Староста, хоть и был обижен таким неуважением к своей особе, так как по своему богатству, положению, известности он мог рассчитывать на другой прием, но, нуждаясь в человеке, перенес обиду.
– Я вижу первого человека, – произнес он, – который не жалуется на свою судьбу… И не стремится к лучшему.
Вильчура улыбнулся.
– И это имеет свою причину! – сказал он. – Жены у меня не было, детей не имею, сам я привык к этому хлебу, зачем же мне другой?
– А что же с вашим замком? – проговорил Мацек. – Мне кажется, что он не особенно укреплен… Вероятно король о нем забыл.
– Потому что у него более важные постройки на очереди, – прервал Вильчура. – Но эти на вид невзрачные здания защищены водой и своим расположением лучше, чем другие каменными укреплениями. Разве мало людей, – добавил старик, – которые кажутся немощными, а на деле оказываются сильными. Так и с нашим замком.
При этих словах он улыбнулся и продолжал.
– Настанет и его очередь! Дай Бог только королю здоровья, и он его укрепит каменными постройками, подобно другим.
Борковичу не повезло: он два раза заводил разговор о короле и оба раза получил отпор. Он решил попробовать другим путем и начал рассказывать о себе, о том, что он намерен сделать для Великопольши и затем как бы невзначай проговорил, что охотно бы удружил своему родственнику, предоставив ему другую службу. Вильчура равнодушно слушал, но ничем не реагировал на такое предложение.
Мацек, не привыкший встречать такой отпор, из кожи лез вон, чтобы снискать расположение старого воина.
Но пока происходил в замке вышеописанный разговор, а двое слуг, сопровождавшие Мацека, от скуки разгуливали по двору и с любопытством ко всему присматривались, в самом городе произошло событие, имевшее громадное влияние на ход вещей.
Кохану во всех его предприятиях почти всегда фортуна благоприятствовала; так и теперь ему повезло в этом трудном поручении поймать Борковича. Выехав их Кракова, он, не отдыхая ни днем, ни ночью, мчался в Познань. По дороге Рава случайно узнал об отъезде старосты в Калиш, и он немедленно повернул туда.
Расспрашивая о силах противника, он к своему великому удовольствию узнал, что свита Борковича малочисленна, и что в Калиш он приехал лишь в сопровождении двух слуг.
Кохан, въехав в город, направился к указанному ему заезжему дому, где остановился Боркович, но, по счастливой случайности, он проездом через рынок узнал, что староста только что, вместе с двумя слугами, проехал в замок.
Несмотря на то, что лошади и люди были порядком измучены, однако Кохан велел немедленно повернуть к замку, так как он не мог надеяться, что представится лучший случай, чтобы захватить Мацека. Бешеным галопом он помчался со своими людьми к замку и окружил его. Увидев это, сбежались солдаты, к воротам подскочил помощник начальника стражи, но Кохан показал ему королевский указ и велел ему не поднимать никакой тревоги. Кохан разрешил послать за Вильчурой, но под условием, чтобы раньше были сделаны все необходимые ему приготовления.
Слуги Мацека, услышав у ворот шум, медленно приблизились к ним, чтобы узнать причину; Рава, увидев их, тотчас же приказал их схватить, связать и закрыть им рты, чтобы они не подняли крик. Это все произошло так быстро и было для них столь неожиданно, что они даже не успели пикнуть.
Кохан с мечом в руках метался, как бешеный, не отходя от ворот. Хотя все это произошло без всякого шума, однако, чуткое ухо Вильчуры подхватило какое-то необычайное движение на дворе. Так как Боркович преспокойно продолжал сидеть на скамейке, вовсе не собираясь уходить, то начальник стражи обеспокоенный попросил у него извинения, что оставит его одного и пойдет узнать, что нарушило тишину в его замке…
Мацек, которого Вильчура угостил кислым пивом, вынужденный его пить, чтобы не обидеть хозяина был в отвратительном настроении; несмотря на это он не трогался с места в надежде, что, в конце концов, ему удастся привлечь на свою сторону упрямого Вильчуру. Лишь только начальник стражи появился на дворе, Кохан подскочил к нему и показал ему бумагу за подписью и печатью короля. В первый момент Вильчура остолбенел, но Рава в двух словах объяснил ему, в чем дело. Колебаться и размышлять нельзя было. Старый солдат только улыбался, видя, как Провидение само толкнуло преступника в руки правосудия.
