— Подождите, мессир. Скажите, мэтр, а у вас нет книг по магии, желательно — по чёрной магии?
— Молодой человек, — грустно промолвил архивариус, — мне уже давно никто не устраивал таких примитивных проверок. Лучше бы вы помолились, чем ставить старику убогие ловушки. Уверяют вас, всё, что есть в моём собрании, попало сюда по Божьей воле. Ознакомление с любым из моих текстов Божьей воле не противоречит.
— Простите, мэтр. — Жан грустно кивнул. — Мы помолились бы в любом случае. А сейчас мы очень устали. Мессир, не угодно ли вам будет объявить привал? — обратился он к Сиверцеву.
— Да, — кивнул Андрей — Отдыхаем на лужайке перед пещерой час. С серьёзными документами надо знакомиться на свежую голову.
Расположившись на траве, братья, как всегда, нашли не мало аргументов в пользу того, что им привалила большая удача. Можно будет наконец заштриховать все белые пятна в истории Ордена, найти достойные ответы клеветникам, восстановить честь тамплиеров. Да ведь кроме прочего это было просто очень интересно — узнать об истории Ордена всё. Разве не пытаемся мы узнать как можно больше о том, что любим?
Маршал выслушал всех и сказал:
— Теперь послушаем Жана. У него, кажется, есть суждение противоположного свойства.
— Да, мессир. Наш с вами последний разговор был удивительно ко времени. Мне, кажется, удалось переломить состояние своей души. Я наконец принял простую истину: я‑то, что я есть, ни больше, ни меньше, и ничем другим не стану, независимо от того, что узнаю. Я прожил жизнь, не зная истории своего рода, и само по себе это незнание сформировало меня. Душа приспособилась к укороченному бытию отдельной личности. И вот сейчас я могу узнать про свой род всё. Бог не против. Но Бог никогда не навязывает решений, выбор в любом случае остаётся за мной. И вот я спросил себя: а стану ли я лучше, когда узнаю историю своего рода?
— Но ведь и хуже, очевидно, не станешь.
— А если я не стану ни лучше, ни хуже, тогда в чём смысл?
— Ты теперь отрицаешь значение потомственной аристократии?
— О, нет, ни в коем случае. Но с ощущением своей принадлежности к древнему роду надо родиться и вырасти. Мне это не было дано, но мне дано другое — достоинство безродности, и только от меня зависит, смогу ли я его с честью понести. Я заслужил своё дворянство мечём на поле боя. Ко времени ли сейчас попытка поставить уже сформировавшуюся личность на новый фундамент? Возникает соблазн гордыни, с ним придётся бороться и с Божьей помощью, я надеюсь, его удастся победить, но на это уйдут силы и время. А нам предстоит действовать. Ко времени ли оглядываться назад? Вот ты, Милош, как освоился в роли Обилича?
— Было трудно, но теперь, кажется, уже освоился, — улыбнулся Милош.
— Это было заведомо посильной и, видимо, полезной для тебя задачей, поэтому круглый стол и сообщил тебе о твоей родовой принадлежности. А у меня появилась возможность узнать свою родословную только тогда, когда я расхныкался. Значит, достаточно было просто перестать хныкать.
— А история Ордена?
— Тут не мне решать, но вам не кажется, что речь о том же самом? Все мы стали тамплиерами, зная об Ордене то, что знаем сейчас. Хорошие мы тамплиеры или не очень, но другими не станем, что бы ни узнали. Наверное, некоторые подробности истории Ордена весьма любопытны, но есть время любопытствовать и время действовать.
— А, может быть, мы просто не хотим узнать об Ордене некую крайне неприятную для нас правду?
— Да полно вам… предположим, мы узнаем, что Орден был совсем не тем, что мы думаем. И что произойдёт? Может быть, мы сложим оружие, сожжём свои белые плащи и скажем, что мы больше не тамплиеры, раз такое дело? Согласитесь, что никого из нас даже мысль такая не посетит. Мы останемся теми, кем были, предоставив мёртвым возиться с мертвецами.
— Дело не только в нас. Для других людей правда об Ордене может быть очень важной.
— А так ли? Люди, ненавидевшие Орден, познакомившись с подлинными документами, вы думаете, перестанут его ненавидеть? Но ведь они и сейчас в упор не хотят видеть того, что уже известно. А обнародовав новые документы, мы лишь подбросим дров в костёр полемики, у клеветников лишь появится новый повод поупражнять своё острословие, доказывая, что «всё это неправда». У каждого из нас Орден — в душе, его невозможно ни разрушить, ни укрепить при помощи архивов. И ненависть к Ордену тоже не угаснет никогда, потому что питается не логикой, не фактами, а определённым состоянием души.
