— Хе-хе, — усмехнулся добродушно Куля, — правду ты сказал: сова, говорят люди, мудрая птица, вот она вам и помогла из беды выкарабкаться. А что бы вы делали без этой совы?
— Да как же ты туда попал? Откуда? Каким родом? — заговорили все кругом, останавливая теперь любопытные взоры на старом запорожце.
— Как попал, — усмехнулся Куля. — Меня следовало бы назвать не Кулей, а «пулей». Гетман Дорошенко прицелился в Бруховецкого, вот я ему и попал в самую «пащу».
— Го-го! Да и добре же завяз ты там! — разразился густым хохотом Чортовий, — когда бы не мы, так проглотил бы тебя бес!
— Ну, еще бабка на двое ворожила, — возразил Куля, — может бы и подавился.
— Ого, такой он! Он не то, что пулю, он и целую бомбу проглотит! — заметил чей-то голос, но его перебили громкие восклицания.
— Стой! Не мешай! Молчи! Ты, Куля, говори, как попал в «пастку»? Откуда явился? Зачем прибыл сюда?
— А вот зачем, детки, — заговорил степенно Куля. — Ждали мы, ждали в Чигирине нашего пана ротмистра, — не приезжает и вести не присылает: видим, значит дело плохо… Попался, несчастный! А тут уже пришла весть, что татаре наступают. Что же делать? Посылать на ту сторону войско, чтобы «рятувать» Мазепу — невозможно; сейчас Бруховецкий стал бы полки собирать, а нам надо было так думать-гадать, чтобы врасплох его захватить, потому что татаре уже приближались. Ну, что ж, думали мы, гадали, разумом и так, и сяк раскидали и порешили все, что никак нельзя «вырятувать» Мазепу, придется ему погибать за всех. На том и порешили, на Бога положились. Ну, а гетман наш не мог того вынести! Такое уж у него сердце: кого полюбит, — все равно ему полковник ли знатный какой, или простой казак, рад за него и душу положить. А Мазепу полюбил он совсем как родного сына. Так вот он думал, думал и решил, что нельзя же так пропадать казацкой душе, что если нельзя послать целого войска, то можно послать тайным образом хоть малый отряд, авось Господь милосердный и допоможет вызволить как-нибудь христианскую душу. Вот и послал нас с товарищами. Приехали мы ничего, благополучно, и в Гадяч уже пробрались; все высмотрели, вынюхали и узнали, что никого здесь нет. Да видно мы за ними присматривали, а они, Бруховецкого слуги, с нас тоже очей не спускали, потому что едва успели мы от Гадяча «гон» пять отъехать, как нас схватили, связали и завезли в эти самые Рашковские «льохы». Они, видите ли, думали, что этим самым окончательно погубят Мазепу, а от этого ему спасенье пришло.
— Как? Что? — перебили рассказчика нетерпеливые голоса.
— А так, — продолжал Куля, — когда сидели мы в том самом «льоху», то прилетел к нам Тамара. Кого велел на дыбу брать, кого колесовать, кого огоньком пригреть, — досталось и моей грешной спине, да что там пустяки вспоминать! А только кричал он при мне коменданту нашему, может думал, что я без памяти лежу, а может думал и то, что нечего от колодника и «ховатыся», но слова его я хорошенько запомнил, приказывал дьявол, чтобы заковали нас по рукам и по ногам, да везли бы скорее ночью на Московский рубеж, в корчму, коло Лысого бору, что там он, Тамара, будет поджидать нас с такими же Дорошенковыми «птахамы», да расспросивши хорошенько на свободе, отправит или сам отвезет нас с доброй ассистенцией в Москву.
— Так, так! — подхватил Чортовий, — когда бы не он, так уж может быть до сих пор с нашего пана Мазепы жилы тянули или «червони чоботы» снимали. Дело в том, что мы и наказывали оставить кого-нибудь из ратных людей для допроса, да хлопцы наши как принялись их «локшыть», так ни одного и не оставили, может они ничего и не знали, одно слово, если бы не Куля, то и не узнали бы мы ничего. Правду сказать, когда увидели мы его вместо Мазепы, так не очень обрадовались; пани полковникова так просто от «видчаю» чуть ума не лишилась. Ну, а как стали мы его расспрашивать, да узнали, что он от Дорошенко за Мазепою прислан, да как сказал он нам, что слышал от Тамары, так нас такая радость всех охватила, что, ей-Богу, чуть плясать не пустились в том самом леху. Одначе времени терять было нельзя, стали мы «радытыся» о том, что же дальше делать? Где был Мазепа запрятан, теперь уже трудно нам было угадать, потому что если бы мы и вернулись к той самой молодице, которая нам следы Тамары указала, так теперь тех следов уже и отыскать было б нельзя, потому что дождь снова зарядил на целую ночь! Одно, значит, было нам известно, что Тамара думал везти Мазепу на Московский рубеж, в Гуляй-городок. Ну, вот и стали раздумывать, повезет он его или не повезет? Конечно, после Марианниных слов, которая ему такую пышную долю «напророкувала», если он Мазепу при себе оставит, надо было думать, что он бросит думку в Москву его везти; да он