— Завтра еду с матушкой в Володимир. Надо с отцом поговорить!
— Как? — задрожали у Александры губы. — А как же я, ты сказал, что дня через два-три в путь отправишься?
— Не до времени. Видишь, как дело оборачивается. Ехать надо в стольный град. Пойду, отдам распоряжения, — поднялся со стольца князь и стремительно вышел за дверь.
— Так всегда… Только для меня нет времени, — залилась слезами княгиня и уже сквозь всхлипы проронила: — Так и не сказалась, что на сносях…
Обоз под охраной малой княжеской дружины медленно двигался к Владимиру. Александр ехал в глубокой задумчивости, и даже детвора — его младшие братья и сестры, для которых поездка в возках была очередной забавой, — не могла его отвлечь от тягостных мыслей. Перед отъездом Александр посетил епископа Спиридона — главу Совета господ, и тот ему поведал, что князь Ярослав потребовал от Новгорода Великого долю откупа от татарских набегов, равную восьмидесяти бочонкам серебра и пушнины сорок сороков.
«Зачем так много? — недоумевал Александр. — Что задумал отец? Может, он хочет на новгородское серебро стольный град укрепить, нанять войско? Но, насколько сведущ был епископ, подобные требования он отправил во все княжества Северной Руси и все князья и бояре получили свой наказ. Не минула сия чаша даже тех, от городков которых одни головешки остались. Но Новугород уже дал отцу серебра, дал хлеба и людей… Что делать? Ведь невыполнение требований великого князя равносильно объявлению войны. Не воевать же с родным отцом! А как быть? Не отстоять интересов Новугорода — значит потерять княжеский стол… А что потом? Получить от отца какой-нибудь захудалый городишко в кормление… Ну нет! Я князь, не княжич, чтобы получать от кого бы то ни было кусок хлеба!»
Александр силился понять отца и не мог. Сам-то он понимал, что нельзя стричь овцу дважды, если шерсть не отросла. А отец, он-то понимает? Если понимает, то зачем озлобляет против себя новгородских бояр? Восемьдесят бочонков с серебром — плата большая, вот только за что?
Терзаясь думами, он не заметил, как поравнялся с возком, в котором ехала жена посольского боярина Романа Федоровича Мария с сыновьями: Хасаном и Федором. Подростки не единожды порывались пересесть на коней, чтобы продолжить путь верхом, но мать всякий раз их останавливала. В обозе семья посольского боярина оказалась не случайно: великий князь приказал доставить жену и детей боярина Романа Федоровича во Владимир. Собраться толком не успели — ехали налегке. Мария терзалась мыслями: как-то там, во Владимире? Где жить, чем кормить сыновей. А главное, где Роман. Почему он сам не приехал за ними?
Порывался ехать с обозом и епископ Спиридон. Совет господ не принял никакого решения, и все теперь зависело от Александра — сумеет ли он убедить отца не трогать Новгорода.
Дорога выматывала своим однообразием и видом разоренных деревень. Даже малышня, утомившись к концу пути, затихла. Последние версты были самыми тяжелыми: пошел дождь, и дорога, напитавшись водой, захлюпала, поглощая колеса по ступицы. Ратники спешились и, обступив телеги и возки, помогали лошадям справиться с грязью.
Стольный город Владимир встретил обоз перестуком топоров, веселым говором мужиков, щебетанием малышни, мелькающей между строителями. Казалось бы, вымерший город, как Феникс, возродился из пепла. За прошедший год было сделано немало: стены восстановлены полностью, ров местами чернел свежими отвалами, заборала[1] на стенах белели новизной.
Обоз проследовал через Золотые ворота. Золотыми их называли по старинке — не до украшательств было, выглядели же дубовые створки, обитые листовым железом, добротно и внушительно. За воротами следы пожарищ видны повсюду, но и изб, больших купеческих и боярских домов уже было поставлено немало. Александру не довелось видеть Владимира после разорения его татарами, но то, что предстало его взору, удивляло и поражало. В условиях трудной зимы и голодной весны князю Ярославу удалось немыслимое: он вдохнул жизнь в, казалось бы, умерший город.
