Тогда Иван Гроза нагнулся к мешку, лежащему у него под ногами, порывшись там, вытащил шкурку черно-бурой лисы, кинул на стол. Дьяк сразу повеселел, заподмигивал.
— С таким богатством вас каждый пустит. Сведу вас к знакомому купцу. Дом у него просторный, определит на постой.
У купца они прожили до самой осени, ожидая, пока о них доложат новому царю и тот распорядится, куда ж девать Мухамед-Кула.
— Не затем я башкой своей рисковал, когда тебя брал, чтоб так вот бросить, — втолковывал, выкушав ковш, другой хозяйской браги, заплетающимся языком Иван Гроза сидящему напротив царевичу, — мне за тебя и награда поди положена царская.
Мухамед-Кул, который по дороге несколько раз порывался бежать, в Москве быстро освоился, пообвык и ходил везде с казаками, разглядывая диковинные наряды горожан, церкви, мосты через реки.
Наконец, Федор Иоаннович принял их, наградил казаков добротным сукном и годовым жалованием, а Мухамед-Кулу объявлено было служить при царском войске и жалован титул князя Сибирского.
В начале лета Ермак повел казаков на дальнюю сибирскую реку Тавду, где издавна жили могучие племена вогулов. Переговорив с Матвеем Мещеряком и Яковым Михайловым, решили поискать там водный путь на Русь и, если удастся, добраться до строгановских городков, выменять утех на собранные меха свинца и пороха. Оружейные запасы подходили к концу, и все до единого казаки носили с собой снятые с убитых татар луки и колчаны полные стрел.
Всего восемь стругов плыло по извилистой реке, бороздя темные илистые воды, преодолевая завалы вековых деревьев, отбиваясь от встречающих их на берегу вогульцев. С ходу взяли городок князя Лабут-бека. Зарублен в бою князь Пачан-бек, бежала его охрана и без боя сдался городок Чандырь. Тогда к казакам вышел великий шаман всех местных племен и знаками пригласил их идти за ним.
— Чего это он? Поди заманивает? — обеспокоились казаки.
— Ему можно верить, — отозвался Ермак, пристально вглядываясь в разрисованное охрой лицо шамана. — А чуть чего, так сабли при нас. Идемте…
Они вышли к большому кургану, обнесенному длинными жердями, украшенному копьями с разноцветными флажками и тряпицами.
— Тут спят наши вожди, — объяснили им. — Шаман позвал вас, чтоб показать как камлать будет.
— Что значит камлать? — спросил Мещеряк Ермака.
— С духами говорить станет, — ответил атаман. Рядом с курганом разложили большой костер и после того как пламя взвилось вверх, затрещали стволы сухих, сложенных крестообразно деревьев, вогульцы стали бросать пучки сырой травы. Повалил густой дым, казаки закашляли, отодвинулись в сторону.
— Комаров что ли отгоняют? — удивился Гаврила Ильин, отмахиваясь от разъедавшего глаза дыма.
В это время шаман ударил в бубен и закружился на месте. Дым окутал его и почти скрыл от глаз окружающих.
— Где он? — тряхнул головой Ильин. — Не видать что-то…
И точно, шаман пропал, будто унесся вверх вместе с клубами темно-желтого дыма. Казаки удивленно подняли головы к небу и тут звук бубна донесся с вершины кургана. Шаман был уже на самом верху, продолжая кружиться, подпрыгивая на месте, приседая.
— Вот дает! — шепнул на ухо атаману Гришка Ясырь. — Как он так?
— Помолчи. Он все слышит и видит.
— Ну да?! — не поверил Ясырь и тут же согнулся пополам, словно кто заехал ему кулаком в живот, испуганно замолчал, озираясь.
Шаман же продолжал свой танец, а к костру вышли еще четверо молодых людей с разрисованными лицами и бубнами в руках. Они стали медленно перемещаться вокруг костра, все ускоряя движение и выкрикивая непонятные слова. Потом один из них взвился вверх и перелетел через костер, а навстречу ему рванулся другой танцор, и они, слегка задев друг друга в воздухе плечами, опустились по разные стороны. Такой же прыжок повторили двое других юношей. Их сородичи начали притопывать на одном месте ногами, ударять в такт ладонями, выкрикивать что-то.
Ермак глянул на казаков. Они тоже не могли удержаться и прихлопывали, подталкивая один другого локтями, завороженно глядя на костер.
Все забыли про главного шамана, а он неожиданно возник в центре круга, закружился, ударяя в бубен все чаще и чаще. Вдруг к нему подбежали двое мужчин, держа в руках большой кусок красной материи, и обмотали ей крутящуюся фигуру шамана, спеленав того с головы до ног. Толпа расступилась и в центр вошел широкоплечий воин в шлеме и длинным кинжалом в руках. Не раздумывая, он ударил шамана в живот и выпустил кинжал. Рукоятка торчала из тела продолжавшего кружиться шамана, а воину подали второй кинжал.
