Ознакомительная версия.
Юрий Никитин
Князь Владимир
В крохотную каморку челядной шагнул высокий молодой воин. Лицо смуглое, хищное, голова чисто выбрита, лишь с макушки свисает длинный клок пышных темно-русых волос. В левом ухе серьга с рубином, смуглое лицо худое, настороженное, с выпирающими острыми скулами. Даже здесь, в своем тереме, он двигался как волк в лесу: настороженно, бесшумно, готовый внезапно оскалить зубы. Пальцы крупных мускулистых рук никогда не удалялись от короткого меча на бедре и кинжала на поясе.
Железный шлем на локте левой руки, рубашка из железных колец плотно обтягивает широкие плечи, ноги в облегающих кожаных портках и высоких сапогах для верховой езды.
Вместе с ним в тесное помещение ворвались тревожащие запахи конского пота, степных трав, пожаров и крови. Женщина, что лежала скорчившись на широкой дубовой лавке, повернула измученное худое лицо. С воином пришел запах гари, словно бы стены раздвинулись и огромная враждебная Степь ворвалась в тесную комнатку. И даже слышались крики заклятых врагов – хазар, савинов…
– Уже? – спросил он требовательно.
– Сын, – ответила она едва слышно.
Она пыталась облизнуть бледные губы, язык царапался о сухое нёбо. У правого бока лежал завернутый в лохмотья ребенок с красным сморщенным личиком.
Воин поморщился:
– Чего такой красный? Урод какой-то.
Она прошептала слабо:
– Он будет красивым… все дети на свет такими… Дай ему имя, княжич.
Воин, которого назвала княжичем, поморщился, оглянулся, словно спрашивая самого себя, почему стоит здесь в темном чулане, где нельзя дышать от запахов грязного белья и вони от близкого свинарника. Из-за плеча выглянули и торопливо исчезли, как испуганные мыши, стряпухи. Молодой княжич грозен, свиреп, часто неистов. Под горячую руку попасть – можно потерять и голову.
– Имя?.. Гм… Он был зачат в степи. Так пусть же будет Степаном!
Женщина вскрикнула, протянула к нему дрожащие руки:
– Нет… Степь – это кровь, набеги, пожары, полон… А у него должно быть имя… самое лучшее на свете…
– Тогда Костей! Чтобы стал крепким, как кость. И пусть будет врагам нашим костью в горле. Отец говорил, что Костяным звали его дальнего родственника Зигфрида.
– И это как-то грубо… Он же у меня первенький! Может быть, Назар? Ведь он на заре родился…
– Не по-мужски. Лучше Сила, Силантий, Стоян…
– А Наум? Чтобы был самым умненьким?
Воин сказал с раздражением:
– Водан, Рюрик, Потык – вот имена для воина! А то еще Ульяном назови, чтобы пчел приманивал, или Филей-Филипом, чтобы мыши боялись!.. Ладно, не реви. Ишь, посматривает, волчонок… Он останется рыжим или потемнеет?.. Давай так и назовем: рыжий волк, а? Рудой волк! Рудольф?
– Волк – это страшно, – сказала она несмело и заплакала.
Воин нависал сверху, молодой, но уже огромный и хищный, в запавших глазах блистали искры. Лицо с резко очерченными чертами выражало сдержанное недовольство. Он уже жалел, что пришел в каморку для низшей челяди. Мало ли что когда-то во хмелю подгреб под себя эту девку, надо признаться, красивую, но когда вернулся из похода в Киев, стало не до нее. Он вообще женщин мало замечал: сильные мужчины раздвигают мечом пределы, пробивают новые торговые пути в дальние страны, накладывают дань на богатых соседей, бдят, защищают, добывают, а сладострастие – это утеха рабов. Другие радости им просто недоступны.
– Ладно, – сказал он, отступая к двери, – выбери сама любое имя.
– Благодарю…
Она от слабости на миг опустила веки, а когда открыла глаза, в каморке снова темно и пусто. Под окном раздался лихой свист, прогремел дробный стук копыт. Судя по направлению, где он затих, юный княжич умчался к воеводе Сфенелу, который был воеводой у князя Олега, оставался им при Игоре, а теперь все еще воевода и правая рука у великой княгини Ольги…
– Игорек, – прошептала она, – ты ведь такой игривый… Или Беримир, Селимир, Будимир… чтобы трудом своим заселил мир…
В каморке душно и жарко. В единственное окошко пробивается сквозь стенку бычьего пузыря слабый свет. Потом подошла, судя по силуэту, расседланная лошадь. Задумчиво почесалась о стену, подняла хвост. Малуша услышала дробный стук конских каштанов. Сильный запах конского помета тяжелой волной хлынул в тесное помещение.
