Ознакомительная версия.
Стало быть, где труднее, туда Ушакова? Что ж, он работы не боится!
Какое еще дело поручат ему?
Ушакова принял сам вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Иван Григорьевич Чернышев. Это был сухопутный моряк, не интересовавшийся морским делом, но ловкий, льстивый придворный кавалер, большой барин и богач.
Секретарь, провожавший капитан-лейтенанта к графу, что-то шептал ему на ходу о каком-то счастье, но Ушаков так и не понял, в чем дело.
Он вошел к графу.
Просторный кабинет вице-президента Адмиралтейств-коллегии был устлан роскошным ковром с вытканными на нем полевыми цветами. Одна стена кабинета была стеклянная. За ней в больших красивых кадках стояли деревья, на которых порхали и пели птицы.
Граф был одет в голубой польский полукафтан с желтыми отворотами. Шаровары вправлены в желтые сафьяновые сапожки. Чернышев сидел на пне. Второй пень, побольше, стоял перед ним и, по всей вероятности, изображал письменный стол: на пне лежали бумаги.
«Быть ему лесником, а не моряком!» — подумал Ушаков.
Граф Чернышев принял капитан-лейтенанта Федора Ушакова весьма любезно. Хвалил за расторопность. Сказал, что Адмиралтейств-коллегия ценит его, следит за его успехами по службе и потому считает достойным занять важный пост командира императорской яхты «Счастье».
Граф тут же предупредил кое о чем нового капитана.
Императрица хочет чувствовать себя на яхте свободно — только пассажиром, а потому никакими рапортами ей не докучать.
— Встретить ее императорское величество я ведь должен? — спросил Ушаков.
— Разумеется! Но не рапортовать! Затем, когда государыня на корабле, — всем быть в полной парадной форме. Имейте в виду, что она может соизволить пригласить капитана своей яхты к столу…
При такой мысли Ушакова бросило в жар. «Этого еще недоставало»! — подумал он.
— Вилку, ложку держать умеете? С ножа не едите? В зубах пальцами не ковыряете?
Ушаков вспыхнул еще раз.
— Ваше сиятельство, я читал «Юности честное зерцало». И у нас в корпусе учили…
— Вот и прекрасно. Ну, счастливого плавания вам на «Счастье», — пожелал вице-президент, отправляя капитан-лейтенанта.
Ушаков вышел.
Вон, стало быть, какое «счастье» ждало его!
Придворный флотоводец!
Карьеристы, дамские угодники позавидовали бы ему, но не боевые командиры.
Ушаков шел и вспоминал все, что знал об императрицыных яхтах.
Гаврюша Голенкин в одно лето был назначен во время практического плавания на императрицыну яхту «Петергоф». Гаврюша летел как на крыльях: фрейлины! Фрейлины! А за все лето увидал на яхте лишь одну фрейлину лет под пятьдесят, да зато день и ночь драил медяшки.
Ушакову фрейлины не нужны, будь они даже вдвое моложе!
Вспомнилось еще кое-что. Двое из их выпуска, Яша Карпов и Коля Хвостов, раньше него сподобились этой чести — были командирами императрицыной яхты. Но оба чем-то не угодили, и их быстро отчислили. Коля Хвостов не вытянул больше года, хотя был льстец и щеголь.
А после Хвостова назначили капитана 2-го ранга Суковатого — он командовал яхтой «Петергоф». Неглупый офицер, а кончил совсем уж плохо.
Два года назад у Красной Горки царица производила смотр флоту. Яхта «Петергоф», подходя к якорному месту, задела яхту «Счастье», где была Екатерина II. Императрица испугалась толчка и выбежала на палубу в одном белье (она уже спала). После Пугачевского восстания царицыны нервы стали похуже. Тогда тот же граф Чернышев грозил капитану Суковатому кулаком и кричал: «Ты у меня узнаешь!»
Суковатый так испугался графского возмездия, что бросился в море и утонул.
«Ну, у меня-то яхта будет становиться на место как полагается», — подумал Ушаков.
И все-таки на следующий день он с тяжелым чувством приставал на адмиралтейской шлюпке к императрицыной яхте «Счастье».
Легкая, великолепно оснащенная, украшенная позолоченными резными фигурами Посейдона, наяд и тритонов, она стояла на Неве против Зимнего дворца.
На набережной всегда толпился народ — глазели на красивую царскую игрушку, на цветные ливреи лакеев.
Ушакова встретил у трапа его предшественник, капитан-лейтенант Грязнов, представил ему команду, а затем повел осматривать судно.
Такелаж и рангоут были безукоризненны. Снасти — надежны. Паруса — из лучшего клавердука21 и канифаса. Везде чистота и порядок. Нигде ни пылинки. Медные части сияли.
