Ознакомительная версия.
…Вот и думал Курицын по прошествию двух лет. Почему турецкое дело на месте стоит? Отправил государь Баязету грамоту свою. Тот в ответ посла, да литовцы в Смоленске его задержали и обратно воротили. Зря Иоанн Васильевич медлит. Путь для заморских гостей по Чёрному морю невозможен стал. Турки Босфор перекрыли, корабли венецианские не пропускают. Захирела торговля наша.
Как подступиться к государю, не знал Курицын. Не заводил Иоанн Васильевич разговора о турках. С Венгрией дело хотел справить. Велел дьяку с послом венгерским говорить, да вновь просить Матфея прислать мастеров каменных дел стены строить, палаты да церкви возводить.
Решил Курицын на хитрость пойти. Написать Великому князю донесение о том, как устроена Белая крепость, что Аккерманом теперь зовётся. Любил Великий князь чертежи разные изучать о крепостях и о палатах каменных. Глядишь, и разговор о турках завяжется. Тут Курицын и «восточный прожект» подкинет.
Описание крепости Аккерманской, для Великого князя и государя всея Руси Иоанна Васильевича рабом Федькой Курицыным самолично сделанное
– А крепость сия – огромный город, из четырёх дворов состоит, стенами высокими обнесена, одна из них в море глядит.
Двор первый. Въезд через ворота главные по мосту подъёмному. Там жилые дома, кузня, гончарная мастерская, склады с провиантом и запасом воды. В центре двора – торговые ряды. Ярмарка. Чего только нет: персидские ковры, турецкие сладости, венецианская посуда, молдавский виноград и яблоки.
Двор второй. В него попадаешь из первого. Здесь гарнизон крепости стоит…
Оба двора стенами отгорожены от третьего – самого малого.
Двор третий. По углам четыре башни стоят. Называют замком генуэзским. Генуэзцы для защиты купцов своих его строили. В одной башне, что на скале над морем – казна. Охраняема денно и нощно. Она куртиной соединена со второй – в ней темница. Ещё одна – у моря, потаённый ход имеет из крепости. Перед нею четвёртая башня – в ней начальник крепости сидит. Она самая укреплённая, с бойницами для пушек и ружей. И стены имеет самые толстые – в несколько сажен.
Двор четвёртый. Корабельный. Рядом с замком генуэзским соседствует, выход потаённый к морю имеет. Здесь живут моряки да купцы турецкие. За стеной у пристани корабли генуэзские стоят, купцами брошенные. Как перекрыли турки проход в Чёрное море, так и остались стоять без хозяев.
В конце Курицын приписал: «Крепость сию на бумаге отобразил не потехи ради, а для пользы государя Князя Великого Иоанна Василевича».
Донесение своё вручил постельничему – самый верный способ попасться на ясные очи государя, от себя же на словах добавил: «Дело сие не терпит промедления». Иоанн Васильевич не заставил себя долго ждать. На следующий день ясные очи – у государя они были ярко-голубого цвета – внимательно смотрели в глаза Курицыну. Взгляд этот был не иначе как магнетическим – бояре в гостиной зале решительно от него уклонялись, а уж, когда на ком остановится – считал тот концом света. За одно и то же содеянное всего можно было ждать: и награды, и опалы. Девки, особливо те, что незамужем, или, наоборот, на сносях, падали от него в обморок.
Курицын не из робких был – и то холодок по душе пробежал. Может, раскусил государь тайное намерение его, а если так, то как отнёсся к нему? Ведь Великая княгиня из гречанок, а греков турки первыми притеснять стали, да так, что ещё в малолетстве Софья родителей лишилась.
Но государь неожиданно для дьяка заговорил о другом.
– Как мой наказ? Говорил с Климентом, послом венгерским?
– Говорил господин-государь, – ответствовал Курицын.
– И как?
– Всё, что велел господин-государь, послу передал: и не только на словах – письмом сопроводил. Мастеров каменных дел затребовал для крепостей, церквей и палат, а также иных умельцев – пушечных, рудных промыслов, искусных делателей кубков и кухонной утвари.
– А почему Климент отказал взять с собой в Венгрию посла нашего и сказал ему отдельно ехать? – Взгляд государя словно просверлил в груди Курицына большую дыру. Боли и страха дьяк не почувствовал, но сердце забилось учащённо, мысли в голове закрутились, заработали сильнее. Одно оставалось – выбрать из них самую верную.
