Ознакомительная версия.
– Ревун! Залп…
Немца погнали. Всем некогда, и реакция краткая:
– Мачту свалили!
– Задымил, гад!
– Есть, порхнуло огнем…
Время: 14.20… На XIII дивизионе за шесть минут боя все уже стали глухими от частоты выстрелов и орали:
– Подавай! Лоток… замок… ревун… залп!
Снаряды врага давали всплески воды, окрашенной сверху желто-зеленым цветом сгоревших лиддитов и кордитов. Узкое поле битвы не позволяло эсминцам разгуляться как следует, и Клавочка Шевелев махнул рукой в сторону кораблей поддержки:
– Они будут только мешать нам… возможны столкновения… пусть отвернут и прикрывают нас потом – на отходе!
«Грозящий», «Капитан Изылметьев» и «Страшный» исполнительно отвернули. Этого, казалось, немцы только и ждали. На пересечку XIII дивизиону разом выскочили сразу восемь первоклассных эскадренных миноносцев типа «V».
– К повороту, – скомандовал Шевелев. Под огнем противника «Изяслав», «Автроил» и «Гавриил», словно гарцуя в манеже, блестяще завершили идеальное маневрирование. На легком аллюре скачки XIII дивизион Клавочки лег на 8 румбов в развороте «все вдруг» и показал противнику свои мощные кормовые плутонги. Стремительная отработка автоматов ПУАО и данные к стрельбе уже несутся по проводам к орудиям. Жужжащие и квакающие датчики показывают старшинам орудий, как надо действовать.
– Третье… готово!
– Четвертое… готово!
– Пятое… готово!
– Товсь, – слышится с мостиков.
Старшины орудий вырывают из ушей пуговицы:
– К едреней фене! Все равно оглохли…
Восемь узких, зализанных назад теней настигают их. С кормы видны форштевни противника, которые, как топоры, секут волны.
* * *
Удар пронизал флагманский «Изяслав» от самого днища. Первая мысль – попадание! Но нет: это задели винтами грунт. На мостике флагмана беспокойство и суетня офицеров.
– Задели здорово. Кажется, погнули гребные валы…
Эсминец стало бить от движения винта. В жестокой вибрации ходуном плясала стальная палуба. Ерзали в рамах прицелы пушек. Орудийных старшин дубасило в креслах так, что у них щелкали зубы.
– Огонь!
Локти офицеров прыгали, окуляры биноклей били их в глаза. Невозможно рассмотреть, что творится по корме, за массами горячего воздуха, свирепо раздуваемого из труб. Уши опытных командиров устроены так же, как уши дирижеров. В стоголосой панике хаотических звуков они безошибочно угадывают пропущенное соло одинокой скрипочки… Шевелев недовольно покосился на старшего артиллериста «Изяслава» – лейтенанта Петрова.
– Третье орудие… молчит? – спросил у него Шевелев.
– Молчит, язва! – согласился Петров и полез к трапу…
Немцы врезали уже два снаряда под мостик «Автроила», а третий лопнул в его нефтяных ямах. Охваченный дымом, страдая от сильной контузии, «Автроил» не покинул строя. Кормовые плутонги эсминца работали на славу: два головных корабля противника уже отворачивали назад, беспомощно выстилая по морю затухающие шлейфы от работы винтов, – из игры их выбили!
А на «Изяславе» молчит третье орудие. Молчит.
Разинутый зев пушки уже проглотил снаряд, готовый сорваться в полете. Дело за малым: вложить тарный патрон, который даст снаряду пинка под зад, чтобы тот метнулся в противника.
– Подавай унитар, холера! – рычит старшина.
Унитар не подан. Досылающий матрос нежно прижал его к груди. В полном обалдении, раскрыв рот, он глядит, как скачут по волнам, легко их рассекая, острые топоры чужих форштевней…
– Подавай патрон, мать твою так! – кричит старшина, не выпуская из прицела один из этих форштевней противника.
Кричит спина. Кричит сердце. Кричат нервы.
Теперь уже все кричат досылающему:
– Давай патрон, лярва… чего расшеперился? Немца не видел?
Лейтенант Петров уже добежал до пушки. Он развернулся и треснул досылающего по зубам. Так дал ему, как в проклятые старые времена, будто для него и не было никакой революции… Хряск!
Досылающий сразу подал патрон. Замок задернулся. Смачно щелкнула его жирная, в тавоте и смазке, челюсть. Пропел ревун: му-му. И снаряд пошел сверлить мутное пространство Кассарского плеса.
Третье орудие (что и требовалось доказать) включилось в общую симфонию боя. На мостике «Изяслава» начдив Шевелев, как опытный дирижер, отметил на слух, что в оркестре снова порядок.
