Зульфикар умылся и позавтракал с Наджмеддином. Его распирала радость, и, несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось, а хотелось бежать к отцу, поделиться своим счастьем.
От глаз зодчего не укрылось волнение помощи, он понял, как не терпится тому поскорее обрадовать отца. И он не стал его задерживать. Попрощавшись, Зульфикар бросился в караван-сарай. Отец ждал его с нетерпением и внимательно выслушал рассказ сына. Вначале он удивился, затем расхохотался, ударяя себя по коленям:
— Вот так старик, я слыхал кое-что о его нраве. Даже сам Байсункур-мирза прощает ему строптивость. А уж в знаниях, говорят, он, конечно, много выше устада Кавам. Когда строили Мусалло, Наджмеддин работал вместе с устадом Кавамомғ. Хотя наша благословенная Бухара и далеко отсюда, все-таки слухи нет-нет да и доходят до нас. Тогда ты еще на свет не родился…
Итак, пробыв в Герате полтора месяца, мастер Нусрат устроил сына в ученики к прославленному зодчему — своему земляку Наджмеддину Бухари, накупил подарков ребятишкам и жене и, радостный и довольный, направился с караваном обратно в Бухару,
Стажа лютая зима, и в один из самых холодных ее дней, уже ближе к вечеру, в дом Наджмеддина Бухари постучал незнакомец. Заврак Нишапури, отворивший дверь, увидел на пороге худого, продрогшего человека в жалких лохмотьях. Незнакомец поздоровался и тут же сказал, что ему необходимо повидать зодчего. Он попросил позвать Наджмеддина Бухари. Заврак оглядел незнакомца с головы до ног и сразу заподозрил недоброе.
— Если у вас неотложное дело, то я, конечно, позову его. Если же нет, то лучше не беспокоить старого человека. Если вы пришли просить помощи, изложите вашу просьбу мне.
— Имению так, — подтвердил незнакомец, не спуская глаз с Заврака. — Я чужеземец, я приехал издалека и дошел, как вы сами видите, до самого жалкого состояния. Я немало наслышан о щедрости и благородстве господина зодчего. Поэтому-то я пришел к вам. Я не нищий.
Заврак вновь оглядел незнакомца. А что, если в рукаве у него припрятан нож? Несколько месяцев назад в соседнем квартале какой-то незнакомец убил знатного бека, и эта весть быстро распространилась до всему городу.
Завраку стало не по себе.
— Тогда приходите утром, — посоветовал он.
— Меня вылезли из караван-сарая, у меня мет денег… я голоден….
— Подождите-ка минуту, я сейчас.
Заврак предупредил Зульфикара о пришельце и пошел во внутренний двор. Он рассказал о просьбе незнакомца Низамеддину, потом Бадие. Зодчий, сидевший у сандала, услышал обрывки их разговора л подозвал Заврака. Заврак и ему рассказал все сначала и добавил, что пришелец внушает ему подозрение. Пришел в махаллю Дарул Хуфо искать господина зодчего.
— Странный какой-то, — добавил Заврак.
— Ну так я выйду к нему, — заявил зодчий. — А ты погоди, — обратился он к Низамеддину. — Нехорошо подозревать (без причины. Грех.
— Не нужно пускать в дом подозрительного человека, отец, — вмешалась рассудительная Бадия. — В городе множество обманщиков и мошенников. И каждый норовит воспользоваться вашей добротой. Уже привыкли. Сколько раз приходили разные люди просить денег. Пусть работают. Лентяи.
— Осмотрительность никогда не мешает, — поддержала дочь Масума-бека.
— Он замерз? — спросил Наджмеддин у Заврака. — Небось и одет-то кое-как.
— Весь дрожит.
— Веди его сюда. Пусть согреется у сандала. Накормите его. Если ему негде ночевать, пусть переночует здесь. А утром я с ним поговорю.
Услышав эти слова, и Низамеддин, и Бадия, и Масума-бека, и Заврак смутились, но не в их правилах было перечить старшему в семье. Заврак вышел к калитке, где Зульфикар уже разговаривал с незнакомцем. Он тоже не мог отделаться от чувства смутной тревоги, и ему не хотелось впускать этого человека в дом.
С удивлением выслушав приказание зодчего, Заврак пригласил незнакомца войти. Во дворе стояли Низамеддин и Бадия.
Незнакомец снял свои чарыки на ступеньках крыльца и вошел в комнату. Зульфикар шепнул Низамеддину: «Не нравится мне его взгляд».
— Низам-ака, — сказала Бадия взволнованно, — нужно бы с ним поговорить, выведать у него все. И не стоит сегодня спать. Возьмите кинжалы.
Наконец-то нашлось дело для молодых, а то они совсем заскучали, шутка ли сидеть дома в эти холодные зимние дни.