– Думаю, при дворе короля многое изменилось, – начал Курицын, а дальше пошло-поехало, как по писанному. – В тесном кольце земля Матфея. Да и Венгрия – не Московия: нет у них простора нашего. С юга – орда и турки, с востока – Польша с Литвой. С севера и запада империя германской нации. Сдаётся мне, клонят Матфея бояре венгерские к союзу с королём польским Казимиром. А коли у нас война с литовцами, то и не хочет Климент судьбу испытывать.
– Да…, прав ты Фёдор. Почуял и я неладное. Но сие от нас не зависит. Бог судия брату нашему Матфею. – Иоанн Васильевич перекрестился. – Посмотрим, куда судьба нас выведет.
Взгляд государя затуманился и переместился в угол комнаты, где висели образа. Сердце курицынское забилось привольнее, но страх в глубине души не прошёл. Сомнения терзали его. Главное было, отрицать при всяк случае любой намёк о пользе дружбы с турками, а бить только на ценность турецкой крепости для обороны от неприятеля. Не мешало бы такую на границе с Ливонией поставить.
– А рисунок, который ты сделал, Фёдор, Антон Фрязин, что был с тобой в турецком полоне, давно мне дал. Мы и башню воздвигли Тайницкую, с ходом подземным на Москву-реку, как в Белой крепости было устроено.
Слова эти государь говорил как бы между прочим, не придавая им никакого значения, и смотрел не в глаза Курицыну, а куда-то в сторону, что было ещё опаснее. «Пострадать ни за что, при верной службе и любви к государю – что может быть ужаснее!»
Небольшую заминку, непонятно чем чреватую для посольского дьяка, прервал осторожный стук в дверь. В проёме появилась кудрявая голова постельничего Бобра.
– Братец пожаловал, Андрей Углицкий.
Курицын, воспользовавшись предлогом, подался было к двери.
– Проси. – Иоанн Васильевич удобнее устроился в кресле и придвинул к себе столик с чернилами, гусиными перьями и печатью. Курицыну показалась, что государь уже ждал брата, и приход его не был для него новостью.
– А ты останься, Фёдор, я ведь не опускал тебя.
Андрей Углицкий, именовавшийся Большим, что отличало его от младшего брата – Андрея Меньшого, – а по прозвищу Горяй, что говорило о горячем нраве его, был необычайно взволнован. Сложные отношения возникли между ним и Иоанном Васильевичем. Не делился Великий князь с младшим братом ни земелькой от уделов ушедших из жизни родственников, как было принято давно, ещё со времён прапрадедушки его – Ивана Калиты, ни добычей, нажитой совместными военными подвигами, а было их множество – от стояния против царевича Ахмата на реке Угре, до новгородского, тверского и казанского походов.
Не стеснялся Андрей Углицкий спорить со старшим батом, всегда отстаивал права свои. Но вот умерла матушка, мирившая братьев, и время наступило тревожное. Тучи стали сгущаться над Андреем.
– Верный боярин сообщил, что хочешь ты меня в оковы заковать.
Андрей Большой сделал паузу. Он увидел, что не один находится в покоях старшего брата и глазами указал на Курицына.
– Это Фёдор Курицын, посольский дьяк, – Иоанн Васильевич кивнул в сторону дьяка. – Можешь говорить при нём, я всё ему доверяю.
Подивился Андрей Большой решению Иоанна Васильевича да пыл свой горячий поумерил. Узнав на днях страшную для себя новость, он бросился в Москву, пытался выяснить причину возможной опалы у князя Патрикеева, но тот как воды в рот набрал. Тогда Андрей решился испросить напрямую у брата. И вот теперь должен он говорить о делах семейных при постороннем человеке.
– Государь, в чём повинен я? Скажи прямо, был разговор, о котором мне поведали?
Непростая тишина воцарилась в великокняжеских покоях.
– И был, и не был, – ответил Иоанн Васильевич, замявшись. – Это боярин мой в шутку сказал. Я же ответствовал ему, чтобы не шутил так более. В чём провина твоя? Ты Углич отстроил. Церкви каменные поставил, монастыри воздвиг. Богоугодными делами занимаешься. Хочешь, клятву тебе немедля дам, что ничего супротив тебя не готовил.
Иоанн Васильевич взял в руки перо и застрочил скоро по бумаге: «Клянусь небом и землёй и Богом сильным Творцом всея твари, что и в мыслях у меня того не было». И приложил печать, на которой был изображён ангел, надевающий венок на стоящего перед ним человека.
– Иль не веришь? – вопрошал Великий князь, когда брат прочитал поданную ему бумагу. По обычаю, клятвы завершались целованием креста при священнике. Тут же в бумаге и небо, и земля, и Бог-Творец – мешанина, схожая с ересью, а вместо священника – посольский дьяк. Андрей Большой призадумался, но делать было нечего.
Ознакомительная версия.
