Но вот над рекой трижды прокричала сорока. Вейко вцепился замерзшими пальцами в ворот. Сейчас или никогда, ну же… Если он попадется, легкой смерти не будет. Но любая смерть лучше, чем такая жизнь! Отчаянным, сорванным голосом Вейко трижды издал птичий крик.
На светлом снегу мелькнули тени. Сколько их? Двадцать? Тридцать? Достаточно, чтобы напасть на захмелевший город. На тризне вместе с воинами — женщины, самые знатные словенские женщины. Не все словенам воровать чужих невест.
Первая фигура бесшумно выступила из-за куста. Вейко приложил палец к губам и поманил за собой. Чужаки шли след в след. Впереди полыхали огни непрекращающейся тризны. Свиньи, подумал Вейко. Человек умер, а они гуляют и веселятся. Ненависть прокатилась по телу новой волной. Ничего. Сейчас там такое веселье начнется…
— Пришли, — одними губами шепнул он первому из чужаков. Тот кивнул и махнул рукой: дескать, можешь идти. Но Вейко не спешил, он еще не принял решение. Безопаснее всего было бы уйти вместе с лесной чудью. Тумантай дал понять, что охотно его приютит. Но если он уйдет, подозрения падут на его семью.
Над рекой разнесся первый отчаянный крик. За ним — другой. Заголосили женщины. Заметались тени, рассыпались искрами костры… Несколько минут Вейко как завороженный слушал звуки схватки. Они звучали для него самой сладкой музыкой. Боль постепенно отпускала… Но если он уйдет с чудью в лес, он никогда не узнает, как страдали словене. Наконец, решившись, Вейко побежал домой.
Нападение оказалось таким внезапным, что словене опомнились, только когда все уже закончилось. Не все успели даже достать оружие, и убитые по-прежнему сжимали кубки в руках. Горла у них были перерезаны охотничьими ножами. Однако двое чужаков тоже остались лежать на снегу.
— Кто такие? — хрипло спросил Словен, снегом вытирая окровавленный меч. Хавр брезгливо перевернул ногой один из трупов. На мертвом была звериная шкура, а под ней — расшитая рубаха.
— Чудь. Вон, посмотри на узоры.
— Паруша! Где Паруша? — заполошно закричал кто-то из мужчин. И тут же в ответ раздался бабий крик:
— Ой! Увели!
— Мама! Мама!
— Князь, это Тумантаевы люди. Больше никто бы не рискнул, — понуро сказал Хавр.
— Плохо службу служишь! — рявкнул на него Словен, отчаянно озираясь.
Шелонь он увидел сразу. Бледная, но собранная, она стояла, прижимая к себе Волховца. В правой руке княгиня держала слишком тяжелый для женской руки меч. Словен облегченно вздохнул. На мгновение он даже забыл о страшном оскорблении, нанесенном его городу лесными чужаками.
— Отец! — перед ним вырос Волх, растрепанный, с безумными глазами. — Отец! Они увели Ильмерь!
Страшная новость не сразу дошла до Словена. Сначала его неприятно задел взволнованный вид сына. С чего это он так распереживался, вон, даже губы дрожат? Смутно всплыли намеки Хавра.
— Отец, вели послать погоню! Я тоже пойду! По свежим следам мы запросто их найдем!
Усталый, как-то в одночасье состарившийся Словен смотрел на Волха, нетерпеливо сжимающего кулак.
— Князь, чудь в лесу как дома, — с сомнением в голосе сказал один из дружинников. — Они на лыжах, уйдут легко и следов не оставят. А нас всех перережут, если мы сунемся на тот берег. У нас с чудью договор…
— Они его первые нарушили! — воскликнул Волх. Князь смерил его хмурым взглядом.
— Никакой погони, пока не рассветет. Утром посоветуемся со старейшинами и решим, что делать.
— Пока ты будешь трепаться со стариками, наших жен…
— Прекрати испытывать мое терпение, сын! — взревел Словен так, что последнее слово прозвучало ругательством. А Хавр добавил язвительно:
— Можно подумать, это твою жену увели.
Волх вспыхнул и дерзко заявил:
— Если бы увели мою жену, я не ждал бы утра, чтобы ее спасти!
У Словена задергались скулы. Раздражение, которое копилось годами, превратилось в ярость. Будь на месте Волха любой другой, он поплатился бы смертью за такие слова. Но сын… Не биться же с ним на мечах на потеху всему городу…
Волх повернулся и пошел прочь. Он не видел, как мать тревожно смотрит ему вслед. Ждать до утра? Ну уж нет. Это для стариков, у которых здешние зимы выстудили кровь.
— Зажигайте факелы, — сказал он следовавшей за ним молодой дружине. — Сейчас мы пройдемся по всем домам белоглазых. Мы заставим их назвать предателя.
— Хорошо, ты что задумал? — обеспокоено спросил Бельд, забежав вперед. — Ночную резню?
