Повезли Калмыкова без особых удобств в фургоне, в которых привыкли разъезжать бродячие цирковые артисты, а чтобы атаман был всем виден, с фургона сняли матерчатое полотно, так что важный пассажир ехал открытым, под палящим солнцем, от которого могли запросто закипеть мозги.
Вот мозги у Калмыкова, похоже, и закипели. Поскольку атаман не был связан, ехал вполне вольно не связанный веревками, то он выхватил у офицера, ехавшего рядом, карабин, поспешно передернул затвор и выстрелил.
Произошло это в ста ли {8} юго-западнее от Гирина, около одной небольшой деревушки. Офицер был легко ранен, Калмыков перепрыгнул через борт фургона и скрылся на просяном поле.
Поле немедленно окружили солдаты. Завязалась перестрелка. Патронов у Калмыкова было мало — только те, что находились в обойме, и вскоре стрельба прекратилась. Атамана выволокли из стеблей проса и связали.
Далее, как сообщала газета «Нью Чайна Дейли Ньюс», сведения к ним в редакцию поступали противоречивые. По одним сведениям, атамана расстреляли на краю просяного поля рассвирепевшие китайские солдаты, по другим — застрелил офицер, когда атаман, выясняя что-то, бросился на него.
Восьмого сентября 1920 года слухи о гибели атамана получили официальное подтверждение — была опубликована телеграмма Пао Квейсинга, гиринского генерал-губернатора…
***
Как же сложилась судьба людей, которые шли в те годы по жизни рядом с Калмыковым? О многих, к сожалению, неизвестно ничего — время похоронило и их самих и свидетельства их деятельности. Увы, ничего тут не поделать, таков закон бытия — все, связанное с нами, рано или поздно уходит в могилу.
Полковнику Савицкому, например, повезло. Он благополучно дожил до старости. Вскоре после гибели Ивана Павловича получил от атамана Семенова чин генерал-майора и продолжал служить в эмиграции на разных штабных должностях.
Непримиримый противник Калмыкова Гавриил Матвеевич Шевченко был награжден орденом Красного Знамени, в тяжелой молотилке Гражданской войны остался жив. Погиб он уже в 1937 году, во время массовых репрессий. Был расстрелян, и где могила его, никому не ведомо. Как неведомо, где могила и самого Калмыкова.
Хорошо известна судьба эпизодического героя этого повествования — бесстрашного партизана Максима Крединцера. Человек, имевший характер довольно жесткий, неуступчивый, бойцовский, пользовался среди земляков большим авторитетом, — в своем родном селе Новоивановке он, например, стал первым колхозником, первым вступил в коллективное хозяйство и отдал все свое имущество (а имущество это было, замечу, немалое) в общий котел. После него новоивановцы гурьбой повалили в колхоз.
В 1936 году в Новоивановку приехал священник крестить детей. Знакомых у священника не было, остановиться на ночлег было не у кого, поэтому Максим Крединцер приютил его у себя в доме.
За это Крединцера, героя Чудиновского боя, где крупный отряд самураев был наголову разбит партизанами отряда Драгошевского, арестовали. Дали пять лет тюрьмы, а после освобождения запретили возвращаться в Новоивановку — дескать, район этот военный, граница недалеко, — и сослали в Сибирь.
***
Крединцер потерял свою семью.
Кстати, в 1938 году еще пять человек из Новоивановки были сосланы в Сибирь — карательная машина той поры работала бесперебойно.
Долгое время Крединцер жил под Красноярском, на станции Сорокино. За стенами его дома, который он срубил сам, своими руками, начиналась дремучая тайга.
В Амурскую область, где располагалась его родная Новоивановка и где находилась его усадьба — она цела до сих пор, — Крединцер смог вернуться лишь тридцать лет спустя, и до конца дней своих недобрыми словами вспоминал момент, когда его под конвоем увели из деревни, но жить в Новоивановке не смог и купил себе небольшой домик в городе Свободном.
Жил долго, довольно счастливо, с женой, взятой из семьи ссыльных поляков, которую вся улица звала бабой Висей (первая его жена тоже была Висей); в Свободном он и умер. Похоронен на городском кладбище.