– Третье заработало, – сказал он, довольный…
Очевидец пишет: «Это был не тычок или подзатыльник и не боксерский выпад, а самый настоящий удар с размаху, сплеча, нанесенный с большим чувством». От себя добавлю, что лейтенант Петров ни слова досылающему не сказал. Треснул – и побежал обратно на мостик…
XIII дивизион с победою выходил из боя. На палубах эсминцев замелькала белая марля на раненых. Стали пересчитывать трупы убитых, тащили их в баню, плакали и ругались… Долго не мог успокоиться Кассарский плес, и его еще долго мутило от грунта, словно изблевывая наружу всю грязную накипь взрывов.
Три эсминца против десяти выстояли.
Три угробили трех из десяти…
Из раскрытой раны в борту «Автроила» медленно вытекала в море корабельная кровь – тяжелый маслянистый мазут…
* * *
После отхода XIII дивизиона в погоню за немцами пошла канонерка «Грозящий» под командой кавторанга Ордовского-Танаевского. Она билась почти два часа, загоняя противника обратно – в крысиную дыру Соэлозунда… К вечеру «Грозящий» сильно сдал.
Орудия его от огня разогрелись. Носовое даже склонилось набок, словно усталый человек. Кормовое орудие даже скособочилось. От частых залпов просели палубы. В командном отсеке под первой пушкой согнулись столбы пиллерсов, подпиравшие снизу верхнюю палубу. В корме лопнули кницы, способные удержать любой мост…
Ордовский-Танаевский даже присвистнул:
– Еще два залпа, и можно всем нам писать похоронную…
Да. Боевая техника, скованная из высокосортных сталей, уже начала сильно сдавать. Но люди зато держались. Они понимали – это еще не самый черный день.
* * *
Им удалось незаметно прошмыгнуть через перешеек полуострова Сворбе; миновав окопы, в которых лежали погибшие каргопольцы, они вышли со Сворбе на Эзель; дорога лежала на Аренсбург…
– Кто-то едет, – присмотрелся Скалкин.
Из-за леса выкатилось старомодное ландо, запряженное холеными лошадьми. Фон Кнюпфера узнали все сразу – это он, уже в сером пиджаке и в кепке самой модной в крупную клетку. А рядом с ним сидела поджарая дама, и до церельцев доносился их смех.
Артеньев вытянул руку, сказав комиссару:
– Дай-ка мне твою оптику.
– Прицел барахлит, – предупредил Скалкин.
– Ладно. Справлюсь…
Коляска приближалась. Артеньев из-за кустов поднял винтовку с колена. В оптической трубке возникло сытое лицо каперанга с папиросой в зубах. А рядом с ним ехала Лили фон Ден…
– Фу! – Артеньев крепко выдохнул из груди воздух, чтобы смирить дыхание.
Предателю – смерть! Тщательно прицелился он в грудь фон Кнюпфера и через оптику досмотрел до конца, как выпала из коляски на дорогу убитая наповал Лили Александровна, а сам Кнюпфер в испуге стал нахлестывать лошадей… Артеньев расцепил в своих онемелых пальцах оружие и схватился руками за лицо.
– Боже! Я не хотел… клянусь, я не хотел в женщину…
Скалкин решительно поднял винтовку:
– Пошли! Я же говорил, что у ней прицел свихнут…
Словно какой-то рок преследовал Артеньева: сначала он заставил застрелиться командира «Новика», а сейчас случайно застрелил его вдову. Впрочем, переживать было некогда… Решили обойти Аренсбург лесом – важно пробиться до Орисарской дамбы. Артеньев убеждал товарищей, что дамбу так скоро не сдадут.
– Кто-то опять едет навстречу, – заметили матросы.
Прядая ушами, не спеша ступал через лужи старый мерин, а в телеге, болтая ногами, сидел эстонский крестьянин. Пожилой уже.
– А ведь я его знаю, – сказал Артеньев, вспомнив день своего прибытия на Эзель. – Этот эстонец из наших… флотский.
– Так позовите его: может, чем и пособит.
– Как же я его позову? Имени не знаю… болтал он что-то про себя, да я все позабыл. Помню, что на «Авроре» он служил… Да, верно, еще и в Цусиме участвовал…
– Эй, Аврора! – гаркнул комиссар. – Остановись, Цусима!
Телега остановилась. Тынис Муога терпеливо выждал, когда из леса к нему вышли матросы и три офицера.
– Церель? – догадался он сразу. – Плохи дела ваши… Да и мои не слаще. Уйдете вы, и всю жизнь заново строить надо. Что же мне теперь – к немецким порядкам приспосабливаться? Ай-ай…
Артеньев сунул ему руку, и Муога узнал его.
– Здорово, приятель. Ты откуда и куда?
– Ездил на коптильню, а сейчас домой… жена ждет. Вас взять к себе не могу. Прокормить бы мог такую ораву, я не бедный. Да жена у меня… пастор… опять же барон! Вам же хуже будет.
– Ясно, – сказал Скалкин. – А чего везешь?
Тынис Муога поднял с телеги мешок, из которого капало вкусное масло. Пахло от мешка очаровательно.
Ознакомительная версия.