— Я никого не собираюсь убивать, — огрызнулся Волх. — Пусть только скажут, кто это сделал.
— Но если они не знают?
— Так пусть узнают, леший их побери, — если хотят жить!
— Но у нас с чудью договор… — робко вставил Алахарь.
— Чушь! Мой отец просто не хочет понять, что он давно не у стен Царьграда. Белоглазые — это не греки, с которыми можно заключить договор. Это лесные звери. Разве можно заключать договоры со зверями? Некоторые из них поселились в городе, под защитой наших стен. Они исправно платят нам дань, но все равно исподтишка плюют нам в спину. Они враги нам. Они будут выгораживать своих, но я заставлю их говорить, клянусь Велесом!
Имя древнего бога случайно сорвалось с уст Волха. Он осекся, пораженный. Как будто кто-то подсказал ему эти слова… Кто-то могущественный и страшный, но добрый к нему — по праву родства… И от этих пришедших извне слов Волх ощутил свою силу и правоту.
— Я никого не принуждаю. Решайте сами, кто со мной!
Подняв горящий факел и выхватив меч, он свернул на чудскую улицу.
Страшным было боевое крещение молодой дружины. Сонные чудские жилища охватила паника. По стенам вдруг заметались огненные сполохи, злые духи ворвались в дома, потащили на холод растрепанных, растерянных спросонья людей:
— Кто навел врага на город? Назовите предателя, иначе все умрете!
Как недавно словенки, заголосили чудские женщины. Ревели дети. Никто не понимал, в чем дело…
Клянча за шиворот вытащил на улицу Вейко и бросил его к ногам Волха.
— Вот, княжич! Охотники на него показали. Расспроси-ка его хорошенько!
Волх вцепился в ворот Вейко и потряс его, словно выколачивал пыль.
— Ты знаешь, кто привел в город людей Тумантая?
Вейко поднял разбитое лицо и посмотрел в расширившиеся зрачки Волха. Похоже, все прошло лучше, чем он рассчитывал. Духи направили его руку прямо в цель. Даже этот сумасшедший не стал бы так лютовать без личной причины. Кто-то из похищенных женщин был особенно дорог Волху. Но чтобы месть удалась сполна, чтобы боль напоследок сменилась торжеством, Волх должен знать, кто его так наказал.
Вейко сплюнул кровь и улыбнулся.
— Мне ли не знать, княжич! Это сделал… Это сделал… — он хитро прищурился подбитым глазом. — Это сделал… я!
Пьяный Клянча с размаху ударил его кулаком в лицо.
— Волх Словенич, да он над тобой издевается!
Но Вейко уже ничего не боялся.
— Надеюсь, вашим бабам понравятся ласки Тумантая. А вы никогда не отыщете пропажу. Дорогу к Тумантаеву городищу не знает никто.
— И ты не знаешь? — мертвым голосом спросил Волх.
— И я.
Вейко замолчал, обреченно свесив голову.
— Волх Словенич, да врет он! — беленился Клянча. — Дай-ка я его расспрошу!
— Зачем? — так же бесцветно возразил Волх. — Не знает — значит он нам больше не нужен. Он заслужил смерть и сейчас умрет.
— Ну так позволь я! — от нетерпения Клянча даже приплясывал на месте. — Мне сейчас, честное слово, все равно кого убивать!
Волх не сводил взгляда с белоглазого. Больше всего ему хотелось отдать приказ Клянче, повернуться и уйти прочь. Но на него смотрела дружина. Он не мог позволить себе чистоплюйство. Он должен сам…
Волх медленно вынул меч из ножен. Предатель сверлил его отчаянным взглядом, от которого делалось не по себе.
— Почему ты это сделал? — спросил Волх.
В глазах Вейко мелькнуло облегчение, как будто он давно ждал этого вопроса. Он показал в толпу испуганных женщин.
— Из-за нее.
Волх, нахмурившись, проследил за его взглядом, но ничего не понял. Да и не важно все это… Лишь бы руки не тряслись…
Меч взлетел вверх, отражая блеск зимних звезд. Он, казалось бы, небрежно чиркнул по горлу жертвы, оставляя за собой тонкую красную линию. Но тут же заклокотала кровь, на губах выступили красные пузыри… Как завороженный, Волх смотрел на эту агонию. Его притягивал гаснущий взгляд убитого и то, как темное пятно заливает снег вокруг его головы. Горько взвыл кто-то из женщин, но ни одна не рискнула приблизиться к телу. Когда все закончилось, Волх холодно бросил толпе:
— Он ваш. Похороните его, как там у вас принято.
На ватных ногах он вошел прочь, а за ним — притихшая дружина.
Бледное зарево рассвета поднималось из-за черных верхушек леса. Глубокая ночная синь, звонкая от холода и звездного света, размывалась утренним туманом.
