Эдуард Борнхёэ - Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты

Был прекрасный, теплый день начала августа 1576 года. Ласково и мирно сияло солнце над Харьюмаа, окутывая землю прозрачной золотистой дымкой. Но вид самой местности не радовал сердце и не ласкал взор: поля, заросшие сорняками и чертополохом, развалины сожженных мыз и деревень, — вот что тогда представляла собой Харьюмаа. Большая часть этой некогда богатой и цветущей земли за восемнадцать лет войны превратилась в немую пустыню, а немцы и поляки, русские и шведы, совершая сюда набеги, расхищали жалкие остатки ее прежнего благосостояния.

По ухабистой, изрытой колеями дороге, ведущей из Таллина в Пайде, ехали четыре молодых всадника в одежде немецкого покроя. Настроение у них, как видно, было отличное. Один из них казался особенно весел. Его румяное, несколько глуповатое лицо так и сияло, как бы соперничая с его огненно-рыжими волосами и усами. Этот молодой рыцарь ни на минуту не давал покоя своему великолепному жеребцу, что-то напевал, болтал без умолку и сыпал шутками, сам смеясь им громче всех. На лице его отражалось то неисправимое легкомыслие, которое позволяло помещикам и горожанам Ливонского орденского государства забывать о бедствиях страшной войны и так часто удивляло русских. Прежнее орденское государство распалось под ударами русских, много людей было убито, поместья и деревни уничтожены, будущее покрыто черными грозовыми тучами; но, несмотря на все это, в укрепленных городах люди жили полной жизнью, и как только немного стихал грохот войны, владельцы мыз возвращались из городов в поместья, справляли свадьбы, устраивали пиршества, как будто снова наступила веселая и беззаботная жизнь орденского времени. И тут только обнаруживалось, какие неисчислимые богатства немецкие помещики накопили в течение четырехсот лет потом и кровью коренного населения страны, — ни военные неудачи, ни безумные пиршества не могли эти богатства окончательно истощить.

Но, помимо обычного легкомыслия, у рыжеволосого юнкера была и особая причина для веселого настроения. Правда, его поместья были разорены дотла, отец и братья пали на войне, мать сошла с ума, но что ж из этого? Сам он все еще обладал большим состоянием и, кроме того, являлся женихом прекрасной Агнес фон Мённикхузен, дочери богатого и знатного владельца поместья Куйметса. Сегодня была пятница, а на воскресенье была назначена его свадьба.

Помните, друзья, — воскликнул веселый юнкер, — что на своей свадьбе я трезвых голов не потерплю. Кто на закате солнца еще будет ясно помнить свое имя, у того лоб познакомится с дном моей кружки. Прежде всего напоминаю об этом тебе, Дельвиг, — обратился он к одному из своих спутников, казавшемуся немного серьезнее других. — Ты всегда ходишь повесив нос, а сейчас еще и завидуешь мне — тому причиной прекрасная Агнес. Мне очень жаль, но что я могу поделать, если Агнес тебя не избрала в мужья!

Потише, потише, юнкер Ханс фон Рисбитер, — ответил Дельвиг, насмешливо улыбаясь. — Возможно, конечно, что Агнес фон Мённикхузен не пожелала выйти за меня замуж;, но чтобы она так уже стремилась стать твоей женой — это, по меньшей мере, сомнительно. Пока ясно только одно: отец Агнес хочет взять тебя в зятья.

У него есть на то основание, — хвастливо заявил Рмсбитер. — Ведь это я своими собственными руками в Пыльтсамаа захватил в плен Фаренсбаха — государственного советника короля Магнуса[1] и заклятого врага Мённикхузена.

— Вот так подвиг — вытащить из постели дряхлого старика! — насмешливо заметил Дельвиг. — Моя гончая Диана, пожалуй, еще лучше с этим справилась бы!

Эти слова вызвали недовольство остальных спутников.

Не затрагивай чести рыцаря, Дельвиг! — укоризненно произнес юнкер Гильзен.

Это никуда не годится — упоминать имя зятя Мённикхузена рядом с кличкой собаки, — проворчал юнкер Адеркас.

Ты сравниваешь меня со своей собакой? — с угрозой в голосе спросил Рисбитер.

О нет, — улыбнулся Дельвиг, — я настолько ценю свою Диану, что ни на кого ее не променял бы.

Ты напрашиваешься на ссору? — воскликнул Рисбитер. — Не забывай, Дельвиг, что мой меч при мне!

