Великий князь Константин даже обиделся:
– Ну смотри, смотри...
– Не могу, - объясняет Лунин. - Не могу побегом обесчестить себя перед товарищами.
Дежурный офицер Зайчиков, узнав про такое, сказал:
– Хитёр, хитёр Лунин. Не зря не берёт паспорт. Иное, видать, придумал.
Предположение дежурного офицера вскоре подтвердилось. На охоту стал собираться Лунин. Давно он мечтал съездить в леса, к самой силезской границе, сходить с ружьём на медведя. Много медведей в силезских лесах. Знатная там охота.
Попросил Лунин у великого князя Константина разрешение на отъезд. Дал великий князь разрешение. Получил Лунин нужный пропуск, уехал.
– Не дурак он. Ищи теперь ветра в поле, - посмеивался дежурный офицер Зайчиков.
Только уехал Лунин, как тут примчался из Питера на тройке фельдъегерь:
– Где Лунин?
– Нет Лунина. На охоте Лунин. На силезской границе, - объясняют фельдъегерю.
– Фить! - присвистнул царский посыльный. - На силезской границе!
– Не дурак он, не дурак, - опять о своём начинает Зайчиков.
И всё-таки Лунина ждут.
– Приедет, - сказал Константин. - Знаю характер Лунина. Приедет.
Ждут день, второй, третий. Четвёртый кончается день. Не возвращается Лунин.
– Обхитрил, обхитрил, - не унимается Зайчиков.
Прошёл ещё день, и вдруг Лунин вернулся. Разгорячённый, красивый, стройный. С убитым медведем в санках.
Спрыгнул Лунин на снег.
– К вашим услугам, - сказал фельдъегерю.
Все так и замерли.
Усадили Лунина в фельдъегерскую тройку.
– По-ошёл! - дёрнул ямщик вожжами.
Тронулись кони. Ударили бубенцы.
– Чудак человек, - говорили в Варшаве. - По доброй воле голову в пасть.
"Чудак", - подумал и сам великий князь Константин.
Даже дежурный офицер Зайчиков и тот заявил:
– Да, не каждый бы, ваше высочество, способен к поступку оному.
– Ну, а ты бы? - спросил Константин.
– Я бы, ваше высочество, - поминай как звали...
– Да, не каждый... - задумчиво повторил Константин. Потом посмотрел на дежурного офицера, брезгливо поморщился и, нахмуривши брови, бросил: В том-то беда для трона: Луниных мало, Зайчиковых много.
Жандармский унтер Нафанаил Сысоев ходил по улице. Вертел головой, как курица. Щупал людей глазами.
Повторял про себя Сысоев: "Роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного, когда говорит, рот на правую сторону кривится".
Это были приметы декабриста Вильгельма Кюхельбекера. Искали его повсюду - по всему Петербургу и даже в других городах.
Прошёл унтер-офицер Сысоев по Литейному, Невскому, свернул на Фонтанку, затем на Мойку. Был и в Летнем саду, и на Марсовом поле. Версты три прошагал вдоль невского берега и вот вернулся опять на Литейный. Тут и заметил Сысоев, как кто-то поспешно шмыгнул в подворотню. Бросился унтер вслед за прохожим, перехватил. Смотрит: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.
Схватил унтер человека за руку:
– А ну-ка, любезный, стой!
– Позвольте, - сказал прохожий. - Не понимаю. В чём дело?
Когда прохожий говорил, рот у него кривился, и как раз на правую сторону.
"Он!" - понял Сысоев.
Приволок унтер прохожего в жандармскую часть.
Глянул жандармский полковник на человека: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.
– Кюхельбекер? - спросил полковник.
– Я коллежский асессор[4] Семён Мигайло-Немигайлов, - отвечает приведённый к нему человек.
Видит полковник - у человека рот при ответе кривится, и как раз на правую сторону. "Кюхельбекер, - понимает полковник. - Вот же, мошенник, имя какое выдумал".
Решил полковник тут же отправить схваченного Кюхельбекера в Зимний дворец к генерал-адъютанту Левашову. Начал писать письмо. Вывел: "Его превосходительству..."
И вдруг входит унтер Каблуков:
– Ваше высокородие, схвачен злодей!
– Что ещё за злодей?
– Кюхельбекер, ваше высокородие.
Представил унтер Каблуков жандармскому начальнику схваченного им человека. Глянул полковник: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.
– Господин полковник, - возмущается человек, - это же чёрт его знает что. Да я - государю... Да я... Я - отставной генерал Лафетов.
Смутился жандармский полковник, но тут же пришёл в себя. "Ловко, злодей, придумал, ловко. Ишь ты, отставной генерал. Не проведёшь. Рот-то на правую сторону кривится!"
