Георг Эберс - Невеста Нила

Ознакомительная версия.

— Ее хотят казнить, обезглавить? Неужели она, дочь Фомы, не будет помилована? Ведь Паула не принимала участия в стычке с арабами!

— Подождите немного! — отвечал ученый. — Может быть, небо избрало ее для великого подвига. Пожалуй, ей предназначено небесами спасти от гибели всю страну с ее населением, добровольно пожертвовать своей жизнью. Очень возможно, что…

— Выскажись яснее, меня пугают твои намеки, — перебила Иоанна жреца.

Тот пожал плечами и небрежно сказал:

— Человек может только догадываться и предчувствовать, но от него скрыты многие тайны. Здесь должно решить само небо. Всем нам будет хорошо: мне и Марии, тебе с Пульхерией и даже отсутствующему Филиппу, если божество, действительно, избрало Паулу орудием своей воли. Но кто способен видеть во тьме? Впрочем, я могу сказать тебе в утешение, Иоанна, что добросердечный кади и его сотоварищи, арабы, из одной ненависти к векилу, который гораздо умнее и энергичнее их, употребят все усилия…

— Чтобы спасти ее? — перебила вдова Руфинуса.

— Завтра они будут держать совет: следует ли посылать гонца в Медину с просьбой о помиловании, — продолжал Горус Аполлон, неприятно улыбаясь. — Послезавтра в диване возникнет спор о том, кого послать гонцом, и, прежде чем он достигнет Аравии, осужденная будет казнена. Векил Обада действует быстрее своих противников и пользуется неограниченной властью в стране, пока нет правителя Амру. Ходят слухи, что наместник халифа души не чает в сыне мукаукаса, и, пожалуй, узнав, что дамаскинка его невеста…

— Его невеста?

— Она заявила так во всеуслышание перед судьями.

— Паула и Орион! — воскликнула Пульхерия, плача и смеясь от радости.

— Да, да, — отвечал старик, — ты имеешь полное основание радоваться этому, милая девочка. Ах вы, добрые души! Послушайте лучше опытного старика и благословите судьбу, если гонец кади не доберется до своей цели! Но ведь вы не хотите слышать ни о чем, что напоминает оракула, и нам лучше переменить разговор.

— Нет, нет! — взмолилась Иоанна. — Разве мы можем думать о чем-нибудь другом, кроме Паулы и ее ужасной участи? О Горус, я просто не узнаю тебя! Что сделала тебе эта бедная, гонимая судьбой девушка, это прекрасное, любящее существо? Кроме того, судьи, приговорившие Паулу к смерти, пожалуй, станут доискиваться, куда девался мой Руфинус, и в какой степени мы сами…

— И в какой степени вы сами принимали участие в спасении монахинь, — закончил ее мысль старик. — Помешать этому уж мое дело; пока моя старая голова не отказалась работать и язык — говорить, враги не посмеют причинить вам ни малейшего вреда.

— Благодарю тебя, — отвечала Иоанна, — но если ты обладаешь такой властью, то постарайся спасти Паулу. Ты знаешь, как все мы любим ее и как высоко ценит дочь Фомы твои друг Филипп.

— Ну нет, я не могу и не хочу спасать ее, — строго возразил старик.

— Горус, Горус! Дети, просите его! Он обещал нам заменить отца. Докажи, что это не были лишь пустые слова.

Взбешенный старик поднялся с места; на его впалых щеках горели два ярких пятна.

— Молчите! — воскликнул он хриплым голосом. — Не старайтесь разжалобить меня. Довольно, тысячу раз довольно толковать обо всем этом! Вы уже слышали, и я повторяю еще: дамаскинка или я. Выбирайте между нами. Если вы не можете — что бы ни случилось с ней в будущем — никогда не произносить ее имени в моем присутствии, тогда, тогда… Я не хочу произносить клятвы, но если даю слово, то никогда не нарушаю его, — тогда я вернусь в прежнее убогое логовище, доживать свой век или умереть, если Исида пошлет мне смерть.

С этими словами Горус Аполлон вышел из комнаты. Маленькая Мария погрозила ему вслед кулаком и воскликнула:

— Пускай это злое чудовище убирается прочь! Ну почему я не родилась мужчиной!

Тут девочка громко заплакала, не слушая увещаний вдовы, и продолжала, вне себя от гнева:

— Нет человека хуже его, мать Иоанна! Он жаждет смерти Паулы, я чувствую это. Ты слышала Пуль: Горус желал, чтобы гонец, посланный в Медину, никогда не добрался туда. А ведь бедная Паула только что стала невестой моего дяди Ориона — я так давно мечтала об этой свадьбе, — но и его ожидает та же участь, хотя этого не должно быть, если существует справедливый Бог на небе. О если бы я… если бы мне…

Ее голос прервался от рыданий. Успокоившись немного, Мария стала упрашивать Пульхерию с матерью, чтоб они взяли ее с собой к Пауле. Встревоженные женщины, действительно, собрались навестить дамаскинку и, прежде чем стемнело, отправились в тюрьму.

Чем ближе они подходили к Рыночной площади, тем больше попадалось им народу на улицах.

Толпа спешила в одном с ними направлении; с площади доносился невообразимый гам; Иоанна была испугана этим шумным сборищем и охотно пошла бы окольной дорогой, но толпа против воли увлекала их за собой.

На площади женщинам поневоле пришлось остановиться. Беспокойство вдовы возрастало. Пульхерия с робостью прижалась к матери, но Мария была заинтересована неожиданным приключением; Иоанна взяла ее за руку.

