Георгий Соловьев - Отец

Праздник должен был вот-вот начаться, и народ тянулся к набережной морского канала. Книжные киоски, палатки с мороженым и газировкой торговали бойко. Погода пока не угрожала ненастьем, солнце светило щедро. Многие дома украсились гирляндами флагов расцвечивания. Праздничный вид флотского города уже веселил людей, готовых интересно провести день.

Все начиналось с водного праздника на канале; потом гулянье продолжалось в матросском парке, где в эстрадном театре и летнем кино давали концерты московские и ленинградские артисты, показывались морские кинофильмы, в читальне должны были состояться встречи с писателями-маринистами, с мастерами шахмат и шашек. Обо всем этом оповещали яркие афиши.

Военные моряки пока совсем редко попадались на улицах, и гости были предоставлены самим себе. Дмитрий Александрович шел по улицам в парадной форме, со всеми орденами. Он знал, что вся его плечистая фигура исполнена чисто морского вида, и понимал, что уважительные взгляды встречных относятся к нему. Но он думал о том, что гости флотского города, все эти самые разные люди: и девушки в лучших своих нарядах, и пареньки с любовью к морю в глазах, и пожилые, изрядно потрудившиеся на своем веку люди — все они были советскими людьми, которые приехали в город не просто гулять и веселиться. Это было народное паломничество к боевой славе Балтийского флота. Именно поэтому и дарили его, боевого морского офицера, гости города такими полными уважения взглядами, в ответ на которые хотелось отдавать честь.

Сам Дмитрий Александрович тоже все больше и больше проникался ощущением всенародного праздника, и когда проходил мимо братской могилы с бронзовым солдатом и матросом, то, подчиняясь охватившему его чувству, он приблизился к могиле. Официальное возложение венков было определено ритуалом праздника в свое время. Но подножье памятника уже окружал валок из множества букетов и самодельных венков. Многие букеты повяли, и это показывало, что срезаны они давненько и везли их сюда издалека.

Дмитрий Александрович отдал честь братской могиле. И вдруг ему вспомнился рассказ Артема о могиле героя гражданской войны балтийского матроса в далеком заволжском городке. Артем тогда сказал, что раздумья у таких могил пробуждают небывалую жажду жизни. «Да, да. Именно во имя нашей сегодняшней жизни они шли на смерть, — думал Дмитрий Александрович, стоя у памятника. И отец мой когда-то не страшился смерти. И вот я с ним встречаю наш флотский праздник».

Покинув могилу, Дмитрий Александрович пошел к каналу в общем потоке людей.

Незадолго до ухода с крейсера он позвонил из своей каюты домой. Ответил отец — только он был дома. И вот что он доложил. Саша пришел утром рано: заботливый паренек. Принес дрова из подвала. Оказывается, еще вчера Варвара Константиновна сговорилась с Анастасией Семеновной насчет домашнего праздничного обеда с пирогами. Сейчас дети с бабушкой пошли по магазинам за продуктами. А он от самого торжественного подъема флага не уходит с балкона и смотрит на гавань, на улицу. Напоследок Александр Николаевич сообщил, что Саша остался недоволен билетами, присланными Дмитрием с матросом, что он придумал кое-что получше и велел Дмитрию приходить к маяку.

«Интересно, что это малый затеял, — думал Дмитрий Александрович, идя к уже видимой в конце улицы башенке маяка. — Билеты не понравились! Вот и завоевывай уважение у сына. Да знает ли он, как доставать эти билеты?» На трибуну, то есть на помост с сиденьями, прислали на крейсер всего два билета. Взять эти билеты командиру себе было бы просто неприличным, пришлось послать домой входные билеты на бульварчик на берегу канала, в середине которого и была трибуна. Дмитрию было жаль стариков, которым предстояло выстоять весь водный праздник на ногах. Пожалуй, отца даже надо будет увести пораньше: не слишком ли велика за эти дни досталась его больному сердцу работа?

Неожиданно перед ним оказался вынырнувший Саша. И тотчас рядом с ним встала Лида.

— Дмитрий Александрович! — торопясь заговорил Саша. — Ух, как мы боялись, что не встретим вас. Не надо теперь к маяку ходить. Это я думал к товарищу проводить всех: у него квартира с балконом и канал видно весь, только издалека. А теперь все лучше устроилось. Бабушка и дедушка на трибуне сидят.

Сашин приятель был сыном офицера, назначенного следить за порядком. Благодаря этому «знакомству» старики Поройковы и прошли на трибуну.

— Это, брат, по блату называется, — сказал Дмитрий Александрович.

— Ничуть. Просто пришлось объяснить, что дедушка — старый балтийский революционный матрос.

— А ты откуда это знаешь? — удивился Дмитрий.

