Вместо решающего сражения получилась жалкая и нелепая стычка, вскоре закончившаяся тем, что воины Уруса побежали. Оба войска заняли исходное положение и в полном бездействии простояли друг против друга еще несколько дней. Погода не улучшалась, воинов косили болезни, с каждым днем труднее становилось прокормить людей и лошадей, а потому Тимур в конце концов принял благоразумное решение возвратиться в Самарканд. Разумеется. Урус-хан его не преследовал и сам сейчас же отошел в Сыгнак.
Дождавшись весны, Тимур снова отправился в поход, но по дороге получил известие, что Урус-хан внезапно умер и великим ханом Белой Орды провозгласил себя Токтакия. Последний был известен как искусный и решительный военачальник, но у Уруса было еще четверо сыновей, а потому, зная, что смена верховной власти в татарских улусах редко проходит без осложнений, – осторожный Тимур стал лагерем в нескольких переходах от Сыгнака, ожидая дальнейших событий.
В своих предположениях он не ошибся: две недели спустя по всем городам и стойбищам Белой Орды было объявлено, что великий хан Токстакия скоропостижно умер и на престол вступил его младший брат. Мелик-оглан.
Эта новость порадовала и вместе с тем удивила Тимура: Мелик издавна пользовался славой пьяницы и развратника, похождения которого служили неиссякаемым источником для веселых рассказов во всех чайханах Средней Азии, а потому, не считая его достойным для себя противником, Тимур передал начальство над войском Гохтамышу и возвратился в Самарканд.
Но хан Мелик, вопреки всем предположениям, оказался неплохим военачальником и к тому же располагал значительно большими силами, чем думали в ставке Тимура. Он сумел навязать Тохтамышу сражение на заранее выбранном рубеже, где условия местности позволили ему очень удачно располо-
жить свои войска, значительная часть которых оказалась скрытой от глаз противника, хотя и находилась тут же, в непосредственной близости.
Начало битвы казалось явно неудачным для белоордынцев. Они сражались вяло, и это было воспринято Тохтамышем как нечто вполне естественное: он так и ожидал, что они не станут особенно упорно защищать нелюбимого в войске хана Мелика. Полчаса спустя, когда передовые тумены неприятеля обратились в бегство, это предположение обратилось в уверенность. Если в мозгу Тохтамыша и мелькнуло подозрение, что его заманивают в западню, – подобная уловка нередко применялась татарами, – то, оглянувшись по сторонам, он тотчас его отбросил: на много верст вокруг расстилалась ровная на вид степь, где, казалось, невозможно было спрятать и сотню всадников. И потому он, окрыленный своею легкой победой, не слушая ничьих советов, бросился преследовать уходившего врага.
Но войско Мелика, казавшееся охваченным паникой, проскакав версты три, внезапно повернуло коней и с грозными криками двинулось навстречу преследователям. В то же самое время слева, как из-под земли, стали вырастать сотни и тысячи всадников, прятавшихся тут в неглубоких и неприметных издали оврагах. Растянувшимся но степи туменам Тохтамыша сразу же пришлось разорваться на две неравных группы: все основное ядро его войска, которое отстало от вырвавшегося далеко вперед головного отряда, – видя появившуюся сбоку массу белоордынской конницы, – под угрозой окружения вынуждено было остановиться и, перестроившись фронтом влево, вступить в бой с этим новым противником. Вначале численный перевес тут оказался на стороне воинов Тохтамыша, – им удалось отбиться и благополучно уйти, прежде чем сюда подоспели главные силы Мелика.
Но положение передового отряда, при котором находился и сам Тохтамыш, было гораздо хуже: ему пришлось вести бой в условиях почти полного окружения и с противником, впятеро превосходящим по численности. При таком соотношении сил исход сражения был, разумеется, предрешен: не прошло и получаса, как большая часть воинов Тохтамыша, несмотря на отчаянное сопротивление, была изрублена, а остальные обратились в беспорядочное бегство. Но и в нем мало кто нашел свое спасение, ибо белоордынцы уже успели отрезать их от остального войска Тохтамыша, во весь опор уходящего к границам Мавераннахра.
Когда Тохтамышу с несколькими приближенными и с
полусотней нукеров удалось вырваться из гущи боя, он с одного взгляда понял, что спастись ему будет нелегко. Вся степь кишела неприятелем, к тому же сегодня он был сразу узнан, а потому не менее тысячи всадников бросились за ним в преследованье, рассыпавшись, как на облаве, широким полукругом и стараясь гнать его в глубь Орды.
