Наша учительница мисс Браун – тощая высохшая жердь, а линейкой по пальцам может стукнуть от души. Иногда так ударит, что пальцы срываются, клавиши грохочут и резкий некрасивый аккорд взрывает плавное течение музыки. Странно, что мама никак не реагирует на этот страшный шум. А ведь она сидит с шитьём прямо за дверью. Почему-то, сама не знаю почему, я никогда не жаловалась маме на атаки мисс Браун. Наверно, думала: что-то постыдное в моём собственном поведении провоцирует мисс Браун на такие дикие воспитательные меры. Сказать по правде, сердилась она всегда по делу. Она кипела от ярости, если я путалась в нотах и не могла сыграть то, что без ошибок играла всю неделю. (К сожалению, угрожающе поднятая линейка совершенно не помогала.) В одном отношении я была трусихой – переживала всё в себе, никому ничего не говорила. За что нам с Гарри эта еженедельная мука? Чем мы заслужили дополнительную культурную нагрузку? Другие-то братья свободны как ветер.
Для папы я разучивала мистера Стивена Фостера, а для дедушки – Вивальди, хотя Моцарта он тоже любил. Обычно дедушка устраивался в гостиной. Иногда с книгой, иногда просто сидел, прикрыв глаза, пока я играла. Мама предпочитала Шопена, а мисс Браун – гаммы. Потом я выучила то, что нравилось мне самой, – регтаймы мистера Скотта Джоплина. Маме регтайм действовал на нервы, но мне было всё равно. Лучше музыки мы в жизни не слышали – эффектный каскад аккордов, наэлектризованный, рваный ритм, заставляющий слушателей вскакивать с места и пускаться в пляс. Все братья сбегались, заслышав начальные такты «Регтайма кленового листа». Они дико скакали по гостиной, мама даже опасалась за картины на стенах. Когда у нас появился граммофон, и я смогла танцевать вместе со всеми. Младшие братья обожали граммофон и дрались за право его завести. Но за ними надо было приглядывать, а то перестараются и сломают завод.
Джим Боуи изображал то, что у него называлось «Котёнок на клавишах». Он сажал первого подвернувшегося котёнка на клавиатуру, махал у него перед носом кусочком ветчины и так заставлял двигаться взад и вперёд. Джей Би считал это страшно остроумным. Для пяти лет – пожалуй. Главное удовольствие – мама, как и следовало ожидать, просто на стенку лезла (да и я тоже, просто виду не подавала). Часто даже приходилось прибегать к патентованной микстуре. Пары столовых ложек обычно хватало. Сал Росс однажды спросил, буду ли я тоже принимать микстуру, когда вырасту и стану леди. Мама ответила загадочно: «Быть может, Кэлли это не понадобится».
Виола с кухни приятным контральто подпевала «Тяжёлые времена больше не наступят» Стивена Фостера, но Скотта Джоплина слушать наотрез отказывалась.
– Дикарская музыка, – фыркала Виола, чем ставила меня в тупик.
Раз в году мисс Браун представляла своих учеников на концерте в Зале героев-конфедератов в Локхарте. Этим летом она впервые включила меня в программу. Сказать по правде, в этом году у меня просто кончились отговорки. Гарри участвовал уже шесть лет подряд и говорил, что это проще простого. Главное – не глядеть на огни рампы: газовый свет ослепляет, можно даже со сцены свалиться. Ещё пришлось учить наизусть музыкальный отрывок. Мисс Браун выбрала для меня экосезы Бетховена. Удивительно: аккорды немножко похожи на регтайм. Мисс Браун в гневе то и дело пускала в ход линейку. «Запястье ниже! Пальцы выше! Держи ритм!» И по рукам! Я разучила отрывок за рекордное время, скоро могла во и сне сыграть. Как же я ненавидела Бетховена! Моя подруга Лула Гейтс управилась бы в два раза быстрее, но она играет в десять раз лучше меня.
По такому торжественному случаю я получила новое белое платье с вышивкой ришелье и с кучей кусачих, негнущихся нижних юбок. Корсет не предполагался, но всё равно это было орудие пытки. Да ещё и слишком длинное, в ногах путается. Мне купили новёхонькие светло-жёлтые кожаные ботиночки на крючках. Застёгивать – умаешься, но очень уж они были красивые, я ими втайне гордилась.
Мисс Браун научила меня, как делать реверанс, как приподнимать края платья и сгибать ноги в коленях.
– Нет, нет, – ворчала она. – Не задирай юбку, как деревенщина. Вообрази, что это крылья ангела. Вот так. Теперь опускайся в реверансе. Медленнее! Не так быстро, детка. И не шатайся!
Она долго меня натаскивала, пока наконец не осталась довольна результатом.