Андрей, слушая Жана, лежал на спине и смотрел в небо. В бездонное голубое небо. На душе было очень хорошо. Вряд ли кто–то смог бы доказать, что ему на самом деле плохо. Когда Жан закончил, маршал встал и тихо скомандовал:
— Привал окончен. Брат Жан, зайди к архивариусу, извинись и попрощайся. Мы идём дальше.
***
Теперь перед ними лежала холмистая равнина. Холмы, покрытые свежей травой, были прекрасны, взгляд тонул в голубых далях. Было тепло, но не жарко, на ясном небе солнце так и не всходило, кажется, в нездешней стране стоял вечный рассвет, самое бодрое и жизнерадостное время суток.
Они ещё издали увидали прекрасный замок на одном из холмов. По мере приближения к замку он всё лучше прорисовывался, вот уже можно было рассмотреть крепкие стены и девять высоких башен. Было в этом замке нечто немного игрушечное, не боевое, он словно бы парил над холмистой равниной с изящным легкомыслием, не будучи удручён никакими заботами. Казалось, в этом замке живёт весёлый и беззаботный барон–трубадур, каждое утро сочиняющий сирвенты, а потом скачущий по окрестным равнинам на резвом лёгком скакуне, который никогда не сможет выдержать рыцаря в боевых доспехах.
Тамплиеры приблизились к замку на расстояние выстрела из лука и оказалось, что дела тут не настолько безоблачны. Замок был в осаде. Чёрные воины, окружившие его со всех сторон, готовились к приступу. Катили баллисты, тащили длинные осадные лестницы, строились в боевые порядки.
Осаждающих было мало, наверное, не больше двухсот, но на стенах замка не было видно ни одного человека, лишь на верхних площадках башен стояли прекрасные девушки в дорогих элегантных одеждах. При таком «гарнизоне» враги, конечно, возьмут замок, не потеряв ни одного человека, особенно если учесть, что перед крепостной стеной не было ни рва, ни вала. Кажется, этот замок строили вообще без учёта возможной осады.
— К бою! — порычал Сиверцев.
Девять тамплиеров в белых плащах шеренгой двинулись на лагерь осаждающих. Ах как жаль, что у них нет боевых коней. Какой блистательной в этих условиях могла быть атака рыцарской кавалерии. И кольчуг у них нет, и шлемов тоже, но клинки — прекрасные, и щиты — отменные, и натуры — тамплиерские. Такую шеренгу могли остановить только девять булыжников, разом выпущенные из девяти баллист и с точностью угодившие всем рыцарям одновременно у грудь. Но враги не пытались использовать баллисты, они оборонялись традиционно — прячась за щиты, щетинясь пиками, отбиваясь мечами. Тамплиерский натиск им остановить не удалось, братья в начале боя захватив инициативу, уже не выпускали её из рук.
Противники им попались странные — вроде бы опытные вояки, способные грамотно построить оборону и оружием не плохо владевшие — после нескольких взмахов мечом, казалось, что чёрного воина будет очень не просто победить, но чёрные не держались и минуты, почему–то вдруг быстро ломаясь, теряясь, подставляясь. Видимо, тамплиерская боевая ярость, как всегда помноженная на силу молитвы, была для врагов чем–то очень неожиданным, парализующим. Впрочем, ни один чёрный воин не бросил оружие и не побежал, каждый оказывал грамотное сопротивление, с каждым пришлось повозиться, а если учесть, что на каждого тамплиера приходилось десятка по два врагов, так вовсе не удивительно, что схватка была долгой и ожесточённой.
Но вот уже маршал, больше не видевший перед собой врагов, орал: «Босеан». Вот уже другие тамплиеры, поднимая к небу окровавленные клинки, кричали каждый на свой манер:
— Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу!
— Да здравствует Бог — Святая Любовь!
Едва отойдя от горячки боя, тамплиеры с удивлением обнаружили, что вокруг нет ни одного убитого, все трупы сразу же куда–то исчезли. Ни один рыцарь не получил не только серьёзных ран, но даже и царапин. И на земле не было ни капли крови. Лишь переломанные осадные орудия, вражеские мечи, чаще всего — сломанные, явственно свидетельствовали, что схватка на самом деле была, причём довольно ожесточённая.
Тамплиеры мрачно осматривали поле боя. Едва лишь прошло несколько минут после победных кличей, как они уже не чувствовали радости победы. Рыцари, в горячке боя как–то позабыв, что они не на обычной земле, теперь поняли главное — зло проникло в нездешнюю страну, или во всяком случае они проникли в ту часть этой страны, где зло и раньше активно себя проявляло. Здесь ещё не льётся кровь, не валяются на земле изуродованные трупы, потому что духовная атмосфера здесь куда почище той, которая сопровождала их всю жизнь, но ненависть, агрессия, жажда разрушения здесь уже в наличии.
