил:
— Не коверкайте английский язык. Я говорю по-русски. Кто вы?
— Я представитель газеты «Советская Сибирь».
— Что вас интересует?
— Ваша деятельность. Кто вы?
— Я приближенный далай-ламы Тибета. Как вас зовут?
— Сергей Николаевич Марков.
— Так вот, Сережа, я сделаю вам подарок.
И он взял редкую тогда паркеровскую ручку, написал что-то на лежавшей около него книге по-тибетски и сказал:
— Эту книгу написал мой друг Петр Кузьмич Козлов, он скоро поедет через ваш город. Если вас интересует Тибет, прочтите книгу Гонбожаба Цыбикова о Тибете.
Затем он добавил:
— Пожалуйста, не расписывайте особенно в печати мой проезд. До свидания.
Маньчжурский экспресс двинулся в сторону Москвы.
Машину времени не повернуть! Только потом я узнал, что в те годы, если бы я этого захотел, я увидел бы живого Гонбожаба Цыбиковича Цыбикова в Иркутске, где он тогда работал.
Эта встреча на перроне сибирского вокзала показалась мне бусиной из тибетских четок: упала и укатилась, исчезла. Но нет!
Когда я пришел в редакцию и рассказал Максу об этой встрече, Макс свистнул и сказал:
— Пятнадцать строчек в завтрашнем номере жирным петитом. Ты мне еще больше нравишься.
Харбинские перебежчики стали смотреть подарок. Книга была «Тибет и далай-лама» П. К. Козлова. Перебежчики сказали, что буквы, написанные на книге, не китайские, это тибетская надпись, но что она означает — они не знают. Они спросили меня, дал ли старик мне визитную карточку? Я говорю: «Дал». На визитной карточке латинскими буквами и по-русски было написано: «Агван Доржиев», а в правом углу был обозначен его сан, который являлся четвертым после далай-ламы.
— А вот он сам! — воскликнули перебежчики, увидев в книге портрет Агвана Доржиева.
Я стал смотреть книгу Козлова и пришел в трепет от того, что узнал. В 1904 году миссия английского полковника Янгхансбенда вторглась в Тибет. Далай-лама бежал в Ургу. У его стремени находился тот человек, которого я видел на вокзале! Далай-лама был спасен, полусотня кяхтинских казаков встретила его салютом из двух орудий и пятидесяти винтовок. Далай-лама пробыл несколько лет в Урге под покровительством русского посла. Мы знали, что Козлов встречался с далай-ламой, но то, что мне удалось узнать позднее, навело меня на решение осветить этот вопрос до конца.. Об этом я расскажу после, расскажу о том, что́ именно я узнал о пребывании далай-ламы в Урге.
Чуть ли не с детства мне приходилось встречать имя Гонбожаба Цыбикова. Нет таких книг о Тибете, где бы не было имени Гонбожаба Цыбикова. Почему-то эта фамилия ассоциировалась в моем представлении с чаем, с цибиками чая. Я не думал, что когда-либо в жизни попаду в дом Цыбикова, это представлялось совершенно неосуществимым.
В 40-х, 50-х годах я зарабатывал на жизнь постоянным сотрудничеством в журнале «Вокруг света», где вел специальный отдел. Это была третья страница обложки, на которой помещали четыре моих коротких новеллы, иллюстрированные прекрасным художником Чернецовым. Работа эта и кормила меня, и нравственно поддерживала и продолжалась около десяти лет.
Потом все эти коротенькие новеллы вышли отдельной книгой. Называется эта книга «Летопись». Иноземцев И. В., бывший редактор журнала периода тех лет, написал интересное послесловие, а предисловие к книге дал академик Окладников. Иноземцев подробно рассказал историю создания этого отдела в журнале «Вокруг света», написал о том, что материалы, помещенные там, имели очень любопытные отклики, приходили письма от людей, о существовании которых я не мог даже подозревать. Тут были родственники героев «Летописи», были хранители документов.
Работа над «Летописью» была очень напряженной. Описание подвигов своих героев я старался находить в уже известной литературе, но, кроме того, я писал в архивы, в музеи, на места посылал свои предложения о розыске новых материалов.