Хотя Боркович был один, а против него было столько людей, однако, Кохан слишком хорошо его знал, чтобы допустить мысль, что он отдаст себя без сопротивления… Надо было готовиться к жестокой борьбе с ним. Вильчура, вместо того, чтобы возвратиться в хату, велел себе подать солдатское ружье и меч. Люди приготовили веревки с петлями, Кохан стоял наготове с обнаженным мечом. Начали совещаться, как бы выкурить Борковича из хаты. Расставили кругом людей, чтобы преступник не убежал на валы, с которых мог бы броситься в воду.
Между тем Мацек после ухода Вильчуры первое время сидел спокойно, задумавшись, ожидая его возвращения. Стихший на дворе шум его не интересовал и не возбудил в нем никакого подозрения.
Видя, что хозяин очень долго не возвращается, и принимая его уход, как обиду нанесенную ему, Мацек поднялся со скамьи, все еще ни о чем не догадываясь. Ругая и проклиная грубияна, Боркович не знал, на что решиться: ждать ли ему или обидеться и уехать? Но Вильчура ему был необходим, и надежда склонить его на свою сторону еще не была потеряна, а потому Мацек, решив прождать его еще некоторое время в душной и вонючей комнате, сел обратно на скамейку. От скуки он начал прислушиваться к доходившим извне звукам.
Боркович не мог понять того, что происходит на дворе. Он ясно слышал перешептывание, быстрые, тяжелые шаги, беготню около стен, приказания, отдаваемые глухим голосом, но ему и в голову не приходило, что это может относиться к нему.
Ведь он мечтал о том, как здесь будет повелевать!..
Прождав больше часа и потеряв терпение, он послал ко всем чертям негостеприимного родственника из рода Напивонов и, нахлобучив шапку на голову, направился к выходу.
Как мы уже выше упомянули, дверь была низкая, и пар из бани устремлялся прямо в нее. Открыв дверь, Мацек должен был нагнуться и из-за облаков пара, застилавшего глаза, не мог рассмотреть того, что происходит на дворе; он заметил там очень много людей…
Лишь только Мацек переступил порог, и не успел он еще выпрямиться, как невольник татарин, славившийся своим умением арканами ловить лошадей и нарочно поставленный у самого выхода, забросил ему петлю на шею. Староста, не предполагавший о таком нападении, с диким ревом упал на землю, как раненый зверь. Однако, он тотчас же изо всех сил – а у него их было не мало – шарахнулся в сторону, приподнялся и вероятно освободился бы от петли, если бы не подоспело несколько человек, которые повалили его, насев на него всей своей тяжестью. Боркович хотел было выхватить меч, но ему не удалось, так как ему крепко привязали руки к спине. Несмотря на столь численное превосходство напавших на него людей, староста защищался как зверь и даже одному из тех, которые его связали, откусил кусок уха. Но напрасны были все его усилия; его все-таки связали так, что он пошевельнуться не мог, и Кохан с королевским указом в руках подошел к нему.
На дворе наступила гробовая тишина; все взоры были устремлены на лежавшего на земле старосту, и никто не заметил, что старший его слуга, обеспокоенный долгим отсутствием своего господина, прибежал посмотреть, что с ним делается и, воспользовавшись отсутствием стражи при воротах, убежал в город.
Между тем Кохан в присутствии свидетелей прочел лежавшему на земле старосте королевский приговор, присуждавший его к смертной казни. В бумаге было упомянуто, что он должен быть наказан наравне с отцеубийцами.
Гром, разразившийся над Борковичем как раз в то время когда он был уверен в предстоящем ему успехе, когда он хвастался своей победой, мог уничтожить всякого другого, но не Мацека… С налившимися кровью глазами, которые, казалось, выходили из орбит, с посиневшим лицом, с раздутыми жилами, с пеной у рта, связанный извивался, напрягая свое тело, так что некоторые веревки порвались, и его пришлось связать другими; однако, он не просил о сострадании, а рычал, как зверь, извергая самые страшные проклятия.
Мацек осыпал Кохана, в чьей власти он находился, самыми постыдными ругательствами и, вместо того чтобы умолять его о снисхождении, поносил и бесчестил человека, в руках которого находилась его жизнь.
Но Рава в этот момент был так счастлив, что столь трудная задача совершилась с такой легкостью, что со смехом выслушивал все оскорбления и проклятия, хотя некоторые из них сильно задевали его; но он старался, чтобы этого не заметили присутствующие.
После прочтения королевского приговора Кохан приказал связанного пленника отнести в нижний этаж замка и запереть его там. Он не только не велел освободить его от веревок, а, наоборот, приказал еще крепче привязать. Для охраны преступника поставили двадцать человек стражи и им приказано было, под страхом смерти, не спускать с него глаз и не допускать к нему никого.