Всё хорошо. Плохо одно - в жандармском участке два Кюхельбекера. Какой же из них настоящий?
Гадает полковник: "Этот? Нет, этот?" А в это время открывается дверь. Входит жандарм Удавкин.
– Ваше высокородие, схвачен злодей!
И тут же "злодея" вводит.
Смотрит полковник: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.
– Кто ты? - вскричал полковник.
– Отто-Ганс-Иохим Кюхельгартен, булочник местный, из немцев, отвечает "злодей". И рот при этом, конечно, кривит.
"Боже! - взмолился полковник. - Какой же теперь из троих? Может, как раз последний... Кюхельгартен, Кюхельбекер, Кюхельбекер, Кюхельгартен", стал повторять полковник.
К вечеру Кюхельбекеров стало пять. Запутался вовсе теперь полковник. Ложился в постель с головой чугунной.
Ждал он утра с тревогой. Но утром от генерал-адъютанта Левашова пришёл приказ прекратить поиски Кюхельбекера. Задержан уже Кюхельбекер.
Раздосадован был полковник, что не он задержал Кюхельбекера. К тому же боялся жалоб.
Но успокоил его генерал-адъютант Левашов:
– Лучше невинных схватить десяток, нежели хоть одного упустить из злодеев.
Даже награду за усердие получил жандармский начальник.
На радостях этой награды он и унтерам раздал по рублю серебром на водку.
– Хватай! Не жалей! - говорил полковник.
Рады стараться царские слуги. Хватают они безвинных.
Старый князь Иван Александрович Одоевский поднялся со сна в сквернейшем духе. Пнул ногой казачка Варварку - оплошал Варварка, неловко подсунул под барские ноги ночные туфли. Норовил плюнуть в лицо камердинеру Агафонычу ("Не отворачивай буркалы, не отворачивай!") - не тот притащил камзол. "Глашка, негодница!" - кричал на коридорную девушку Глашу. Замешкалась где-то Глашка, не тащит кувшин с водой. Съездил по шее лакея Кузьку. Этого просто так.
Наконец князь оделся. Вышел в просторную залу. Подошёл к окну, смотрит в окно наружу. Зима. День морозный-морозный. Иней схватил берёзки, повис на ветвях серёжками. Рядом сосна у дома. Бьёт по сосне деловито дятел. Подумал Одоевский: "Эка же шея крепкая!"
Но не на берёзки, не на сосну, не на дятла, на дорогу смотрит сейчас Одоевский.
– Пало дворянство, пало!
Весть о восстании декабристов уже дошла и до этих мест. Здесь, в Юрьев-Польском уезде, родовое гнездо Одоевских. Знатен Одоевских род. Ещё при царе Алексее Михайловиче прапрадед князя Ивана князь Яков Одоевский в самых видных боярах был.
– Пало дворянство, пало. Опозорилось!
Знает князь, что восстали полки Московский, лейб-гренадерский, гвардейский морской экипаж.
– Мальчишки! - поминает восставших князь.
Одно утешение для старика. Не поколебалась конная гвардия. Верной осталась царю. Именно в конной гвардии служил когда-то сам князь Иван. А сейчас в том же самом конногвардейском полку служит корнетом сын князя Ивана молодой князь Александр Одоевский.
– Верен царю род Одоевских, верен. В старых родах опора!
Гордится сыном Иван Одоевский.
Кто лучший наездник во всём эскадроне? Любой ответит - корнет Одоевский. Кто ловчее владеет саблей? Скажет вам всякий - корнет Одоевский. Не жалеет денег для сына князь. В лучшие сукна одет Одоевский. Восемь комнат один снимает.
Стучит за окном, не стихает дятел.
– Ишь ты разбойник, - ворчит старик. - Долбит и долбит. Глянь, и сосну повалит.
Смотрит князь на дорогу. Ждёт. Десятый день как староста Селиверст Прахов уехал в Питер. Пора бы уже вернуться. Специально погнал его князь Одоевский. Захотелось вдруг князю взглянуть на сына. Наказал Одоевский Прахову:
– Привези. Скажи, что отцова воля!
И вот оттуда, где кромка парка, с бугра, с пригорка брызнул раскат бубенцов.
– Едут!
Ближе, всё ближе кони. Вот мелькают среди берёз. Вот Звездочёт коренным несётся. Копыто кладёт в копыто. "Эка красавец конь!" Видны уже санки. В санках - ямщик. В овчинном тулупе Прахов. А где же князь?! Вот бежит уже Прахов лестницей. Вот стоит перед князем в зале:
– Князь, батюшка Иван Александрыч, беда!
Князь Одоевский посмотрел на старосту. Кольнула тревожная мысль. Однако не подал вида.
– Ну!
Замялся Прахов под колким взглядом.
– Ну!
"Тук, тук", - вновь забил деловито дятел.
