Быков провел целый день с отцом и приемным сыном, играл с ними в городки, пил квас, обедал и вернулся в отряд только под вечер…
Возле ангаров он встретил расстроенного Глеба.
— Что случилось? — спросил Быков.
— Только что известили нас: Здобнов перелетел к белым, — ответил Глеб.
Вечером Николай пригласил летчиков к себе «на вечернее чаепитие», как было сказано в телефонограмме. Жил он в купеческом доме, где помещался штаб, во втором этаже, в большой комнате, заставленной старыми креслами с резными спинками и круглыми столиками с инкрустацией. В углу стояла привезенная Николаем складная кровать.
Он спал, когда вошли летчики, но, услышав шаги, проснулся и, не подымаясь, весело пробасил:
— Наконец-то, гляди, приехали! А я уже вас заждался, всхрапнул малость.
— Часы подвели, — признался Быков.
— Ну, ничего, усаживайтесь да расскажите о своих делах! За последние бои вам будет официально объявлена благодарность. Но как же случилось, что новоприбывший летчик от вас перелетел?
— Ума не приложу… Я ему сперва не доверял. Он сбил белый самолет, хорошо провел бомбежку и вот, подумай, в первый же день, как разрешил ему самостоятельно вылетать, исчез навсегда…
— Он откуда прибыл?
— Из Москвы.
— И документы у него были в порядке?
— Я сам отдел комплектования запрашивал и получил подтверждение по телеграфу.
— Дела! — проговорил Николай, заложив руки за голову. — Вам, может быть, менее понятно многое, чем мне, а у меня-сейчас такое же чувство, какое в старое время бывало, когда неожиданно проникал в организацию провокатор: вымеряешь каждый свой шаг — и невольно винишь себя, что не распознал проходимца. Так вот и сейчас кажется мне, будто я виноват, — не показал секретных телеграмм. Хотя, что же, все равно, неизбежно пришлось бы его посылать когда-нибудь в самостоятельный полет… Новые люди нужны в авиации, наши люди… А у меня для вас и новость есть!
— Какая? — спросил нетерпеливо Тентенников. — Опять кто-нибудь перелетел?
— Час от часу не легче: оказывается, белым авиаотрядом, который расположен в верстах семидесяти отсюда, командует ваш старый знакомец, полковник Васильев.
— Как? Полковник? — изумился Глеб. — Он же в таких чинах никогда не был.
— Новое производство. У белогвардейцев теперь и прапорщики военного времени генералами стали…
Летчики переглянулись, невольно вспоминая давние дни на Юго-Западном фронте. Впрочем, известие это не показалось им удивительным: по слухам, Васильев, так же как и Здобнов, записался в красный авиаотряд и при первом удобном случае перелетел, захватив с собой чуть ли не половину штабной канцелярии.
— Я сегодня в Особом отделе интересные сведения получил, — сказал Николай.
— Вот уж было бы занятно о нем разузнать, — промолвил Тентенников. — Если бы мне с ним встретиться довелось…
— Знаю, знаю! — перебил Глеб. — Ты бы его кулаком прямо убил. Но для этого надобно, чтобы он сам под твой кулак голову подставил.
— Сам-то он не захочет, — морщась, ответил Тентенников. — В том-то и беда!
— Агентурная разведка доносит о похождениях Васильева, — продолжал Николай. — Он, оказывается, человек с норовом и размахом. В отряде своем ввел особую форму — какие-то зеленые лампасы придумал и именоваться приказал «васильевцами». Мало того, потребовал от командования производства в полковники. Произвели. И этого показалось мало. Завел собственную типографию. Какого-то типографа нашел, приставил к нему двух часовых, которым приказал его беречь как зеницу ока, и несчастный старик с утра до вечера печатает бредовые васильевские листовки. А в каждой листовке обязательно крепкие слова или куплетики соответствующие. Да вот, если хотите, почитайте!
— Прежде он не так здорово ругался, — сказал Тентенников, прочитав листовку.
— Значит, теперь научился. От перебежчиков узнал о летчиках вашего отряда и не пожалел времени на изложение старых сплетен.
— Он, может быть, просто ненормальный, графоман, — сказал Глеб.
Николай перебил его:
— Не знаю, конечно, в каком состоянии его психика, да и не интересуюсь его душонкой. Ясно только одно: человек он хитрый, энергичный. Из перелетевших от нас летчиков и наших же самолетов он сумеет сколотить неплохой отряд. Нам надо поактивнее действовать. Ты как думаешь, Быков?
— Мы готовы.