— Лида все рассказала.

— Ну хорошо, дедушка с бабушкой устроились, а Анастасия Семеновна?

— Она на солнце долго не выдерживает. Пошла к вам домой обед готовить.

Дмитрий Александрович посмотрел на довольные лица своих детей. «До чего же это хорошо, что в такой день мы все вместе, — подумал он. — Вместе? Да это же ведь желание Зинаиды Федоровны. Это ее письмо было толчком к тому, чтобы все начало устраиваться».

— А знаете, ребятки, — Дмитрий взглянул на часы. — У нас еще минут пятнадцать есть. Пошли, дадим телеграмму маме во Владивосток, с праздником поздравим?

— Дмитрий Александрович… — заговорил было Саша.

— Слушайте, Александр Дмитрич. Давайте бросим дурака валять. Какой я тебе Дмитрий Александрович, когда мы с тобой родные отец и сын? Для доказательства я тебе за твою изысканную вежливость могу лупцовку задать, чтобы не задавался. И даже милиция не посмеет вмешаться в такое наше семейное дело.

— Нет, я просто хотел сказать, что дедушка с бабушкой…

— Ничего ты не хотел сказать, упрямый мальчишка. Идем.

Идя между своих детей и обнимая их за плечи, Дмитрий Александрович начал сочинять телеграмму.

— Значит, так и сообщим, что все мы вместе встречаем праздник: и Саша, и Лида, и дедушка, и бабушка, и Анастасия Семеновна, — что все шлем привет и поздравляем.

— И целуем, — вставила Лида. — И хотим, чтобы она скорей приехала.

— Согласен. А ты как, Саша?

Саша промолчал.

— Молчишь — значит, тоже согласен.

На подачу телеграммы ушло полчаса: пришлось дойти до гостиницы, только там был работающий пункт по приему телеграмм. И когда Дмитрий Александрович с детьми пришел на бульвар, каналом уже проходили «ряженые» катера — обычные рейдовые катера, с помощью фанерных надстроек преображенные в потешные купеческие и пиратские корабли. Их не было видно за толпой на берегу. Доносилась лишь неистовая пальба из древних бомбард и пищалей, над каналом клубился черный дым, и оттуда тянуло пороховой гарью. Диктор старательно пояснял, что купцы пустились наутек, а пираты устремились на абордаж. Тысячи зрителей на берегах канала кричали и смеялись, любуясь водяной потехой.

— Эх, торпедные катера уже прошли, — огорченно сказал Саша, убыстряя шаг.

Торпедные катера с огромными флагами Советского Союза и союзных республик открыли праздник, пройдя на полном ходу каналом мимо зрителей. Можно было только жалеть, что такое эффектное зрелище пропущено.

— Ну, Санек, что мы с тобой не балтийцы, торпедных катеров не видывали? — сказал Дмитрий Александрович. Они как раз обходили трибуну. — А где же сидят дедушка с бабушкой? Хорошо ли?

— Подальше отойдем и увидим их.

От летнего кафе была видна верхняя часть трибуны. В одном из последних рядов Дмитрий своими зоркими глазами различил сидевшего у ближнего края, сразу за перильцами, Александра Николаевича. Старика, в его черном грубошерстном пиджаке, донимало солнце, и он отгораживался от него газетой. Варвара Константиновна сидела за ним. Судя по тому, как отец то и дело наклонялся к матери для того, чтобы что-то сказать, старикам было интересно.

— А теперь, — сказал детям Дмитрий, — можете быть свободны. Идите и проныривайте, откуда лучше смотреть. И ты, Лида, не больно надоедай брату. Он ведь старше, и у него свои дела. Как, Саня?

— Пускай уж, — отвечал Саша.

— Вот вам на мороженое и вообще… — Дмитрий подал Саше пятерку. — Бери, как старший. Ну, марш! Я буду вас ждать здесь.

Дети нырнули в толпу, а Дмитрий Александрович зашел за балюстраду пустовавшего кафе и сел к угловому столику, откуда он мог видеть на трибуне своих стариков.

Публика прихлынула к берегу канала. Люди ото всего были в восторге. Над головами в вытянутых руках то и дело мелькали аппараты фотолюбителей, и множество детишек восседало на отцовских плечах. Диктор давал пояснения, пересыпая свою речь немудрящими шутками.

Все, что происходило на канале, Дмитрий Александрович видел на генеральной репетиции. Когда по каналу пошли челны Степана Разина, то по сплошному хохоту зрителей Дмитрий догадался, прежде чем об этом сказал диктор, что в воду сброшена персидская княжна и что эта княжна, едва погрузившись в воду, мгновенно скинула свои восточные наряды и, обернувшись спортсменом-матросом, стремительным кролем поплыла прямо к трибуне.