Я должна спасти отца. И надо найти кого-то, кто выслушает мои обвинения в адрес Штефана!
Исаак, наморщив лоб, внимательно просмотрел страницы.
— Не понимаю. Кто это — Штефан?
— Жених Кати. Он служил охранником в лагере. Я видела его в первый день, когда нас привезли в Дахау. Он спрятал свои документы и теперь сотрудничает с американцами.
— У тебя есть доказательства, что он не тот, за кого себя выдает?
— Nein, — вздохнула она. — Но Кати проговорилась, что у него черная униформа с серебряным знаком «череп и кости» на лацкане. Он угрожал мне: если я раскрою его, следующими пострадают мои мать и братья. По словам Штефана, в нашем городе есть и другие эсэсовцы.
— Тогда американцы правы, — проговорил Исаак. — Они считают, что многие эсэсовцы сожгли свои партийные билеты и смешались с солдатами регулярной армии. Некоторые даже пытались выдать себя за узников Дахау, переодевшись в лагерную робу. Целые полчища головорезов из войск СС заявляют, что их призвали против воли. Они все моложе сорока лет и утверждают, что являются бывшими лагерниками, которых заточили в Дахау как политических заключенных, врагов государства или солдат, отказавшихся повиноваться приказам или вообще воевать.
Внезапно у Кристины по коже побежали мурашки и ее охватил неотступный страх, что СС в любой момент может захватить власть в лагере и их с Исааком снова поместят сюда как заключенных. Она задрожала и положила ладонь на руку возлюбленного.
— Bitte, Исаак, скажи, что американцы послушают меня, скажи, что сможешь помочь моему отцу.
— Все, что мы можем, — это изложить твою историю полковнику Хенсли и посмотреть, что он ответит, — откликнулся Исаак. — Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы спасти твоего отца, но не буду тебя обнадеживать: американцы не склонны проявлять снисхождение ни к кому, кто воевал за Гитлера, в том числе и к солдатам регулярных войск вермахта. Лишь недавно отпустили совсем молодых ребят и стариков из Volkssturm. Не особо разбираясь, кто есть кто и какая на человеке вина, они отправляют тысячи военнопленных к французам и русским, и эти люди, возможно, уже никогда не вернутся домой. Пока я, видимо, смогу оградить герра Бёльца от перемещения в трудовой лагерь в другой стране, но, боюсь, ему придется остаться здесь до конца суда.
К горлу Кристины подкатил ком.
— Это все я виновата.
— Но у них ведь нет улик против него? Никаких свидетелей или документов, связывающих твоего отца с военными преступлениями. И выступление в его защиту двух бывших узников поможет оправдать его, — он снова сгреб Кристину в объятия и стал гладить сильными руками по спине. — Не волнуйся, он выдюжит. Я поговорю с полковником Хенсли, чтобы его содержали отдельно от остальных.
Она взглянула на него снизу вверх.
— Думаешь, Хенсли согласится?
— Не могу ничего обещать, но стоит попробовать. Те люди, которых ты видела в здании для допросов, и те, кого держат в поле, рассматриваются не как военнопленные. Эйзенхауэр [100] относит их к так называемым «разоруженным силам неприятеля». Вот почему американцы вольны делать что угодно. Часть пленных содержат в бараках. Не знаю, кто они такие и почему с ними обращаются лучше, чем с остальными, но жен, детей и невест эсэсовцев тоже держат там, в специально отведенном месте. Некоторым из бывших заключенных некуда идти, и кое-кто живет в казармах, а другие, вроде меня, в бывших помещениях охраны. Нас кормят и оказывают медицинскую помощь. Я постараюсь перевести твоего отца в бараки для военнопленных.
— Danke, — поблагодарила Кристина. — Не представляю, что бы со мной было, если бы не ты.
Исаак снова поцеловал ее, и она ощутила, как ее сносит, захватывает поток мыслей и чувств. Когда они разомкнули губы, она, вся дрожа от облегчения и нервного трепета, коснулась его лица.
— Ты так и не рассказал мне, как тебе удалось выжить.
Он печально покачал головой:
— Не надо тебе слушать это.
— Но я хочу знать. Я должна знать.
— Нас заставили копать траншею, — промолвил Исаак. — Потом выстроили у края. Когда начали стрелять, пуля задела мне руку и я упал в могилу вместе с остальными. Мне повезло — я оказался в предпоследней группе, почти на вершине кучи тел. Я задержал дыхание и прикинулся мертвым. После этого охранники стали нас закапывать. Должно быть, они торопились, потому что не особенно старались — слегка присыпали землей, а сверху накидали веток. Когда они ушли, я вылез из могилы и стал искать других выживших. Откопал четырех человек, почти без сознания и истекавших кровью, но без смертельных ранений. Мы убежали в лес и шли, пока нас не скосила усталость. В первую ночь чуть не замерзли насмерть и на следующий день построили себе лачуги из бревен, найденных на сгоревшей ферме. Под покровом ночи мы выскальзывали из убежища, чтобы украсть яблок и яиц, поискать в полях брошенные сухие початки кукурузы или оставшиеся в земле картофелины.
Кристина, онемев, ловила каждое его слово. Он нежно убрал ее короткие волосы с виска.
— Каждую ночь земля и небо словно вступали в сговор и внушали мне мрачные, тяжелые мысли, принуждали отказаться от сопротивления судьбе, толкали к смерти. Казалось, они хотят раздавить меня. Лишь безмолвная луна была к нам приветлива, а мысли о тебе придавали мне сил. Когда мы увидели американский флаг над Дахау и перестали слышать разрывы бомб и свист пуль, то поняли, что война наконец закончилась.
Исаак снова обнял Кристину, так крепко, что она не могла дышать, но ей не хотелось, чтобы он размыкал объятия. Постепенно она перестала дрожать. Наконец он отпустил ее, взял письма и повернулся к выходу.
— Пойдем отнесем это полковнику Хенсли и расскажем ему о Штефане.
Полковник Хенсли поднял руку, останавливая Исаака.
— Что он говорит? — спросила Кристина у Исаака.
— Полковник интересуется, что, по-моему, произойдет, если он будет верить каждой женщине, которая придет сюда и заявит, что ее отец, муж или сын невиновен. Он уже слышал подобные душещипательные истории сотню раз, и в лагере есть целый отсек из жен и невест эсэсовцев, рассказывающих то же самое. CC — преступная организация, и каждый, кто так или иначе причастен к ней,
