— Э-э, да ведь это наш старый приятель Добрик! — сказал один из коренастых. — А я-то считал, что судья Пальмер выслал отсюда всех большевиков еще лет пять тому назад! — Повернувшись к своему высокому спутнику, он добавил: — Видно, Добрику очень полюбился наш город, — его просто тянет сюда.
Высокий засмеялся, покачивая маленькой страусовой головкой. На лице Добрика застыла настороженная улыбка.
— Здорово, ребята! — проговорил он.
— Знаете, Добрик, — продолжал укоризненно первый, — я разочаровался в вас. Какого черта вы все время возвращаетесь, куда вас не просят? Ехали бы лучше обратно в вашу Россию, — ведь вы же большевик!
Все трое медленно продвигались в глубь камеры. Говорили они так добродушно и вежливо, что Бенедикт наблюдал за ними с улыбкой, и в то же время что-то в их поведении настораживало его.
Добрик, по-прежнему улыбаясь, отступал назад, но вдруг лицо его стало серьезным.
— Только не при мальчике! — закричал он.
— Ну что вы! У нас и в мыслях нет, — дружелюбно ответил коренастый.
Бенедикт сначала даже не понял, что случилось: коренастый взмахнул кулаком — и Добрик отлетел к стенке. Куски штукатурки посыпались на цементный пол.
Коренастый укоризненно прищелкнул языком.
— И никак вас, большевиков, не научишь! Ведь прекрасно знаете, что все эти инородцы и грязные негры вполне довольны своей жизнью здесь у нас, — и все-таки сеете смуту! Мало мы тебя и Фостера учили во время забастовки сталелитейщиков? Ты считаешь, что всегда прав?
Подавшись вперед всем телом, он ударил Добрика в челюсть. Удар был такой сильный, что кровь струей брызнула у того изо рта.
— Нет, вы только посмотрите на него, — брезгливо сказал коренастый. — Колошматят вас, колошматят — и никакого толку. Знай возитесь с этими проклятыми неграми! Ну видели вы когда-нибудь такого белого? — с притворным изумлением обратился он к своим дружкам. — А я-то считал тебя неглупым парнем, Добрик! Нет, уж теперь придется тебя хорошенько проучить!
Он отступил, и вперед вышел высокий. С минуту Добрик смотрел вверх на его маленькую покачивающуюся голову, а высокий смотрел на него, затем поднял сцепленные руки и с завидной точностью опустил их на голову Добрику. Колени у Добрика подкосились; он закачался; улыбка его погасла. Кровь лилась по его разбитому лицу, стекала вниз по рубашке. Когда Добрик выпрямился, глаза у него были словно стеклянные.
Трое молодчиков стояли, покачивая головами.
— Ай, что за вид! — неодобрительно сказал тот же коренастый. — Если бы я так заботился о своем здоровье, как ты, Добрик, я бы давно уже был покойником.
Теперь настал черед третьего. Он вразвалку подошел к Добрику. Тот закрыл руками лицо.
— Запомни раз и навсегда: Компания не допустит профсоюзов в этом городе, — наставительно сказал полицейский, будто разъяснял эту истину очень непонятливому человеку. — Мы думали, что научили вас уму-разуму после войны!
Он схватил Добрика за волосы и стал с такой силой бить по лицу, что у Добрика залязгали зубы.
Бенедикт оцепенел от ужаса. Коренастый перехватил взгляд мальчика и спокойно подмигнул ему.
Бесчувственное тело Добрика сползло на пол. Коренастый грустно посмотрел на него, покачал головой и подошел к койке Бенедикта. Мальчик отпрянул к стенке. Коренастый заметил это и жалобно сказал:
— Боишься меня, сынок?
В глазах Бенедикта застыл ужас.
Огромная ручища, которая тянулась к нему, чтобы погладить его по волосам, была вся в крови! Мальчик сжался и закрыл глаза. Рука легла на его голову, и ему показалось, что он разорвется от страха.
— А ты ни на что не обращай внимания, — отеческим тоном сказал коренастый. — В церковь-то ходишь, сынок? — Он опять погладил Бенедикта по голове, и тот судорожно закивал. — Вот-вот, ходи в церковь! Вырастешь богобоязненным христианином, а от этих коммунистов держись подальше, сынок! Ты только погляди на него! — негодующе добавил он. — Какой позор!
Внезапно Бенедикт начал дрожать: дрожь леденящими спиралями поднималась от лодыжек к ослабевшим коленям и выше, потом, словно ножом, резануло нутро. Мальчик беспомощно хватал ртом воздух; он задыхался. Ему казалось, что его окутали плотным покрывалом.
Тень коренастого отодвинулась, и он услышал, что все трое спокойно разговаривают, стоя посреди камеры, а еще немного погодя раздались их шаги, и, наконец, лязгнула дверь. Звук этот показался мальчику небесной музыкой.
Он открыл глаза.