— Стало быть, на завтра дается вам два задания. У меня уже два пакета заготовлены. Один — Победоносцеву: ему поручается разведать местность к юго-востоку. Надо разведать и белый аэродром; будет возможность — и бомбы сбросить надобно. А Тентенникову — произвести бомбежку в районе моста через ту реку, по которой направляются головные части белых.
— Я бы сам полетел! — сказал Быков.
— Тебе сейчас вылетать незачем, — строго промолвил Николай. — Ты полетишь, когда я тебе прикажу, а пока сиди на месте — и не возражай…
Тем и закончился разговор летчиков с членом Реввоенсовета.
На другой день Быков и Лена поехали снова в город — за продуктами для отряда, задержались там допоздна и решили переночевать в доме у отца Быкова, благо сам старик отправился на аэродром.
Утро следующего дня было светлое, ясное. Клен возле сарая мягко шелестел, тронутый желтою листвой. Глеб и Тентенников доигрывали вчерашнюю партию в шашки. Старый Быков стоял возле игроков, скрестив руки на груди, и многозначительно кашлял, когда примечал хитроумный ход.
— Жалко, что улетаете, а то бы я уж показал вам, как в старину играли! Такие были умельцы — рукавом по четыре шашки с доски смахивали.
— Это вы из книжки взяли, — сказал Глеб. — У Гоголя в «Мертвых душах» описано. Чичиков с Ноздревым играют…
— Какие там мертвые души? Сам я — живой свидетель.
Он долго изумлялся, когда Глеб выиграл, и, утешая Тентенникова, сказал:
— Завтра его переиграешь.
«Завтра? — подумал Глеб. — Значит, старше убежден, что сегодняшний полет кончится благополучно». Он долго еще прохаживался по комнате.
Быков и Лена не возвращались до полудня. Задерживаться дольше было нельзя.
— Летим? — спросил Тентенников.
— Обязательно, — ответил Глеб, и оба они пошли на аэродром.
Глеб еще раз прочитал приказ, и каждое слово, казалось, навсегда врезалось в память: положение частей, направление нашего контрудара, рейд белых полков — все было обозначено с предельной точностью. К приказу была приложена карта района, который предстояло разведать.
Самолет Тентенникова уже взмыл в высоту. Несколько мгновений смотрел Глеб на исчезавший в облаках самолет приятеля и, легко ступая по примятой траве, пошел к своему «ньюпору».
— Сегодня я с вами лечу за механика, — сказал коренастый мужчина в красноармейской шинели, травой вытирая тепленные руки.
— А где же мой механик?
— Дизентерией заболел, в госпиталь отвезли.
— Вас я прежде не видел.
— Только позавчера из Москвы прибыл.
Глебу неожиданная замена показалась дурным предзнаменованием. Ведь и к старому механику он как следует не привык, но тот был хороший работник — отлично управлялся со всем, хоть руки у него вечно были в язвах от плохого горючего, разъедающего даже резиновые шланги. А каким окажется в бою новый механик?
— Бомбы взяли? — спросил Глеб.
— Две взял.
— А пулеметные патроны запасли?
— Пять кругов.
— Самочувствие хорошее?
— Здоров.
— Как вас зовут?
— У меня имя и отчество трудные: Елпидифор Нестерович.
— Да, надо признаться, натощак не выговоришь, — согласился Глеб.
— А вы меня просто Яшей зовите.
— Яшей? Вас же не Яковом нарекли, когда крестили.
— Сам не знаю, как получилось. Но только у меня мать никак не могла ни меня, ни отца полностью звать — до самой смерти путалась, — отца именовала Слесторем Ивановичем. Вот, чтобы смеху от соседей не было, отец и велел ей называть меня Яшкой маленьким, а самого себя — Яшкой большим. Так с той поры у нас и повелось в доме.
— Что же, Яша, значит, летим?
— Как прикажете!
Глеб снял фуражку, прислушался к гудению мотора.
— Пора!
* * *
…И вот совсем маленькими стали здания отряда, ангары, сараи, палатки механиков, и ручьи, как серебряные стрелы, полетели к оврагам. Самолета Тентенникова уже не было видно в небе.
Ревел мотор, и победоносцевский самолет, плавно покачиваясь под облаками, летел на юг.
Глеб узнавал примелькавшиеся за последние недели бугры и перекаты предстепья. Колеи железных дорог уходили на юг и на запад. Ни одного состава не было на этих путях. Взорванные мосты и сожженные станции отмечали путь наступавшей белой армии. У пересохшего озера стояли неизвестно кем брошенные пушки. Над редкими лесами кое-где тянулся дымок: то ли костры разводили солдаты, то ли дотлевали загоревшиеся во время боя рощи.
