И вот-вот, не дожидаясь остановки поезда, встанут они и, пройдя сквозь стенку вагона, так же — рука в руке, пойдут по своему пространству и времени к себе домой, к сказочно прекрасным людям таинственного запредельного мира! Не вижу я: а как они одеты? Наверное, обыкновенно. Вижу только неземное сияние влюбленных душ, распахнутых настежь друг для друга. То чудесное сияние, которого не может коснуться грязь и вонь общего вагона и, даже всей жизни советской, пропитанной нищетой, грязью, матюгами и злобой…
Пока я, как прибабахнутый, таращусь на эту парочку, Ежак надыбал пару пустых багажных полок. Главное — рядышком полки, через перегородочку низенькую, хотя в разных купе. Под потолком вагонный дух погуще. От пердячего пара, как в бане, не продохнешь! Могуч, дремуч, вонюч великий русский народ! Не уязвим он для медицины: все микробы от него шарахаются! До утра пропаришься в целебной атмосфере такой гущины и позабудешь про кашель на всю жизнь!
Только закемарили — проверка билетов… ревизор приближается со стороны Ежака. Ежак перелезает через межкупейную перегородочку и лежит на мне, укрывая пиджаком свою голову и мои ноги — старый иллюзион: голова одного, ноги другого! Зыркает ревизор, а полка Ежака пустая. Пока ревизор переходит к моему купе, проверяя билеты у пассажиров на боковых полках, я уже лежу на Ежаке за перегородочкой в его купе! Зыркает ревизор — и на моей полке никого, идет дальше. До утра ухо давим в тепле. Хороший человек придумал российский общий вагон: есть простор для маневра.
* * *
Пригрело солнышко. Вылезла кодла на крыши. Ночь провели пацаны в нерабочем тамбуре. Боковые двери на задвижки закрыли, а двери в вагон и на переход — там задвижек нет — с помощью натыренных на станции досок и проволоки так запечатали, что со всех сторон глухо, как в консервной банке! Где подперто, где на палку с проволокой заделано. Сплошной «но пассаран!». А спали плохо. Холодно было. И ревизор спать мешал: очень хотел, падла, разговаривать с пацанами. По окнам железякой стучал и фонарем пытался просветить стекла тамбура, запыленные еще до революции. Сперва он раздражился, потом взбесился! Так всю ночь и колготился! А под утро угомонился. Поумнел? Или утомился?
На рассвете, когда у фрайеров сон слаще, похрял Мыло в вагон «побегать по соннику». Помылился Мыло в вагоне и сидор намыл полный шикарной хавки: хлебушек с сальцом, огурчики свежие. Поминаем хозяина этого сидора добрым тихим словом: хозяйственный мужик и с понятием по части шамовки.
После рубончика кемарят огольцы, солнышко впитывают. А я на цинку сижу, на пейзаж гляжу и на пацанов кнацаю, чтоб кто-нибудь во сне не пополз с центра крыши: очень уж сладко ухо давят пацаны, пригретые солнышком! Мы, шестеро из миллионов чесов, которые скитаются по стране. И нет нам ни покоя, ни пристанища, потому что движет нами не холод, не голод, а ненависть! Злобное желание курочить, жечь, резать, ломать, разбивать все, что есть в ненавистной стране рабов! Много народов поработила Россия, а себя — в первую очередь.
И припухают в рядочек: хохол Ежак, бабай Мыло, кацап Голубь, бульбаш Кашчей и саратовский бош Штык. А на цынку я — чалдон, с шикарным коктейлем кровей бурятской, украинской, польской… и только богу известно, каких еще предков, которых авантюрные и трагичные судьбы завлекли в дикий, каторжный край Забайкалье, где в этнографическом котле бурлит кровь первопроходцев и каторжников, обильно сдобренная грозной кровью Чингисхана через прапрабабушек буряток.
На каком бы языке не говорил бы каждый из чесов, всегда мы поймем друг друга, потому что «мы одной крови», как говорил Маугли. Мы — честные воры — враги политических ворюг, возглавляющих СССР! Мы — враги советского народа, потому что на его раболюбии стоит СССР. «Мы — не рабы!!!» — это наше кредо в стране рабов.
А не потому ли у нашей партии такая нежная дружба с другим раболюбом — немецким фашизмом? Газеты пишут о взаимной любви Сталина и Гитлера и о тосте Сталина: «германский народ любит своего фюрера и поэтому я поднимаю тост за его здоровье!» В газетах и по радио мозгодуи объясняют, что фашизм такой же социализм, как и наш, советский. Два сапога пара: красный и коричневый! И вспоминаю я картину Кустодиева: громадные, наглые сапоги, утопающие в человеческой массе ничтожных людишек, в народной массе!.. Почему же люди всего мира так спокойно смотрят на сапоги, которые вытаптывают их свободу и буржуйский индивидуализм? А быть может, и не все спокойны?
