– Но… – под ее взглядом Антоний замолчал, глубоко вдохнул. – Как скажешь, – процедил он сквозь зубы. – Я разочарован, что ты не ценишь возможности заручиться поддержкой консула.
– Они приходят и уходят, Марк Антоний, – ответила Квинтина. – А мы остаемся.
Октавиан Фурин проснулся поздним утром, чувствуя себя так, будто перепил плохого красного вина. Голова болела, желудок крутило, от слабости ему пришлось привалиться к стене и собираться с силами, когда Фидолий подвел его лошадь. Он хотел вызвать рвоту, чтобы в голове прояснилось, но на пустой желудок это было невозможно. Еще и в голове застучало сильнее. Он знал, что надо вернуть кровь в конечности и изгнать стыд, который жег его огнем. Когда домашний раб ушел за седлом, Октавиан принялся колотить по бедру кулаком, все сильнее и сильнее, пока перед глазами не начали вспыхивать звезды. Его слабая плоть! Он проявлял предельную осторожность после первого раза, говоря себе, что просто чем-то заразился в зловонном воздухе Египта. Тогда его люди нашли своего командира без сознания, но решили, что он напился до бесчувствия, и не увидели в этом ничего особенного, учитывая, что Цезарь с царицей Египта постоянно закатывали пиры, продвигаясь по Нилу.
Он чувствовал, как по ноге начинает расползаться синяк. От злости ему хотелось кричать. Его предало собственное тело! Юлий говорил ему, что тело – это всего лишь инструмент, который надобно тренировать и подчинять, как собаку или лошадь. И теперь его друзья находились рядом, когда он… отключился. Перед этим молодой воин пробормотал молитву богине Карне в надежде, что его мочевой пузырь не опорожнился во второй раз. Только не у них на виду.
– Пожалуйста, – шептал он покровительнице важнейших органов человеческого тела. – Что бы это ни было, освободи меня от него!
Октавиан проснулся чистым и накрытым одеялами, но воспоминания о прошлом вечере обрывались получением письма из Рима. Он не мог сжиться с новой реальностью. Его наставника и защитника убили в Риме, лишили жизни в казалось бы самом безопасном для него месте. Он просто не мог в это поверить.
Фидолий вложил поводья ему в руку, озабоченно глядя на молодого человека, которого трясло под лучами утреннего солнца.
– Вы хорошо себя чувствуете, господин? – спросил он. – Если вы больны, я приведу из города врача.
– Перебрал спиртного, Фидолий, – ответил Октавиан.
Раб кивнул, сочувственно улыбнулся:
– Долго это не продлится. Утренний воздух прочистит вам голову. И Атрей сегодня чувствует свою силу. Он домчит до горизонта, если вы ему позволите.
– Спасибо. Мои друзья проснулись? – Гай Октавиан пристально наблюдал за Фидолием, чтобы понять, знает ли тот о его беспамятстве, но лицо раба сохраняло самое невинное выражение.
– Я слышал, как кто-то ходит. Позвать их, чтобы они присоединились к вам?
Октавиан с трудом уселся на лошадь и затрусил через двор. Фидолий поспешил за ним, чтобы взять поводья, но воин отмахнулся.
– Не сейчас. Я увижусь с ними, когда вернусь.
Он вдавил каблуки в бока лошади, и Атрей рванул вперед, радуясь, что его выпустили из стойла, и предвкушая долгую скачку. Краем глаза Октавиан заметил движение в дверях и услышал, как Агриппа зовет его. Но оборачиваться и откликаться молодой человек не стал. Топот копыт вполне мог заглушить голос, а встретиться лицом к лицу с другом молодой человек не решался. Пока не решался.
Лошадь и всадник проскочили ворота. Виспансий Агриппа побежал следом, протирая глаза, но через несколько шагов остановился и зевнул.
Во двор вышел Меценат, одетый в сорочку, в которой спал.
– Ты позволил ему ускакать одному, – упрекнул он товарища.
Агриппа улыбнулся, видя, как растрепан римский патриций и как торчат во все стороны его смазанные маслом волосы.
– Пусть протрясется, – ответил он. – Если Октавиан болен, это пойдет ему на пользу. Одни только боги знают, что ему теперь делать.
Меценат заметил слугу, стоявшего, наклонив голову.
– Приготовь моего коня, Фидолий… – приказал он. – И ломовую лошадь, которая вынуждена страдать под весом моего друга, – кивнул он на Агриппу.
Раб поспешил к конюшне, встреченный радостным ржанием стоявших в тени лошадей. Римляне переглянулись.
– Такое ощущение, что я заснул час тому назад, – Цильний потер щеки руками. – Ты думал о том, что тебе теперь делать?