Добрик все еще лежал ничком у стены, там, где его сбили с ног; изо рта у него извилистой струйкой текла кровь. Бенедикт не сводил с него глаз. На сердце тяжелым камнем навалился страх, он не мог его сбросить. Он был бледен, ему было так холодно! Он вздрагивал, обливаясь ледяным потом.
Мальчик с трудом спустился с койки и пополз по щербатому полу к Добрику, стараясь не попасть в лужу крови. С замирающим сердцем заглянул он в полуоткрытые остекленевшие глаза и, сам не зная, зачем это делает, стал дышать на них, словно раздувал потухающие угли. Он увидел, как затрепетали ресницы.
Тело Добрика дернулось, он застонал и, открыв окровавленный рот, испустил тяжелый вздох. Он посмотрел на Бенедикта, и, к ужасу мальчика, губы его скривила все та же нарочитая улыбка.
— Как я выгляжу? — ухмыльнувшись, прошептал он, еще больше перепугав Бенедикта.
Держась за выбеленную стенку, мальчик поднялся. Он стоял, качаясь, и смотрел на спину Добрика, — тот с трудом встал на колени, потом поднялся на ноги и вскинул голову, но вдруг покачнулся и рухнул на Бенедикта, прижав его к стене. От тяжелого, крепкого Добрика, пропахшего табаком, на мальчика веяло странным спокойствием. Добрик, будто он совершил нечто непростительное, извинился несколько раз за свою неловкость, с усилием выпрямился, взял Бенедикта за руку и побрел к койке.
Они вместе тяжело опустились на нее, и опять Добрик чуть не задавил Бенедикта. Мальчик высвободился и сел возле Добрика. Тот уронил голову на грудь. Оба молчали. Наконец Бенедикт вытащил из кармана носовой платок и прошептал:
— Хотите?
Добрик поднял голову и долго смотрел на платок, словно пытаясь понять, чей он, а потом, как будто ничего особенного и не случилось, вежливо ответил:
— Нет, нет, я воспользуюсь моим собственным. — Он начал шарить по всем карманам, но ничего не нашел, и
Бенедикт вложил ему в руку свой платок. Добрик вытер лицо и долго старался оттереть пятна на рубашке. Засунув палец в рот, он потрогал зубы и сказал с горечью:
— Если я не образумлюсь, то потеряю все зубы.
Он поднялся с койки и пошел за водой, но в умывальнике ее не оказалось. Взяв жестяную кружку, Добрик проковылял к стульчаку, встал на колени, несколько раз спустил воду и, зачерпнув кружку, начал поливать себе на голову. Потом встряхнулся, как собака, и посмотрел на Бенедикта. Все лицо Добрика было в кровоподтеках.
— Заметил того верзилу? — спросил он с кривой усмешкой. — Похож на страуса, правда? — На этот раз Добрик прошел по камере уже более уверенно и со вздохом опустился на койку. — Они никогда не поймали бы меня, если бы я дождался темноты. Не гожусь я в конспираторы! — Он вздохнул, повернулся к Бенедикту и сказал, сухо улыбаясь: — Знаешь, я все смотрел на этого длинного парня, и мне хотелось ему сказать: «Нагни башку, когда будешь выходить, а то стукнешься о притолоку». — Добрик улыбнулся, покачал головой, будто удивляясь самому себе, и умолк.
Бенедикт сдвинул колени и обхватил их руками. Страх его начал проходить, он и сам не знал почему. В груди отпустило, смягчилось; ему стало тепло. Сердце словно только того и ждало, оно начало биться ровнее. В камере было жарко. Лицо у Бенедикта разгорелось, из глаз медленно покатились слезы. Они текли по щекам, мальчик чувствовал во рту их соленый вкус. Он машинально перекрестился.
— Я знаю, кто вы, — сказал Бенедикт, не глядя на Добрика, — тот сидел в глубоком раздумье, почти совсем закрыв узкие глаза. На его широких скулах запеклась кровь. — Вы из профсоюза.
Казалось, Добрик не расслышал.
— Правда ведь? — спросил мальчик. — Я слышал о вас.
— Что? — спросил Добрик, поднимая глаза.
— Я слышал, как говорили о вас.
— Кто? — спросил Добрик. — Ты имеешь в виду рабочих?
Бенедикт кивнул.
— Мой отец, — сказал он и тревожно взглянул на Добрика. — Но почему вы не ходите в церковь?
Добрик долго, пристально смотрел на него.
— В церковь? — переспросил он.
— Почему вы не просите бога о помощи? — Мальчик заглянул Добрику в лицо и горячо прошептал: — Это правда?
Добрик нагнулся к нему.
— Что «правда»?
— То, что говорили полицейские? — Бенедикт передернул плечами и добавил: — Зачем вы дали им бить себя?
Добрик улыбнулся и подождал, пока Бенедикт взглянет на него.
— Все равно я не сказал бы им того, что они хотели от меня узнать, — объяснил он.
