Гюнтер Грасс
Траектория краба
«Почему лишь сейчас, а не раньше?» — спрашивает Другой, не я. Да потому что мать вечно твердила… Потому что, когда над водой разнесся вопль, я хотел закричать, но не мог… Потому что для правды хватает и трех строк… Потому что лишь теперь…
Пока слова идут трудно. Но Другой не принимает никаких отговорок, взывая к моему профессионализму. Что ж, в молодости я, действительно, был шустрым писакой, работал в одной из газет концерна «Шпрингер»[1], потом заложил крутой вираж и вновь стал гнать строчки, но теперь уже против «Шпрингера», оказавшись в левой газете «taz»[2], еще позднее перешел на скупой телеграфный стиль, работая поденщиком для информационных агентств, долгое время оставался на вольных хлебах, занимался тем, что препарировал свежатину, то бишь информационные сообщения. Ежедневные новости. Последние известия.
Пусть так, соглашаюсь я. Ничему иному, как говорится, не обучен. Но если уж придется распространяться на собственный счет, то получится, будто все перекосы моей биографии объясняются исключительно гибелью корабля, на который мать попала тогда на последнем сроке беременности, да и вообще живу я лишь по чистой случайности.
Словом, вновь я исполняю взятый подряд, но все-таки для начала позволю себе отвлечься от моей скромной персоны, ибо история началась задолго до моего рождения, больше века тому назад, а именно в мекленбургской столице, то есть в Шверине, что расположился меж семи озер со своим достопримечательным районом Шельфштадт и известным по почтовым открыткам многобашенным замком, причем сам город более или менее благополучно пережил последние войны, по крайней мере внешне.
Поначалу я полагал, что это позабытое временем провинциальное захолустье вряд ли может заинтересовать кого-либо, кроме некоторых туристов, однако внезапно исходный пункт моего повествования ожил в Интернете. Некий аноним разместил на своей странице множество биографических данных об одном человеке — от календарных дат и названий улиц до школьных отметок, будто решил вскрыть информационные залежи для подобных мне любителей покопаться в краеведческом старье.
Компьютер с модемом я приобрел практически сразу же, когда эти штуковины появились в продаже. Моя профессия предполагает использование информации, странствующей по всему свету. Худо-бедно освоил свой «Макинтош». Вскоре такие понятия, как «браузер» или «гиперлинк», перестали мне казаться китайской грамотой. С помощью кликания скачивал сообщения, которые потом шли в дело или выбрасывались в мусорную корзину, иногда под настроение или от скуки посещал чаты, возмущенно реагировал на какое-нибудь идиотское замечание, пару раз заглянул на порно-сайты, пока наконец после бесцельных скитаний не наткнулся случайно на домашние страницы тех, кого называют «вечно вчерашними», хотя были здесь и свежеиспеченные неонацисты, исполненные тупой ненависти. Неожиданно, задав для поиска в качестве ключевого слова название того самого корабля, я обнаружил нужный мне адрес Мученика — www.blutzeuge.de[3] «Соратничество Шверин» выдавало готическим шрифтом злобные пропагандистские тексты. Сплошь запоздалый реваншизм. Отвратительно до смешного.
Теперь стало ясно, кого считают Мучеником. Непонятно, однако, следует ли, как нас тому учили, изложить все по порядку — сначала одно, затем другое, последовательно пересказать биографию за биографией, или же лучше избрать траекторию повествования, пролегающую как бы поперек хронологической оси, чтобы получилось нечто вроде того, как ползает краб, который, оттопырив клешни в сторону, имитирует задний ход, но на самом деле весьма бойко продвигается вперед. Так или иначе, ясно одно: стихия, а точнее Балтийское море, решила здесь все более полувека назад по-своему. Аминь.
Первым на очереди пусть будет персонаж, памятник которому был разрушен. Закончив школу и получив аттестат зрелости, он поступил учеником в банк, где без особого блеска приобрел профессиональное образование. Интернет об этом умалчивал. Зато на сервере, специально посвященном Вильгельму Густлоффу, который родился в 1895 году в Шверине, он объявлялся Мучеником. Здесь не сообщалось, например, о заболевании гортани, а также о хронической болезни легких, которая помешала ему проявить свою доблесть на полях Первой мировой войны. В то время как Хансу Касторпу было суждено покинуть Волшебную гору по воле автора романа, чтобы уйти добровольцем на войну и на последней странице романа погибнуть во Фландрии или раствориться в литературной неопределенности, Шверинский банк, занимавшийся преимущественно страхованием жизни, отправил в 1917 году своего прилежного ученика в Швейцарию, где тому предстояло подлечить свои хворобы и где воздух Давоса оказался настолько целителен, что причиной смерти его послужили совершенно иные обстоятельства; во всяком случае, вернуться в Шверин, с его нижнегерманским климатом, он не спешил.