Агриппа откашлялся:
– В отличие от тебя, я на службе. Я не решаю за себя сам. Вернусь во флот.
– Если ты потрудишься воспользоваться тем удивительным умом, который ты так ловко прячешь, то осознаешь, что у флота, собранного в Брундизии, больше нет цели. Цезарь мертв, Агриппа! Без него никакой кампании не будет. Боги, легионы Рима собраны там, но кто их поведет? Если ты вернешься, то тебе придется долгие месяцы болтаться без дела, потому что Сенат про вас забудет. Поверь мне, я знаю этих людей. Теперь, когда их больше не накрывает тень Цезаря, они будут ссориться и спорить как дети, выхватывая друг у друга клочки власти и могущества. Пройдут годы, прежде чем легионы двинутся вновь, и ты это знаешь. Они хранили верность Цезарю, но не сенаторам, которые его убили.
– Октавиан сказал, что их амнистировали, – пробормотал Виспансий, переминаясь с ноги на ногу.
Меценат с горечью рассмеялся:
– А если бы они приняли закон, обязывающий нас всех жениться на своих сестрах, им бы подчинились? Честно говоря, меня с детства восхищала дисциплина в армии, но случаются времена, когда на доске происходит полная замена фигур, Агриппа! Сейчас тот самый момент. Если ты этого не видишь, тогда, возможно, тебе стоит сидеть среди тысяч матросов, писать донесения и наблюдать, как тухнет вода, пока ты ждешь разрешения набрать свежей.
– А что собираешься делать ты? – сердито спросил моряк. – У меня нет патрицианской семьи, которая меня защитит. Если я не вернусь, рядом с моим именем появится пометка «В бегах», и кто-то где-то подпишет приказ, открыв на меня охоту. Я иногда думаю, что ты всегда жил слишком хорошо, чтобы понимать других людей. У нас нет такой защиты, как у тебя!
Пока Агриппа говорил, лицо его раскраснелось. Меценат задумчиво кивал. Он чувствовал, что сейчас не следует еще сильнее злить друга, хотя его негодование всегда вызывало у молодого патриция желание улыбнуться.
– Ты прав, – голос стал мягче. – Я состою в достаточно близком родстве с великими людьми, чтобы не бояться их. Но прав и я. Если ты вернешься в Брундизий, то будешь выковыривать червей из еды до того, как засвидетельствуешь восстановление порядка. Уж в этом ты можешь мне поверить.
Агриппа собрался ответить, и патриций знал, что речь пойдет о приличиях и чести. Его товарищ поднимался по службе исключительно благодаря своим заслугам, и иногда это проявлялось особенно явственно. Меценат заговорил до того, как услышал слова о верности присяге и прочие благоглупости.
– Прежний порядок умер с Цезарем, Агриппа. Ты говоришь о моем положении – прекрасно! Позволь мне воспользоваться им, чтобы прикрыть тебя, по крайней мере, на несколько месяцев. Я напишу письма с просьбой разрешить тебе не являться на службу. Они уберегут тебя от публичной порки и сохранят твое звание, пока мы будем со всем этим разбираться! Подумай об этом, здоровяк! Ты нужен Октавиану. По крайней мере, у тебя есть твой флот, твое звание! А что есть у него теперь, когда Цезаря не стало? Очень может быть, что сейчас сюда скачут люди, чтобы довершить начатое в Риме… – он вдруг оборвал фразу на полуслове, и его глаза широко раскрылись. – Фидолий! Иди сюда, греческий горшок с дерьмом! Живо!
Раб уже вернулся с двумя лошадьми. Меценат выдернул поводья из его рук и запрыгнул в седло, поморщившись, когда холодная кожа стукнула его по самому чувствительному месту.
– Меч! Принеси оружие! Бегом! – прикрикнул тот на слугу.
Агриппа вскочил на своего жеребца, когда Фидолий помчался через двор к дому. Его конь действительно заметно отличался от остальных: он был высоким, мощным, и его черная шерсть сверкала на утреннем солнце. Под весом Виспансия Агриппы животное шумно выдохнуло и попятилось. Всадник рассеянно похлопал жеребца по шее, обдумывая сказанное другом.
– Клянусь Марсом, лучше бы эти убийцы и правда тут были, – пробурчал Меценат, разворачивая своего коня. – А то я через полмили буду весь в синяках.
Они услышали топот копыт, который с каждым мгновением становился все громче. Октавиан с бледным лицом влетел во двор. Он заметно удивился, увидев, что его друзья уже в седле, а Фидолий бежит через двор с мечами.
Взгляд Октавиана остановился на Меценате. Сорочка патриция задралась, из-под нее торчал голый зад.
