Пока генералы решали, как поступать дальше, солдаты 1-го гренадерского, стоявшие саженях в двадцати от врага и перестреливавшиеся с ним, не выдержали и бросились на укрывавшихся за кустами, уже потерявших прежний пыл пруссаков. Справа их примеру последовали вологодцы.
Суворов подбежал к гребню горы, когда вологодцы, подняв за собой тучи пыли, только что кинулись вниз на пруссаков в штыки.
За вологодцами плотными рядами стояли знакомые апшеронцы, с которыми он вчера насыпал большую батарею. Подбегая к ним, Суворов издали увидал их сутуловатого, мешковатого полкового командира. Он сидел в сторонке на барабане.
По возбужденным лицам мушкатеров можно было видеть, что они готовы сейчас же последовать примеру вологодцев и только ждут сигнала к атаке. Минута была решающая.
Суворов не раздумывал. Он бежал к фрунту апшеронцев. Сутуловатый командир, увидев бегущего к полку штабного офицера, поднялся с барабана и заковылял на своих негнущихся, подагрических ногах.
Александр Васильевич раньше него выбежал вперед и, выхватив из ножен шпагу, закричал:
– За мной, ребята! – и побежал к оврагу.
Это было боевое крещение Суворова, но он не чувствовал никакого страха. Наоборот, здесь, под пулями, он стал более спокоен, чем был там, на горе, когда смотрел на бой в зрительную трубу. Суворов немного волновался, но к этому волнению примешивалось какое-то любопытство – поскорее узнать, испытать все самому.
– Ваше высокоблагородие, батюшка барин, бросьте этот вертел – вы же с ним пропадете! Возьмите хоть нашу солдатскую фузею! – совал ему в руки тяжелую четырнадцатифунтовую фузею какой-то капрал, подбежавший к нему.
Суворов в одну секунду оценил услугу. Капрал был прав: что можно сделать с тонким клинком против штыка?
Он сунул шпагу в ножны и схватил фузею.
В двух шагах уже был овраг. Суворов обернулся к апшеронцам. На мгновение он увидел за собою плотную стену мушкатеров, их разгоряченные, полные решимости лица.
– Ура! – закричал Суворов и бросился вниз.
За ним, обгоняя, ринулись в овраг апшеронцы. Кто-то упал, загремев фузеей и водоносной флягой. Кто-то крикнул сзади: «О Господи!» – видимо, угодила пуля. Апшеронцы сбежали в овраг.
Пруссаки не выдержали натиска гренадер и вологодцев и попятились к Мельничной горе. На ее склонах кипел штыковой бой. Апшеронцы хорошо подоспевали на помощь.
Слева вновь прокатилось «ура»: русские полки атаковали пруссаков по всему оврагу.
Суворов легко бежал с фузеей наперевес: с горы ноги бежали сами. Шляпа давно слетела с головы, но он и не подумал ее подымать – хотелось скорее вперед. Он уже различал пруссаков. Рослые, плотные, они отчаянно отбивались от мушкатеров, но мушкатеры бесстрашно лезли вперед.
Неожиданно из-за куста на Суворова выскочил пруссак. Подвижной, ловкий Суворов как опытный фехтовальщик быстро отпрыгнул в сторону и ударил неповоротливого, тяжелого гренадера штыком в бок. Пруссак упал.
Суворов побежал дальше. Он видел, как впереди, в нескольких шагах от него, старик мушкатер боролся с пруссаком – оба старались вырвать друг у друга оставшуюся у кого-то в руках фузею. Небольшая канава отделяла Суворова от борющихся. Александр Васильевич прыгнул, но оступился и упал на одно колено. Падая, он увидел – что-то черное и большое метнулось к нему сбоку.
«Пруссак! Конец!» – пронеслось в мозгу.
Но над его головой раздался крик, и, больно задев Суворова, в канаву полетел пруссак: вовремя подоспевший русский мушкатер свалил его сзади штыком. Суворов вскочил на ноги и глянул на своего спасителя. Он без труда узнал в нем молодого мушкатера, рубившего рогаточные колья.
Пруссаков вблизи уже не было, – русские штыками теснили их выше и выше. С Большого Шпица с криком «ура» бежали новые полки.
Пруссаки лезли на Мельничную гору, которая и без того была переполнена войсками. Но и на горе не было спасения: батареи Бороздина, стоявшие в центре Большого Шпица, давно били продольным огнем по этому скоплению неприятеля. Ни одно ядро, ни одна картечь не пропадали даром.
Горела подожженная брандкугелями ветряная мельница. Густой сизый дым полз по горе.
Пруссаки заколебались, побежали с Мельничной горы вниз, к берегам болотистой речки Гюнер. Русские сидели у них на плечах.
XVII
Король Фридрих без шляпы, в измятом, изодранном мундире стоял один на пригорке и тупо, невидящими глазами глядел перед собой.