Потом пришлось решать проблему волос. Мама наконец заметила, что волос стало меньше. Я объяснила, что летом цепляется ужасно колючий репейник, волосы запутываются, вот и пришлось состричь колтуны, а потом подровнять. Мама скривилась, но промолчала и позвала Виолу на помощь. Вдвоём они целый час расчёсывали и укладывали, а разговоры вели, как будто меня не было в комнате. Как можно тратить столько времени на причёску? Хотя мы все понимали – это вполне заслуженное наказание за то, что срезала волосы.
Потом они намазали меня «Лучшим питательным средством для укладки волос Пибоди (Гарантируем блестящие локоны)» и оставили на целый час сушиться на солнышке с этой жирной серной гадостью на голове. Неужели все настоящие леди должны через такое пройти?
Дедушка проникся жалостью к моему бедственному положению и принёс одну из своих книг. «Необычайная флора и фауна антиподов» помогла вынести пытку. На картинке детёныш кенгуру высовывается у мамы из сумки. (Вопрос для Дневника: Почему у людей нет сумок на животе? Это удобнее, чем таскать младенцев на руках. Я попыталась вообразить маму с Джей Би в сумке. Ответ: Он не поместится под корсетом.) Вот бы увидеть кенгуру! Или утконоса – странное млекопитающее, похожее сразу и на выдру, и на утку.
С тех пор как в Остине, в бродячем цирке мне посчастливилось увидеть бегемота, мои мечты не устремлялись так далеко. Я оценивала свои шансы, и слабая надежда разгоралась в груди. Так я и сидела на солнце, воняя как гигантская серная спичка.
В конце концов они засунули меня в сидячую ванну и начали по очереди лить на меня воду из ведёр. Они вымыли мне голову и накрутили волосы на тряпочки. Получилось, будто вся голова в перевязках. Я всё ещё пахла серой и выглядела как жертва войны или как призрак из преисподней.
Джим Боуи расплакался при виде меня, пришлось посадить его на колени и долго убеждать, что я не ранена. Сал Росс обзывал меня вороньим пугалом, пока я его не поймала. Ламар хихикал, даже Гарри улыбался. Что может быть приятнее, чем служить источником развлечения для своих братьев?
С торчащими во все стороны тряпочками в волосах плохо спалось. Утром я встала злая и невыспавшаяся. Мама решила, что имеет смысл закончить причёску уже в Локхарте, так что пришлось вынести ещё одно унижение. Я поехала в гофрированном чепце, полностью закрывающем волосы. Голова казалась огромной, уродливой. Я была похожа на Тодди Гейтса, Лулиного слабоумного брата – у бедняги была водянка мозга. (Вопрос для Дневника: Откуда в мозгах у Тодди взялась вода? Может быть, миссис Гейтс слишком много пила, когда ждала сына?) Я помолилась, чтоб нам не встретить никого из знакомых, а потом пожалела, что беспокою Бога такими пустяками, отрывая от серьёзных дел. Чем ближе мы подъезжали к Локхарту, тем больше я волновалась, хоть Гарри и уверял, что выступление – это пара пустяков.
Лошади ещё даже не остановились, а я уже выпрыгнула из повозки и, пока никто не видел, побежала к задней двери. Мама и Виола шли следом с корзиночкой, в которой лежали шпильки, ленты и щипцы для завивки. Меня усадили на табурет и принялись выдёргивать из волос тряпочки. Всё оказалось не так страшно, как я боялась, потому что неподалёку мучили ещё нескольких девочек и даже малыша Джорджи. Миссис Оглетри нарядила сына в зелёный бархатный костюмчик с батистовым воротничком, как у маленького лорда Фаунтлероя. Джорджи нетерпеливо вертелся на табуретке, разметав крутые белокурые локоны.
Лула вся тряслась и прижимала к груди жестяное ведёрко. Похоже, её могло стошнить в любой момент. Близнецы Хейзел и Ханна Дэнси были совершенно одинакового зелёного цвета. При виде чужих мучений я немного приободрилась. В комнату влетела мисс Браун в новом жёлтом платье, которое ей совершенно не шло. Она хлопнула в ладоши.
– Дети! Мамочки! Прошу внимания, s’il‑vous plaît[2].
Внезапно наступила тишина. Ни писка, ни скрипа, ни шороха. Даже Джорджи не слышно. Я поняла, что мисс Браун держит в страхе всех учеников, не только меня. Спорим, она колотит линейкой нас всех. Ну, может быть, кроме Гарри. Значит, не я одна такое чудовище. Это радует.
– Через десять минут строимся, – продолжала мисс Браун. – Сначала младшие, потом старшие. Дисциплинированно, повторяю – дисциплинированно проходим за мной в зал. Садимся на стулья в глубине сцены и ждём своей очереди. Не болтать! Не ёрзать! Не толкаться! Всем ясно?