— За что он его так? — ужаснулся Ясырь. — Безоружного убивает…
Ермак едва удержал его, рвавшегося защитить старика, а уже второй и третий кинжалы вошли в шамана, но он все кружился и кружился, будто и не его вовсе поразила острая сталь.
Наконец шаман остановился, провел по телу рукой, поднял ладони вверх. Они были густо измазаны кровью. Затем он по очереди вырвал все три кинжала, бросил их на землю, размотал материю и открыл глаза, уставясь прямо на Ермака, и что-то быстро-быстро забормотал, тыча в сторону казаков пальцами.
К ним подошел тот самый воин, что втыкал в тело шамана кинжалы, и начал переводить.
— Он говорит, что вы сильный народ, храбрый народ. Духи призвали вас, чтоб защитить нас от врагов. Вы не должны уходить с нашей земли, а жить тут всегда. Мы станем дружить с вами, отдавать своих дочерей в жены. Вам нечего бояться…
— Да мы и не боимся. Тоже мне… — хмыкнул Ясырь, но Ермак так глянул на него, что он тут же замолчал.
— …Поворачивайте обратно и ставьте свои шатры у реки Иртыш. Там вам будут покровительствовать наши духи…
Дальше Ермак не слушал, потому что у него вдруг потемнело в глазах и он увидел перед собой ярко освещенное лицо Зайлы-Сузге. Она махала ему рукой, улыбалась, звала куда-то. Он невольно протянул руку вперед и коснулся чего-то мокрого, липкого. Глянул, то была кровь. Перед ним стоял шаман и что-то продолжал говорить, чуть шевеля губами, закатив вверх глаза так, что были видны лишь белки глаз.
— …Он говорит, что ты великий воин. Тебе нужно остаться на нашей земле и только здесь ты обретешь покой и счастье. Ты потерял свое лицо, но здесь ты вновь нашел его и уже не потеряешь больше. Тебя подстерегает смерть, но ты обманешь ее. Тебя долго будут помнить друзья и враги. Так говорят наши духи, — закончил он.
Шаман же протянул к Ермаку руку и жестами чего-то просил у него.
— Может, он тоже хочет проткнуть тебя кинжалом? — предположил Ясырь.
— Он просит у тебя что-нибудь на память, — пояснил им толмач. Ермак поискал глазами что бы можно дать шаману и, не найдя ничего, рванул бляху со своей кольчуги, подал ее ему. Шаман, приняв подарок, низко до земли склонился перед казачьим атаманом и тут же его сородичи рухнули на колени, протянув руки в его сторону.
— Ого, — удивился Ясырь, — да они тебя, атаман, за бога своего, видно, принимают. Во дела…
Ермак и сам был удивлен не меньше и не знал как поступить.
— Скажи им что-нибудь, — подбодрил его Мещеряк, — а то неловко выходит.
— Спасибо, что верите нам. Мы не желаем вам зла… — начал атаман, скользя взглядом по обращенным к нему лицам стариков, женщин, детей, взрослых мужчин, широко открытыми глазами глядящих на него, — мы такие же как вы и нам нечего делить, незачем воевать. Мы люди одной земли. Пьем воду из тех же рек, едим ту же пищу, смотрим на те же звезды. Скажите об этом своим соседям, пусть они передадут дальше мои слова.
Казаки почти неделю оставались на берегах Тавды, а потом, погрузив припасы, подаренные им вогульцами, отплыли обратно.
* * *
Стояла середина лета, когда под стены Кашлыка приплыл на своей долбленке старый Назис. Он долго взбирался по размытой дождями тропинке в гору, кряхтя и часто останавливаясь. Наконец он подошел к калитке и постучал в нее. Охранник поинтересовался, кто ему нужен, и рыбак ответил, что желает видеть самого атамана, чтоб тот вышел к нему сюда, на обрыв.
Ермак поздоровался со стариком, пригласил в городок, но Назис наотрез отказался, а хитро сощурившись, произнес негромко:
— Тебя желает видеть одна женщина…
— Давно ли сделался сводником? — едва удержался от смеха атаман.
— Доброе дело никому не запрещено совершать.
— Скажи мне тогда, что за женщина пожелала встретиться со мной.
— Она просила не называть своего имени, но велела передать вот эту вещь, — и Назис протянул тонкий серебряный браслет с тремя большими камнями на нем.
Ермак взял его в руки, покрутил, припоминая, и хотел было отдать браслет обратно старику, когда заметил на внутренней поверхности тонкие узоры. Внимательно вглядевшись в них, атаман решил было, что ошибся, поднял глаза на хитро улыбающегося Назиса и ощутил, как сердце быстро-быстро застучало в груди, перехватило дыхание.