Мимо него, обезумев от страха, бежали его гренадеры, мушкатеры, егеря. Пришпоривая, нахлестывая нагайками, подгоняя палашами коней, скакали в одиночку кирасиры, драгуны, гусары. Побросав пушки, с обрубленными постромками, на тяжелых артиллерийских лошадях удирали фурлейты, канониры.
Никто не обращал внимания на короля. Еще так недавно – всего лишь час тому назад – в его руках была победа, была армия, была власть. А теперь не осталось ничего.
Его неустрашимая пехота была опрокинута русскими мужиками. Его прославленная конница разбита. Сам Зейдлиц и принц Вюртембергский тяжело ранены, генерал Путкамер убит, командир кирасирского полка Бидербее взят в плен казаками. Пушки застряли на берегах мелкой болотистой речонки Гюнер.
Все погибло. Не помогли ни капральская палка, ни его, королевские, угрозы, уговоры и просьбы. Он обещал награды, обещал увеличить жалованье, наконец собственноручно колотил тростью бегущих. Все напрасно: остановить этот поток было невозможно.
Сбитые русскими штыками с Мюльберга, пруссаки бежали куда кто мог. В глазах у каждого светился страх. Уши ловили только одно слово: «казак». Из сорокавосьмитысячной армии спаслось немного: большая часть оставалась тут ранеными и убитыми.
Уже уходили последние верховые. Уже слышались казачьи крики и гиканье, когда наконец короля заметили. Пришпоривая измученного жеребца и в страхе ежесекундно оглядываясь назад, мимо пригорка, на котором стоял король Фридрих, промчался ротмистр Притвиц. Он не заметил бы короля, если бы скакавший сзади за ним гусар не крикнул:
– Господин ротмистр, вон наш король!
Король Фридрих не успел опомниться, как чьи-то рука бесцеремонно схватила его поперек туловища и бросила в седло. Король лежал, точно куль соломы. Ни возражать, ни поправляться было некогда: казаки настигали беглецов.
XVIII
Полулежа на соломе в какой-то заброшенной лесной сторожке, король Фридрих едва нацарапал при свете сумерек две записки – одну в Берлин, другую генералу Финку, который унес-таки благополучно из Кунерсдорфа свой толстый живот.
Король отказывался от армии.
Армии, собственно, не было: из сорока восьми тысяч едва осталось три. Король поручал генералу Финку эти жалкие остатки.
«Я передаю ему армию, которая не в силах бороться с русскими», – писал он в Берлин.
Написав записки, король отвернулся к стене и вжал голову в плечи, стараясь поглубже уйти в воротник: даже голову нечем было покрыть, – шляпа короля осталась на поле сражения, там же, где остались 26 знамен, 2 штандарта и 172 пушки.
Офицеры на цыпочках вышли из халупы: король спит!
Но в эту ночь королю Фридриху не спалось. Эту ночь король Фридрих запомнил на всю жизнь.
XIX
После двенадцати часов беспрерывной пушечной пальбы, грохота взрывов, визга ядер и свиста пуль, после всей этой музыки ожесточенного боя наконец-то на франкфуртских холмах наступила тишина.
Сражение было окончено: пруссаки бежали. Преследовать их, рассыпавшихся по дорогам, полям и болотам, бросилась легкая конница, которая весь день простояла в резерве.
В бурной штыковой атаке все перемешалось. Сейчас нельзя было разобрать, где какая дивизия, какой полк, какая рота. Все перетасовалось: мушкатеры и артиллеристы, солдаты и офицеры, русские, австрийцы и пленные пруссаки.
Голодные, измученные солдаты рады были посидеть, отдохнуть, напиться ржавой болотной воды, съесть припасенный черный сухарь. Там и сям загорались костры из поломанных картечью зарядных ящиков и лафетов. Проголодавшиеся солдаты варили кашу. Многие, не дождавшись ужина, завалились спать тут же, среди убитых и умирающих.
Подполковнику Александру Суворову пришлось еще немного поработать: главнокомандующий Салтыков хотел немедленно же отправить императрице донесение о победе. Для этого прежде всего нужно было выяснить, сколько трофеев взято у неприятеля – пушек, знамен и пленных. Аккуратный штаб-офицер провозился с подсчетом довольно долго, – было уже за полночь, когда Александр Васильевич подъехал к своей палатке, оставшейся все там же, на Еврейской горе.
Он устал за этот бесконечно длинный, богатый впечатлениями день. Суворов лежал и думал.
До сих пор он только читал, а сегодня наконец-то сам участвовал в сражении, видел русского солдата и его начальников не в лагере или на вахтпараде, а в бою. И, несмотря на то что сегодня русская армия разбила непобедимого «скоропостижного» короля, многое в русской армии не нравилось подполковнику Суворову.