Вспомнил я, как ненастной весенней ночкой привел я в пустой вагон на запасных путях бездомного инвалида. Вернее, прикатил его, сидящего на деревянной досочке на подшипниках. Потому что прошлой зимой оставил он обе ноги на Карельском перешейке. В вагоне было до хрена беспризорников. Свистнул я, затащили инвалида в вагон. Сбросились и из дежурного буфета притаранили пузырь «сучка» с закусю. Оказали инвалиду уважение, в котором отказало ему по-скотски равнодушное советское общество, откупившееся от его жизненной трагедии грошовой пенсией. Ночевать устроили инвалида в вагоне.
Долго не спали мы в ту ночь. Кирнувший инвалид, растроганный нашим вниманием, рассказывал страшную правду про финскую войну. Как бездарные командиры, опасаясь за партбилеты, гнали на верную гибель полки красноармейцев, потому что, чем больше были потери, тем уважительнее была причина не выполнения приказа по наступлению. И повод был для награждения командиров «за стойкость и героизм». И послушные приказу шли красноармейцы умирать, со штыками наперевес шли на доты с крупнокалиберными пулеметами, шли на расстрел, полками ложились в набухший от крови снег и мало кто из раненых оставался живым в ту морозную зиму…
Эта война открыла глаза красноармейцам: никто, из попавших в плен к финнам, не хотел возвращаться на проклятую родину, а из каждых десяти пленных красноармейцев восемь просили у финнов оружие, чтобы воевать против ненавистного СССР! Такое же соотношение было в Римской империи, где из пяти освобожденных рабов один драпал домой, а четверо присоединялись к Спартаку, чтобы мстить. Рабство погубило Древний Рим, рабство доканает и СССР! С кем может воевать «непобедимая Красная армия», состоящая из рабов?! Даже мирный, малочисленный народ финны, не имеющий ни флота, ни авиации, даже армии, силами полиции разгромили Красную армию с ее танками, пушками, самолетами и военным флотом! Несколько сотен финских полицейских расколошматили многомиллионную позорную армию СССР так же сноровисто, как опытные полицейские расправляются с неорганизованной толпой! И не остались финны без поддержки. Как рассказывал инвалид, многие из финнов, попавших в плен, не умели говорить по фински, потому что были они добровольцами антифашистами из разных стран! Ан-ти-фа-шис-та-ми!!! Из тех, кто приобрел боевой опыт в Испании, воюя с фашистами! Потому что для людей всего мира коммунисты и фашисты — одна мразь! И поддерживала Советский Союз в войне против Финляндии только фашистская Германия! Так чем же коммунисты отличаются от фашистов? Только российской глупостью? Эта дикость досталась русским от мерзости православия…
* * *
Резко мотануло вагон на стрелке — я хватаюсь за дефлектор (ну, задумался!) чуть станцию не проворонил!
— Полундра, господа волкИ! Станция Березай, кому надо — вылезай! — бужу огольцов. Спускаемся на подножки с другой стороны от перрона, разбегаемся по делам: кто — за кипятком, кто — за хлебом, кто — за фруктами. А под прощальный гудок паровоза поднимаем на крышу тяжелую скрипуху, наполненную снедью и фруктами с дешевого провинциального базарчика.
Гужуемся от пуза, лучшие фрукты не лезут в пресыщенные организмы — зубы от витаминов скрипят! Настроение от обильного рубона шухернее некуда! И когда поезд лихо проносится мимо какой-нибудь маленькой станции, то на гуляющих по перрону летят ядреные яблоки и спелые помидоры. А я из своей дальнобойной рогатки коцаю станционные стекла.
Потом раздухарились, давай песни базлать! Одни — одну, другие — другую, кто громче? Голубь, Штык, Кашчей и Мыло надрываются майданной песенкой, но она с перебором шипящих — не песня, а фонтан слюней!
Сука буду, не забуду этот паровоз,
Тот, который, чик-чик-чик-чик,
Чемодан увез!
А я с Ежаком, который от «сильных духом» в общем вагоне за ночь излечился от кашля и хрипоты, вдвоем глушим их, четверых, песенкой про «героев»-челюскинцев, которые умудрились утопить современный железный пароход «ледокольного типа» там, где мои предки, сибирские казаки, ходили на парусных деревянных лодках — стругах и кочах, не считая себя героями. Теперь, после гибели Челюскина, тех антисоветских казаков, когда-то освоивших Ледовитый океан и Америку, и упоминать запрещают. Но и в наше время, время угрюмого единодушия, нашелся веселый человек, сочинил смешную песенку про челюскинских недотеп на мотив «Мурки». И сколько бы не было вездесущих сексотов, а эту песенку, которая начинается словами: «Капитан Воронин корабль проворонил…», запела вся страна!