Так и пускай его в ход там, где это уместно! — раздраженно ответил Дельвиг. — Я повторяю: твой подвиг в Пыльтсамаа еще далеко не делает тебя достойным руки Агнес фон Мённикхузен. Невелика заслуга — напасть с отрядом в двести человек на незащищенный поселок, перебить жейщин и детей и захватить в плен семидесятилетнего старика. Был бы это, по крайней мере, хоть сам король Магнус! Но стоило какому-то злому шутнику крикнуть: «Русские идут!» — как ты первый показал пятки.

Разве я мог отбиваться в одиночку, если все остальные бросились бежать?

Я не бежал, — сказал Дельвиг, — это подтверждают следы мечей на моем лице. Но в том-то и беда наша, что каждый из нас всегда сваливает вину на другого. Русские единодушны в своих действиях, и все повинуются приказу одного военачальника, мы же постоянно идем вразброд, каждый старается спасти свою шкуру и прячется за спину другого. Поэтому нас и ждет неминуемая гибель.

Ты сам больше всех боишься русских.

Я боюсь их потому, что сознаю нашу слабость. Мы любим кутить и хвастать, когда враг далеко, а как только он неожиданно появляется перед нами — обращаемся в бегство. «Бежим, бежим!» — этот призыв русские так часто слышат на нашей стороне, что принимают его за наш боевой клич.

Так может говорить только изменник! — воскликнул Рисбитер.

Кто говорит правду, тот у лгунов всегда считается изменником, — ответил Дельвиг. Лицо его залилось краской.

Это кто лгун?

Во-первых, тот, кто не терпит правды; во-вторых, тот, кто врет своему будущему тестю, будто вытащил его кровного врага из толпы воинов, уложив при этом дюжину их на месте; в-третьих…

А в-третьих, да падут на твою голову все беды земные и небесные![2] — вспыхнув, закричал Рисбитер и выхватил меч из ножен. То же самое сделали и остальные: Дельвиг — чтобы защищаться, Адеркас и Гильзен — чтобы помешать поединку.

Ого! — насмешливо воскликнул Адеркас, протягивая свой меч так, чтобы он разделил спорящих. — Если мы уже сейчас начнем рубить друг другу головы, что лее нам тогда делать на свадебном пиру?[3]

Помешать схватке оказалось нетрудно, так как Дельвиг был человек хладнокровный, а Рисбитер очень хорошо сознавал, что противник превосходит его в силе и ловкости. Все вложили мечи в ножны, но настроение на время было испорчено. Рисбитер пришпорил коня и опередил товарищей на довольно большое расстояние. Дорога круто сворачивала в лес. Вдруг юнкер увидел впереди, шагах в ста, одинокого путника; тот, заметив всадника, сошел с дороги и исчез за деревьями. Рисбитер был в таком настроении, когда человек ищет с кем-нибудь стычки; юнкер вполне справедливо рассудил, что одинокий пешеход, которого ему, всаднику, особенно бояться нечего, попался под руку как раз для того, чтобы юнкер мог сорвать на нем злобу, рисбитер оглянулся — не очень ли отстали его товарищи, потом поскакал в лес и вскоре настиг путника. Это был рослый человек, еще молодой, крепкого телосложения, в длинном крестьянском кафтане. На голове у него была широкополая высокая шляпа, на ногах сапоги с высокими голенищами, какие тогда носили воины. По его одежде трудно было определить, кто он — воин, горожанин или крестьянин. Черты его загорелого лица были тонки и красивы, глаза черные, живые. В руках он держал толстую дубинку. Когда всадник подъехал ближе, человек спокойно оперся на палку. Рисбитер направил своего коня прямо на путника, но тот, не отступив ни на шаг, сильной рукой схватил коня за узду и остановил его.

— Юнкер, как видно, слепой — едет прямо на человека, — сказал он хладнокровно.

— Отпусти лошадь! — грозно крикнул Рисбитер.

Незнакомец заставил коня податься назад и тогда только выпустил узду из рук.

Почему ты свернул с дороги? — уже немного тише спросил юнкер.

Да ведь крестьянину полагается бояться рыцаря. К тому же в нынешнее время человека по лицу и не распознаешь — разбойник он с большой дороги или кто другой.

Уж я тебе покажу, как ты должен меня бояться. Ступай туда! — и Рисбитер указал пальцем на дорогу.

— А мне надо в другую сторону. Прощайте, юнкер! Незнакомец повернулся к юнкеру спиной и собрал ся уходить.

— Стой! — крикнул Рисбитер. — Эй, друзья, сюда! Спутники его, пустив коней вскачь, быстро приблизились.

— Это подозрительный человек, — сказал Рисбитер, — должно быть, русский шпион. Мы должны взять его с собой на мызу.

Молодой крестьянин пристально, но без малейшего страха смотрел на гордых всадников, среди которых он так неожиданно очутился.