Великий князь встретил семью у ворот княжеского терема. Он отметил, как за год подросли дети, как возмужал Александр и еще больше похорошела Ростислава. За объятиями и радостью встречи он не забыл о семье боярина Романа Федоровича. Кивком подозвав огнищанина, князь Ярослав распорядился поселить семью посольского боярина в тереме. Самого же Романа Федоровича он отправил обратно в Булгарию. Посольский боярин даже не противился, понимал, что в это трудное время его глаза и уши принесут бо´льшую пользу Руси, нежели чем его меч на службе у великого князя. Одно тревожило Романа Федоровича: дети, Мария. Но князь Ярослав заверил:
— Не тревожься. Жить будут по-княжески, не зная нужды, а сыновья будут ратной науке обучаться вместе с княжичами.
Как ни спешил Александр в обратный путь, трудный для себя разговор он завел лишь на третий день своего пребывания во Владимире, когда после осмотра городских стен и сторожевых башен князья — отец и сын — присели отдохнуть на ошкуренных и сложенных в тени под навесом бревнах. Распустив пояс, князь Ярослав снял летний кафтан, повел, расправляя, плечами.
— Хорошо-то как, — вздохнул он полной грудью. — Душа радуется от вида этого, — повел князь рукой в сторону возводимого на месте сожженного татарами Успенского собора. — От старого-то только стены остались, а теперь, глянь-ка, еще год-два, и засияет собор золотыми куполами, порадует колокольным перезвоном.
— Все так, отец, и я радуюсь на дело твоих рук, но приехал я в стольный град не только ради встречи с тобой, но и по велению дел новгородских.
Александр замолчал, подбирая слова помягче, чтобы ненароком не обидеть отца. Он, как никто, знал и на себе не раз изведал его вспыльчивый характер.
— Совет господ и владыка Спиридон считают, что не дело ты замыслил. Умастить татар новгородской казной они не позволят. Совет костьми ляжет, а серебра не даст.
— Вона как! — возвысил голос князь Ярослав. — Животов им не жаль своих, коли рухлядишко пожалели.
— Не в добре дело, — возразил Александр. — Хотят знать бояре, на что пойдет их серебро. Татары Русь оставили, данью не обложили… Тогда куда?..
Ярослав молчал, тяжело глядя на сына.
— На моей свадьбе все князья и бояре ратовали за объединение сил, чтобы не дать татарам воевать Русь набегами.
— Глупцы! — вспылил Ярослав. — Объединяться надо было раньше, когда ворог еще не нарушал вежи Руси. А ноне надо думать, как жить, имея угрозу вторжения татар. Как отвести от Руси беду.
— Я, грешным делом, подумал, что ты хочешь на эти деньги нанять войско, чтобы воевать татар, а ты решил поклониться им таким количеством добра, что только глупый не поймет: Русь богата и с нее можно брать и брать… Ты же этим только привлечешь татар, а не откупишься.
Ярослав вскочил и с раздражением швырнул кафтан на бревна.
— Молод ты еще меня учить! Поживи с мое! Что же касаемо Новугорода, то бояре новгородские дадут столько, сколько я скажу. Не дадут добром, возьму силой! Так и передай им. А коли сам супротив меня пойдешь, не посмотрю, что сын… Не достанет своих воинов идти на Новугород, эмира Булгарии Гази Бараджа попрошу. Он даст! — Помолчав, уже спокойнее добавил: — Не хотел говорить, но тебе скажу: это не только откуп от татарских набегов, но и выкуп за мою жизнь. Так что посиди и подумай: много это или мало… а у меня еще дел ноне много, недосуг.
Князь Ярослав поднял с бревен кафтан, отряхнул его от прилепившихся щепок и не спеша накинул на плечи.
— Знаю твои опасения за княжеский стол… Поверь, хотя бояре новгородские спесивы и прижимисты, но страх лишиться всего у них сильнее. Так что возвращайся в Новгород без опаски.
Но не только стены крепил князь Ярослав, но стремился укрепить дух владимирцев. Потому в годовщину битвы на Сити, 4 марта 1239 года, по приказу великого князя из Ростова во Владимир доставили мощи великого князя Юрия Всеволодовича и его племянника ростовского князя Василька Константиновича. Торжественную процессию, во главе которой шел епископ ростовский Кирилл, князь Ярослав и весь владимирский люд встречали на суздальской дороге за две версты от Владимира. Святые мощи князей-страдальцев отпели в соборной златоверхой церкви Успения и поместили в каменные гробы в притворах церкви.
Как ни противились новгородские бояре требованию великого князя владимирского Ярослава Всеволодовича, но и серебро, и пушнину во Владимир привезли. Расстарались и другие князья и бояре — исполнили свою долю наказа. Только бояре смоленские замешкались и впали в немилость у великого князя.