Город Никольск-Уссурийский — столица казачьего войска — был переименован, через некоторое время стал Ворошиловым, но потом и это имя стерли с карты, стал Никольск просто Уссурийском.
Недавно я побывал в Уссурийске. Город как город, хотя мало какие дома и улицы в нем помнят прошлое — ведь столько лет прошло…
В Уссурийске когда-то давно, еще мальчишкой, жил славный человек — Геннадий Петрович Турмов, писатель, профессор, доктор технических наук, до последнего времени — ректор Дальневосточного технического университета (сейчас он перешел на почетную должность президента ДВГТУ), депутат законодательного собрания Приморского края. Турмов и помог мне разобраться в сложных событиях той давней поры, когда атаман Калмыков был в большой силе в расстановке «шахматных фигур» на КВЖД и в дальневосточных городах; помог мне Геннадий Петрович и с материалами, поскольку в Москве ни документов, ни материалов об атамане Калмыкове не оказалось совершенно.
В частности, он прислал мне исследования хабаровского ученого-краеведа Сергея Савченко, посвященные Ивану Павловичу Калмыкову. Материалы эти очень помогли мне в работе. Как помогли и советы приморского прозаика Льва Николаевича Князева, в свое время написавшего повесть о последних днях жизни Ивана Калмыкова. Спасибо вам, друзья! Если бы не вы, книги этой, наверное, и не было бы — слишком много белых пятен имелось в биографии атамана, и препятствие это было бы просто непреодолимым.
Ставку свою Калмыков, как мы знаем, делал на японцев — под давлением читинского атамана Семенова, что, конечно же, было неверно. Но Семенов — человек крутой, не любивший, чтобы кто-то при нем высказывал свою собственную точку зрения, все последние годы открыто наставлял уссурийского предводителя:
— Дружи с японцами! Эти не подведут… В сторону американцев не смотри. Американцы далеко, а япошки близко.
Кстати, именно американцы помогли белым отстоять Сибирь и Дальний Восток. Не дали распространиться по тамошним просторам слишком настырным японцам. Делали они это, наверное, для того, чтобы девяносто лет спустя Мадлен Олбрайт — госсекретарь США, или, в переводе на наш язык, министр иностранных дел, полуславянка по происхождению, могла произнести следующую колючую и совсем недипломатичную фразу:
— Несправедливо, что Сибирь принадлежит одним русским…
Уж слишком далекий прицел высвечивался у этой мадам, уж слишком большой рот оказался у широкозадой матушки Олбрайт: дали бы ей возможность, она проглотила бы не только Сибирь…
Ее преемница Кондолиза Райс на одной из конференций озвучила некоторые факты и цифры из того, ставшего уже далеким времени.
Оказывается, наши союзники по Первой мировой войне — англичане — предлагали японцам в январе 1918 года «оккупировать Транссибирскую магистраль от Владивостока до точек соприкосновения в Европе». Вот такие у России были союзнички. Подленькие, добра не помнящие.
Если бы не американцы, Япония так и поступила бы. Это они сунули подданным кулак под нос, это они с грозным рычанием стукнули ладонью по столу:
— Однако не сметь!
И японцы, разинувшие было жадный рот, притихли: американцев они боялись — эти люди из-за океана, если захотят, Страну восходящего солнца без особых усилий на колени поставят, не говоря уже о винтовках и пулеметах.
Когда японцы напечатали иены для сибирской оккупационной зоны, государственный секретарь США Лансинг вызвал к себе японского посла и молча погрозил ему пальцем.
Японский посол все понял и, кланяясь низко, выдавил себя задом из кабинета с высокими потолками. Отпечатанными иенами в Японии пришлось топить печи.
А вот точные данные о количестве интервентов, находившихся на Дальнем Востоке и в Сибири на пятнадцатое сентября 1918 года. Я их частично уже приводил, сейчас же хочу привести полностью, да и повторение, говорят, мать учения и вообще, это хорошая наука на будущее. Слишком уж многое позволяли себе Семенов Григорий Михайлович, Калмыков Иван Павлович и им подобные. Фактически они продавали Россию по частям.