Малуша ощутила дурноту. В раскрытой двери мелькали неопрятные челядинцы. Протащили тяжелую лохань, разбрызгивая дурно пахнущие помои.
– Нет, – прошептали ее обескровленные губы, – пусть будет сильным и стойким… Пусть станет хитрым и живучим… Хоть родился рабом, но пусть не останется им. Как суждено мне… И в залог этого пусть имя его будет – Владимир!
Огромный конь мотал головой, страшно храпел, часто переступал ногами. Это уже не смирная коняга, на которую сажали сильные руки взрослых. Этого зверя с гривой сам взнуздал в конюшне, сам вывел во двор. Только бы приучить молодого жеребца к себе, своему запаху!
На крыльце сидел Сувор, старый дружинник. Острые глаза из-под кустистых бровей внимательно смотрели за босоногим мальчиком, похожим на маленького взъерошенного вороненка на спине огромного коня. Сувор был еще в силе, только хромал из-за наконечника стрелы, засевшего под коленом. Да и жилы левой руки срослись плохо, в локте разгибалась не до конца. Но ему доверял воевода Сфенел, уважала княгиня и любил молодой княжич Святослав, уже стяжавший ратную славу неистового воителя.
– За гриву не хватайся, – предостерег он. – Позор для мужа!
Мальчик осторожно направил коня вдоль забора, понуждая идти во дворе по кругу. Жеребец шел легко, косился налитым кровью глазом на крохотного всадника. И не слышно на спине, но чует его слабенькую, но требовательную руку.
Сувор щурился под утренним солнцем. Толстые дубовые ступеньки прогрелись под прямыми лучами, от земли поднимается пряная сырость. Забегали муравьи, копают, строят, тащат. Из заднего двора доносится довольный гогот откормленных гусей. Прекрасный мир сотворил Род, отец всего живущего! И вовремя привел свирепых русов на земли мирных славян. Русы, защитив славян от хазар и других насильников, взяли в жены их дочерей, дети от такого брака зовутся русичами, и вот без крови и борьбы Сфенел безропотно служит русичу Святославу и его матери, славянке из племени древлян, княгине Ольге!
Жеребец с грохотом пронесся мимо. Копыта выбивали комья сухой утоптанной земли, те взлетали выше головы. Волосы мальчонки трепало ветром, похожие на черный огонь с редкими рыжими искорками. Владимир, закусив губы, напряженно смотрел перед собой.
– Довольно, – сказал наконец Сувор предостерегающе. – И так растешь не по дням, а по часам! Неделю тому тебя и на смирную кобылу сажали под мышки, а теперь какого зверя взнуздал!
Владимир не ответил, боялся своего дрожащего голоса. Он гонял коня по двору, приучая к себе, своему запаху, превозмогал слабость, заставляя жеребца ощутить усталость раньше, чем свалится с коня он сам.
Сувор задремал под теплым солнышком, очнулся от надсадного гоготания гусей. Те гоняли забежавшего пса. Сувор потряс головой и удивленно уставился на кружившего по двору маленького всадника:
– Еще на коне? Тебя сам Велес за ноги держит, что ли? Что за малец…
– Добрый конь! – крикнул Владимир из последних сил. Голос его осип, превратился в жалобный писк.
– Еще бы, – ухмыльнулся Сувор. – У хазар захватили! А они толк в конях знают.
– Но у меня будет лучше, – ответил Владимир. Голос пресекся, ибо жеребец внезапно пошел боком. – У меня будет свой конь.
Сувор покачал головой, но глаза его смотрели строго и настороженно. Мальчишка родился и был рабом. А рабу не суждено стать князем или знатным мужем. Правда, при усердии да старании может выкупиться из рабства, стать отроком, затем дружинником, а повезет – то и старшим дружинником. Тогда у него будут свои кони, свой терем, а то и село какое под старость получит в кормление…
Наверху в горнице послышались визгливые женские голоса. На перила навалилась заспанная и помятая Прайдана. Ее лягушачьи глаза навыкате, закисшие как у дворовой собаки, смотрели зло и подозрительно. Смятое, как сырое тесто, лицо, где отпечатались рубцы подушки, кривилось в брезгливой гримасе.
– Опять этот байстрюк лошадь гоняет, – сказала она со злостью. – Спать благородным княжичам не дает!
Жеребец оглушительно заржал, понес по двору, уже не слушая повода. Сувор вскочил, прыгнул прямо с крыльца, но его растопыренные пальцы только скользнули по шелковой гриве. Упал, перекатился через голову, тут же подхватился, напружиненный как для смертельной схватки, озверевший, мальчишка на волосок от смерти, однако жеребец внезапно изменил направление, понесся прямо на забор.
– Узду отпусти! – закричал Сувор оглушительно.
Ознакомительная версия.