за этим, видно, и из Гадяча так скоро «порвався», — вот вспомнили мы это, — и опять зажурылысь. Ну, как его теперь искать? Где? Все следы потеряны! И опять «видчай» нас хватил. Сидим, молчим, совсем не знаем, что делать? Вспомнил тут атаман наш, что ведь они с Марианной старую ведьму в Дубовой корчме не нашли, «выдралась» она через окно и скрылась в лесу; значит, попрячется там день, другой, да и назад в корчму вернется, а Тамара ведь, не зная, что мы за ним гонялись, опять к той же самой Дубовой корчме вернется, иначе ему нельзя было в Гадяч приехать: он в той корчме и коня своего, и одежу свою оставлял; ну, так если он назад вернется, так старуха ему непременно все расскажет, а когда узнает он, что одурили его монахи, да узнает, что за Мазепой по следам его бросился целый отряд, так сейчас полетит назад, чтобы вывезти своего «бранця» на Московскую границу, потому что зол он на него, как дьявол, а вместе с тем и труслив, как тхор! Все это рассказал нам наш атаман, как по книге прочитал, а Марианна наша как выслушала его, так от радости и на шею ему бросилась. «Брате мой! Друже мой, — говорит, — по век твоей услуги не забуду». Ну, и мы все ожили, зашумели кругом от радости. Что мы, в самом деле, «чорту куцому» на играшку, что ли, дались! Ну, да не даром же люди говорят, как «куцый» не крути, а добрый казак всегда его за хвост схватит! Так и вышло. Уж он нам какого туману напускал, и следы путал, и чертову бабу сквозь малое оконце в лес вынес, и Тамару в старого дида «перекынув», а из каждой его штуки нам только польза выходила.
— Ну-ну, дальше! Чего стал, Чортовий! Говори уже, чтоб тебе! — раздалось отовсюду.
— Ишь какие скорые! — осклабился довольный донельзя Чортовий. — Погоняют, не запрягши, а попались бы в такие переделки, так может теперь и языком бы не могли повернуть. Ну, слушайте ж, вражьи дети, чтоб вам горилки до смерти не нюхать, да только не перебивайте! Так вот, как вспомнили мы все это, так и решили, чтоб уже большее не сбиваться, послать кого-нибудь к Дубовой корчме, чтобы разузнать потихоньку, вернулась ли назад старая ведьма или нет? И послали Носача: нос, видите ли, у него «довгый», так от него как ни прячься, а все он вынюхает! На счастье наше и Дубовая корчма оказалась недалеко, — верст на пятьдесят от Рашкова, а это мы все, сердечные, по степи четыре дня колесили. Ну, полетел Носач, на утро и вернулся. И старуха, говорит, в корчме, и целая еще сотня, говорит, москалей там сидит; это, конечно, уже Тамара поставил, чтоб нас поймать. — Ну, закричали мы, черта лысого дурни поймают, да скорей на коней! Этих тоже, — указал он на Кулю и товарищей, — с собой прихватили, да и давай, Бог, ноги к Московскому рубежу. Недаром же зовут нашего атамана Нечуй-Витром: так летели, что только ветер возле ушей свистел.
— Ну и догнали? — вскрикнуло невольно несколько голосов.
— Ге! — мотнул удало головой Чортовий. — И они летели, да только мы имели хороших проводников, напрямик неслись. Засели на опушке леса, ждем, притаились, как мертвые; только они подъехали к нам так сажен на сто, как мы выскочили из леса, да так их черной тучей и накрыли.
— Отбили? — вскрикнул, задыхаясь, Остап, а за ним и еще несколько казаков.
— Отбили! Всех на месте уложили, — вскрикнул сурово Чортовий, ударяя широкой ладонью по столу, — уже мы им за Мазепину команду здорово отплатили! Да и бить их не трудно, все равно, что медведя, — покуда он мечом своим махнет, так я его и вдоль, и поперек саблей перекрещу. Всех, говорю вам, «покотом» уложили, вот только сам этот Тамара, чертячий «выплодок», ушел.
— Ушел? — заволновались кругом казаки. — Да как же вы его, собачьи сыны, не схватили!
— Его и схватишь, когда он с чертями «накладає», — буркнул угрюмо Чортовий и затем крикнул громко. — Ну, да тогда ему дьявол помог, а теперь мы уже с атаманом на саблях поклялись, что голов своих «збудемося», а уж достанем ero!
— Добудем! Добудем! — закричали все кругом и бросились «чоломкаться» к Куле, к Чортовию и ко всем казакам, отбившим таким удалым образом Мазепу…
Когда первые крики восторга умолкли, Чортовий начал рассказывать своим слушателям, как они пробирались уже назад от Московского рубежа; после него заговорил Куля, потом Лобода, потом еще кто-то, а под конец в голове Остапа все перепуталось: Чортовий, Куля, Лобода, слуги Бруховецкого, Тамара, черти, оборотни, неисходимые лехи, неприступные замки. Он еще помнил только, что какой-то седой казак плакал уже на его плече, жалуясь на то, что никак ему не удается до сих пор добыть сотого татарина, а он обещание такое дал печерским святым за упокой батьковой души; но и это воспоминание вскоре исчезло, и все окончательно спуталось в его голове.