— Смотрите, вон стоит наш Рустем, — сказала резвушка. — Он на голову выше других!

— Ах если бы нам к нему пробраться! — со вздохом заметила Иоанна.

Тогда девочка вырвалась у нее из рук, с проворством белки проложила себе дорогу в толпе и скоро добралась до масдакита. Тот не успел еще уехать из Мемфиса, потому что первый караван, к которому он хотел присоединиться с женой, должен был выступить из города только несколько дней спустя. Храбрый перс и Мария были друзьями. Узнав, что добрая госпожа Иоанна опасается за свою безопасность, он пошел к ней с ребенком, и бедная женщина вздохнула свободно под его охраной.

Тем временем шум и крики все возрастали; предметом общего внимания являлась Курия. Там, очевидно, происходили важные переговоры.

— Что это значит? — спросила Мария перса, дергая его за рукав.

Великан молча наклонился и поднял малышку сильными руками. Она спокойно уселась ему на плечо, откуда ей было видно все происходившее вокруг, точно с высокой башни. Иоанна со страхом придерживала ноги малышки.

— Матушка! Пуль! — воскликнула девочка. — Представьте себе: возле Курии стоит белый осел нашего старика и его шею украшают венком из ветвей оливы.

В эту минуту в душном воздухе раздались звуки сигнальной трубы; толпа стала постепенно затихать, и если кто-нибудь открывал рот, чтобы крикнуть или заговорить, сосед толкал его в бок, принуждая к молчанию.

— Что там происходит? — спросила вдова, вытирая вспотевший лоб и по-прежнему придерживая Марию за щиколотки.

Девчушка торопливо отвечала, не отрывая глаз от происходившей перед ней сцены:

— Взгляни на балкон ратуши, там стоит старший сенатор, торговец пурпуром Александр, он часто приходил к деду, и бабушка терпеть не могла его жену. А рядом с ним — разве ты не видишь? — стоит Горус Аполлон. Вот он снимает лавровый венок. Александр хочет говорить…

Новый сигнал трубача прервал слова ребенка. С балкона Курии раздался громкий голос мужчины. Толпа притихла, и речь старшего сенатора ясно звучала по всей площади.

— Сограждане, мемфиты, товарищи по несчастью! — медленно и внятно произнес он. — Вы знаете, сколько нам пришлось выстрадать. Одно бедствие за другим обрушились на нас, и в будущем надо ожидать еще худшего.

Неистовый вопль черни был ему ответом, но сигнальная труба опять восстановила тишину, и оратор продолжал:

— Мы, сенат, булевты нашего города, избранные вами, чтобы заботиться об общем благе…

Дикий вой заглушил его речь; послышались отдельные восклицания:

— Ну и заботьтесь, исполняйте свою обязанность!

— Беспечные богачи! Держите свое слово! Спасайте нас от гибели!

Звуки трубы опять уняли беспокойных, и старший сенатор продолжал речь на этот раз с глубоким волнением:

— Слушайте меня и не прерывайте! Страшное бедствие не щадит ни богачей, ни бедняков. Сегодня ночью я лишился жены и сына, умерших от чумы!

Собравшийся народ отвечал только легким ропотом, который вскоре улегся, когда седобородый старик, стоявший на балконе, начал вытирать слезы, катившиеся из его глаз. Он заговорил опять:

— Если кто-нибудь может обвинить нас в нерадении, будь то женщина, мужчина или ребенок, пусть взывает к суду Бога и требует справедливости от нашего нового государя, халифа, и от вас самих, почтенные граждане Мемфиса. Но только не теперь, товарищи по бедствию! Нет, не теперь! Вы должны успокоиться и прекратить беспорядки! Выслушайте меня: я предлагаю вам последнее, крайнее, средство спасения. Посмотрим, что вы скажете на это.

— Слушать его! Молчать! Долой крикунов! — раздалось со всех сторон. Оратор продолжал:

— Сначала мы просили помощи у нашего Небесного Отца, у Божественного Искупителя и Его святой церкви, как подобает добрым христианам. Разве мало устраивали мы торжественных богослужений, крестных ходов и процессий, мало жертвовали на храм? Нет, нет, дорогие сограждане и согражданки! Вы сами знаете, что нами было сделано все возможное. И все-таки небо осталось глухим к нашим мольбам, оно не только не помогло нам в беде, но, напротив, готово послать еще более тяжкие испытания. Все, что могла сделать человеческая предусмотрительность и мудрость, не было оставлено нами без внимания. Мы прибегали к старинному искусству колдунов, магов и алхимиков, которым не раз удавалось прежде разрушать силу злых духов, однако все оказалось напрасно. Тогда мы обратились мыслью к нашим великим, славным предкам и вспомнили, что среди нас живет человек, знающий многое, позабытое современной наукой. В течение своей долгой жизни он посвящал многие дни и ночи изучению мудрости древних, у него есть ключ к их письменам и тайнам. От него мы узнали то спасительное средство, к которому обращались наши отцы, когда их постигало такое же бедствие, как и нас, в эти ужасные дни. Маститый ученый, которого вы видите возле меня, мудрый и честный Горус Аполлон, научил мемфисский сенат, каким образом можно избавить жителей города от страшного бедствия. Взгляните на древние свитки в его руке! В них описаны чудеса, происходившие в прежнее время, когда люди прибегали к известному магическому средству.

Ознакомительная версия.