Надеяться можно было только на быстроту коней и на спасительный покров ночи, до наступления которой оставалось не более двух часов. В коня своего Тохтамыш крепко верил, ибо знал, что равного ему нет во всей Белой Орде. Это был личный подарок Тимура, – чистокровный золотисто-гнедой «неджеди», – бесценный арабский скакун, быстрый, как птица, и выносливый, как верблюд. За первые же четверть часа скачки он легко вынес своего хозяина вперед, обогнав на добрую сотню сажен почти всех других лошадей отряда. Лишь Карач-муза, тоже обладавший конем исключительных качеств, пока поспевал за ним, держась всего на один корпус сзади; пять или шесть нукеров скакали почти вместе, шагах в сорока за ними, – остальные вскоре начали отставать, падая один за другим под стрелами преследователей. Число последних тоже заметно сокращалось: все, у кого лошади были послабее, постепенно отставали от погони.
Пригнувшись к гриве коня, Тохтамыш несся вперед, все более опережая остальных. Теперь это уже не было похоже на облаву: направление выбирал он, описывая по степи широкую дугу, постепенно выводившую его на прямой путь к Мавераннахру. Время от времени оборачиваясь, всякий раз он видел за собой меньше преследователей, но еще быстрее уменьшалось число его собственных нукеров. Впрочем, это его не особенно беспокоило, ибо он уже не сомневался в том, что и он сам, и скакавший в девяти шагах за ним Карач-мурза уйдут от погони. Однако если лошадь последнего не уступала его арабу в быстроте, – она все же не могла состязаться с ним в выносливости и на втором часу скачки начала заметно сдавать.
Когда солнце, в последний раз обшарив землю скользящими, розовыми лучами, скрылось за грядою дальних холмов, Тохтамыш снова обернулся. Из всего его отряда за ним следовал теперь один Карач-мурза, но и он отстал уже шагов на двести. Медленно настигая его, за ним мчалось человек десять преследователей, лошади которых оказались достаточно выносливыми, – все остальные давно отстали от погони,
и в бескрайной степи, насколько хватал глаз, больше никого не было видно.
«Ичана нагонят!»– с тревогою подумал Тохтамыш. Первым его побуждением было придержать коня и разделить участь друга, ибо он не сомневался в том, что на его месте Карач-мурза поступил бы именно так. Но в нем сейчас же заговорил холодный рассудок: «Ведь вдвоем мы все равно не отобьемся от десятерых, значит, я только погублю себя и его. А так он еще может уйти, – на нем кольчуга, и стрелы ему не страшны. Ну, а если его схватят, а я спасусь, то смогу выкупить его у Мелика…»
Успокоив себя такими рассуждениями, он продолжал мчаться дальше во весь опор, но теперь поминутно оглядывался. Карач-мурза отставал все больше, и двое преследователей, немного опередив других, скакали шагах в сорока за ним, выпуская стрелу за стрелой. «Ничего, на нем хорошая кольчуга», – снова подумал Тохтамыш и в ту же минуту увидел, что Карач-мурза покачнулся в седле, медленно стал сползать на бок и, проскакав еще несколько шагов, рухнул на землю.
Уверенный в том, что его все равно не догонят, Тохтамыш придержал коня. Видя его совсем близко, вся погоня, – не обращая никакого внимания на упавшего, – бросилась за ним, ибо тому, кто привезет его живым или мертвым, хан Мелик обещал в награду тысячу коней. На протяжении следующих четырех или пяти верст, идя почти за хвостом его лошади, преследователи уже мысленно делили это богатство. Но едва на землю спустилась ночь, он снова полетел вперед быстрее птицы и вскоре исчез во мраке.
Причиной падения Карач-мурзы была не стрела врагов, как думал Тохтамыш и как были уверены сами стрелявшие. Правда, несколько стрел ударили ему в спину, и одна даже застряла в бармице, но на нем был отличный, московской работы юшман, служивший надежной защитой от стрел, которые, таким образом, не причинили ему вреда. Но еще во время сражения он был ранен копьем в левое плечо, чего никто из окружающих не заметил. Вначале он и сам не обратил на эту рану внимания, – острие копья, разорвав несколько зве-
Бармица – кольчушиая сетка, прикреплявшаяся к шлему для защиты шеи и плеч.
ньев кольчуги и мякоть плеча, прошло вскользь. Но рана сильно кровоточила. Перевязать ее или даже зажать рукой было невозможно во время напряженной скачки, когда каждая секунда промедления грозила гибелью, и Карач-мурза вскоре начал слабеть от потери крови. Последние полчаса он удерживался в седле только предельным напряжением воли, но все же стал быстро отставать от Тохтамыша и в конце концов, потеряв сознание, упал наземь.