Бадия порывалась войти в комнату, ей ужасно хотелось задать незнакомцу несколько, на ее взгляд, важных вопросов, но Низамеддин не разрешил. Обиженная Бадия удалилась во внутренний двор к родителям.
Незнакомца усадили к теплому сандалу, и трое юношей устроились тут же рядом, как бы невзначай окружив его. Незнакомец поел и согрелся, обстоятельно ответил на все заданные ему вопросы, беспрерывно благословляя доброту зодчего. От сытости глаза его стали слипаться. Так он и уснул, сидя. А трое юношей с кинжалами за поясом не сомкнули глаз до самого утра.
Рассвело. Незнакомец проснулся рано, умылся и стал ждать зодчего.
Заврак приготовил трапезу и передал зодчему, что незнакомец его ждет.
При входе Наджмеддина Бухари чужестранец встал и низко ему поклонился.
. — Добро пожаловать, — проговорил зодчим.
Впервые со дня прибытия в Герат чужеземец услыхал эти слова, он вздрогнул и начал благословлять зодчего. Во время завтрака он снова стал рассказывать о себе: имя его Али, родом он из города Сабзавар, отец его — сабзаварский мастер-плотник. Все лето Али работал водоносом, но, не сумев заработать на жизнь, оказался в бедственном положении. Сейчас он прибыл в Герат с надеждой устроиться на строительстве медресе, но его постигла неудача, и он задолжал в караван-сарае.
— Вот если бы мне работу… — добавил он, опуская глаза.
— Хорошо, — сказал зодчий, выслушав его. — Идите на строительство, отыщите мастера Хасанбека, скажите ему, что виделись и говорили со мной. Думаю, что Хасанбек найдет вам работу. Сколько вы задолжали?
— Двадцать динаров.
Зодчий вынул кошелек и отсчитал пятьдесят динаров. По его знаку Низамеддин прошел во внутреннюю половину дома и вынес оттуда старый отцовский чапан, сапоги и рубашку. По обычаю, эти вещи зодчий каждую зиму раздавал беднякам. На сей раз бедняк сам, по собственному почину явился в их дом. Чужеземец не знал, как и благодарить зодчего. Как ни старался он взять себя в руки, но по лицу его покатились слезы.
— Успокойтесь, — обратился к нему Наджмеддин Бухари. — Увы, всем обездоленным помочь я не могу, но по мере сил…
— Господи, — сказал чужеземец, проводя ладонями по мокрым щекам, — пусть воздастся вам во сто крат за вашу доброту, дай вам бог увидеть счастье ваших детей.
Надев теплый чапан, он снова поблагодарил зодчего и удалился.
Вошедшая в комнату Масума-бека, увидев просветленные лица учеников, заметила как бы про себя:
— Даже ходже, вернувшемуся из Мекки, не оказывают столько почестей.
— Вспомни-ка, на прошлой неделе, — сказал зодчий, — ты ровно на пятьдесят динаров накупила подарков к свадьбе Насриддинбека. Для них это — капля в море. А тут перед нами настоящий бедняк, да и сколько их — таких горемык. Это не твой мерзкий бек. Чем быть соучастниками их пошлых торжеств, не лучше ли стать вязанкой дров и согреть чай хоть одному бедняку. Вот это и есть благодеяние.
Все в комнате притихли. Общее молчание нарушила Бадия.
— А этот чужеземец действительно пойдет к Хасанбеку или исчезнет бесследно? Вот что хотелось бы мне знать.
— Слишком многое тебе хочется знать. Думаешь, я не догадался, что вы все четверо взяли кинжалы и не спали всю ночь? Этот несчастный шел сюда утолить голод, а вы навыдумывали невесть что, вообразили, будто он разбойник. Молодцы же вы у меня! Вот увидите, сегодня же он пойдет к Хасанбеку.
И в самом деле, в этот же день, к вечеру, в доме зодчего стало известно, что Али-водонос встретился с мастером Хасанбеком и получил работу.
Проводив отца, Зульфикар Шаши совсем затосковал. Особенно тяжелы были первые дни в этом шумном городе. И хотя у него почти совсем не оставалось свободного времени и некогда ему было скучать, он никак не мог привыкнуть к чужому дому. Первый, кто тепло и по-дружески отнесся к нему, был Заврак Нишапури, юноша небольшого росточка, чернявый, с толстыми губами и бельмом на левом глазу. Был он подвижный, энергичный, деятельный и, что называется, остер на язык. Когда ему приходилось разговаривать с Бадией, он норовил повернуться к ней боком, чтобы не видно было его изуродованного левого глаза. Он находчиво и метко отвечал на шуточки этой шаловливой девушки, которая порою, не щадя его самолюбия, подсмеивалась над ним, даже над его физическим недостатком, и все равно ему хотелось почаще видеть ее, подольше беседовать с ней.