Команда, как заметил Федор Федорович, с любопытством и некоторой иронией наблюдала за новым командиром. Оно и немудрено: капитаны на императрицыной яхте менялись чуть ли не ежегодно.
— А теперь посмотрим каюты, — повел Грязнов.
Они спустились по трапу, устланному коврами, в каюты императрицы.
Внизу их ждали три камер-лакея.
— Они всегда на яхте, — кивнул на лакеев Грязнов. — Наблюдают за чистотой и порядком в царицыных покоях.
Вся облицовка кают была из красного дерева и палисандра.
Ушаков вошел в каюту и зажмурился: зеркала, бронза, фарфор, дорогая мебель. Ноги утонули в ковре. А капитан-лейтенант равнодушно шел дальше.
— А это — спальня императрицы. — Грязнов откинул шелковую портьеру.
Мелькнуло что-то белоснежное, кружевное. Ушаков даже не заглянул туда. Пошли дальше.
— Вот это — каюты камер-фрейлин. Это — для гостей. Сопровождает кто-либо из министров, гофмаршал…
«Возил дубовые кряжи, а теперь буду возить министров!» — подумал Ушаков.
— Здесь — гардеробная, а там — буфетная, — продолжал объяснять Грязнов. — Вот каюта для камер-пажей. Вон — камбуз, каюта лакеев и поваров.
— А где же размещается команда? — заинтересовался Федор Федорович.
— Команда — дальше. Для команды, признаться, на яхте места мало. Тесновато. Да и в нашей, капитанской, не больно разгуляешься!
Грязнов открыл каюту, — она действительно была тесная. Капитан-лейтенант стал проворно собирать свои вещи, продолжая рассказывать:
— Императрица бывает редко. Вам повезло: уже август месяц. Восшествие на престол — двадцать восьмое июня — прошло. Вряд ли она пожелает отправиться куда-либо на яхте. Ваше счастье, — улыбался Грязнов. — Конечно, без дела будет скучновато — известно, рейдовая жизнь, не в море. Каждый день одно и то же: с зюйда — Зимний дворец, с норда — Петропавловская крепость. Но зато если пожалует сама, тогда забот хватит!
Ушакова подмывало спросить на прощанье у Грязнова: чем он не угодил? Но не спросил, постеснялся.
— Ну вот я и готов! Счастливо оставаться! — попрощался Грязнов и безо всякого конфуза, что его сместили с капитанства, направился к трапу.
— Трап капитан-лейтенанту! — крикнул вахтенный.
Ушаков стоял, с завистью глядя, как отваливает адмиралтейская шлюпка, увозя Грязнова.
На набережной ее давно уже ожидала толпа: какие-то бабы, сбитенщик, босоногие загорелые ребятишки и будочник с алебардой.
«Он просидел на этой брандвахте22 полгода, а сколько-то мне придется?» — подумал Ушаков.
Дни на императрицыной яхте «Счастье» тянулись однообразно-тоскливо. Делать было совершенно нечего. Матросы надраивали медяшки, которые и так сияли как солнце; буфетчик перетирал и без того чистую хрустальную и фарфоровую посуду; лакеи тщетно пытались выколотить из царских ковров хоть пылинку.
А вахтенному лейтенанту оставалось смотреть на берег, где шли люди, проезжали экипажи — кипела жизнь.
Ушаков ходил по яхте и злился.
Вот так привалило счастье, нечего сказать!
Еще две недели тому назад он был командиром боевого корабля, а теперь его словно исключили из флота: капитан превратился в какого-то дворцового управителя.
Теперь у него на судне не пороховой погреб, а винный. Вместо склада парусов — царицын гардероб.
И даже запахи на яхте не морские, привычные — смола, пенька, порох, а какие-то чужие и неподходящие: духи да пудра.
Ушаков готов был презирать себя за это.
Шла первая неделя сентября. Стояли редкие в Петербурге ясные осенние дни — последние перед слякотью и ненастьем. Бабье лето.
И вдруг в один из таких дней бабьего лета к «Счастью» подвалила дворцовая шлюпка. Она доставила на яхту поваров и провизию, золотую посуду и свежие цветы из оранжереи: императрица собиралась завтра утром на прогулку по заливу.
На следующий день уже со второй ночной вахты все были в парадной форме, начеку. Ушаков ходил, придирчиво осматривая каждый уголок.
Но отдежурила вторая, заступила третья вахта, а императрица еще не изволила пожаловать.
Только когда пробило шесть склянок, показался императорский катер со штандартом.
Федор Федорович с интересом и некоторым волнением ожидал императрицу, — он ни разу не видал близко Екатерину II.
Ознакомительная версия.