Поначалу Вильгельм Густлофф устроился ассистентом в обсерваторию. Как только это исследовательское учреждение приобрело статус федерального научного центра, он стал его ученым секретарем, которому, впрочем, хватало времени и на то, чтобы подрабатывать в качестве агента акционерного общества, страховавшего домашнее имущество; таким образом ему удалось наряду с исполнением основных служебных обязанностей познакомиться в ходе побочной деятельности со всеми швейцарскими кантонами. Не меньшее усердие проявляла и его супруга Хедвиг: приверженность националистическим идеям не помешала ей занять место секретарши в адвокатской конторе Мозеса Зильберрота.
До этих пор супружеская чета Густлофф являла собою образец бюргерских добродетелей, однако, как это обнаружится позднее, она лишь создавала видимость, будто целиком восприняла присущую швейцарцам практичность; поначалу втихомолку, а затем вполне открыто ученый секретарь обсерватории, пользуясь долготерпением своего работодателя, не без успеха пустил в ход врожденные и недюжинные организаторские способности: вступив в Партию, он навербовал туда среди живущих в Швейцарии граждан Германии и Австрии пять тысяч новых членов, которых свел в образованные по всем кантонам местные отделения и заставил присягнуть тому, кому провидение уготовило роль Вождя.
Сам он получил звание ландесгруппенляйтера от Грегора Штрассера, который отвечал в Партии за организационные вопросы. Штрассер, принадлежавший к левому крылу, отказался в 1932 году от всех своих постов, протестуя против сближения Вождя с крупной буржуазией, а спустя два года он был ликвидирован собственными же людьми при подавлении путча, якобы организованного Рёмом; его брат Отто спасся бегством за границу. Пришлось Густлоффу искать себе новый объект для поклонения.
Реагируя на запрос, поступивший в Малый совет кантона Граубюнден, представитель иммиграционной полиции спросил Густлоффа, насколько его партийная деятельность в качестве ландесгруппенляйтера НСДАП согласуется с проживанием на суверенной швейцарской территории; последний ответил: «Больше всего на свете я люблю жену и мать. Однако если Вождь прикажет убить их, я подчинюсь приказу».
В Сети эта цитата оспаривалась. В чате «Соратничества Шверин» утверждалось, что, дескать, подобные лживые измышления распространялись еврейским автором Эмилем Людвигом. На самом же деле Мученик продолжал оставаться под влиянием Грегора Штрассера. Мол, Густлофф всегда отдавал в своих убеждениях приоритет социалистическому элементу перед национальным. Вскоре в чате разгорелись межфракционные схватки. Виртуальная ночь длинных ножей[4] возжаждала крови.
Однако затем всем заинтересованным пользователям Интернета напомнили об исторической дате, которая якобы доказывала влияние провидения. То, что я объяснял себе случайным совпадением, возносило Густлоффа в сферы действия надмирных сил: 30 января 1945 года, спустя ровно полвека после рождения Мученика, начал свою гибель корабль, названный его именем, и в этот же день двенадцатью годами ранее пришли к власти нацисты, что послужило предвестьем всеобщей катастрофы.
Вот она, эта дата, словно высеченная клинописью в граните. Проклятая дата, с которой все началось, убийственно нарастало, достигло апогея, покатилось к своему концу. Благодаря матери мой день рождения также пришелся на эту дату продолжающегося несчастья; сама же мать живет по собственному календарю, не веря ни случайностям, ни тому подобным универсальным объяснениям всего и вся.
«Вот еще! — восклицает та, кого я никогда не именовал собственнически „моей“, но всегда просто — „матерью“. — В честь кого бы тот корабль ни окрестили, все равно бы утоп. Хотела бы я знать, о чем думал тот русский, который приказал пустить три торпеды прямехонько на нас…»
