Конн Иггульден - Кости холмов

Хотя едва слышимый звук шел издалека, определенно это трубил дозорный. Как только его сигнал стих, Джелме схватил меч, подвешенный к центральному столбу юрты. Натянув сапоги и накинув на плечи халат, полководец выскочил в ночную мглу.

Лагерь уже начал просыпаться. Ворча спросонья и пощелкивая языком своим скакунам, воины садились в седла. До стана Чингиса оставался всего день пути, и Джелме мог только гадать, что за сумасшедший отважился бы скакать ночью, рискуя ногами драгоценных лошадей. Попадись на пути всего одна норка сурка – и у коня сломана передняя нога. Джелме и представить не мог, чтобы на этих безлюдных равнинах оказались враги. Он не знал никого, кто осмелился бы напасть на него здесь. И все же на всякий случай готовился отразить нападение, не желая оказаться застигнутым врасплох в собственном лагере.

К юрте Джелме подбежал по темной траве Чагатай. Его неровная поступь выдавала количество выпитого накануне арака. Когда вокруг юрты зажглись светильники, ослепленный, юноша сощурил глаза, но Джелме не проявил ни малейшего снисхождения. Ведь воин всегда должен быть готов вскочить на коня и скакать, и недомогание ханского сына мало интересовало сейчас Джелме.

– Возьмешь сотню, Чагатай, – велел он, не скрывая своего недовольства. – Прочешешь местность вокруг: нет ли кого. Кажется, мы тут не одни.

Наследник хана быстро зашагал назад, на ходу свистом собирая своих командиров. Джелме подзывал подчиненных и быстро отдавал приказы. Дозорные дали ему не много времени, и он не тратил попусту ни минуты. Отряды собирались один за другим, никто не сидел без дела. Мужчины готовили оружие к бою, женщины и дети собирали вещи и грузили их на телеги. Ночь быстро наполнилась лязгом металла и человеческими голосами. Тяжеловооруженная стража проезжала парами по лагерю в поисках врагов или воров.

В центре всего этого круговорота и оживления стоял Джелме. Криков тревоги пока никто не подал, но он услышал далекий вой рога еще раз. В мерцающем зареве шипящих светильников на бараньем жиру слуги подвели к Джелме его жеребца и поднесли полный колчан.

Когда войско было готово, Джелме выступил в ночь. Рядом с ним скакали первые пять тысяч воинов – чистокровных монголов, закаленных в боях. Никто не любил воевать в темноте, ведь, если придется вступить в бой, потерь среди людей и лошадей не миновать. Джелме крепко сжал зубы, впервые за ночь ощутив холод.

Чингис мчался во тьму. Он был сильно пьян и едва держался в седле, крепко упираясь в стремена, чтобы не упасть с лошади. Как того требовал старинный обычай, каждый раз, принимаясь за новый бурдюк арака, он окроплял землю несколькими каплями, которые предназначались духам – хранителям его народа. Еще больше лил хан в пламя праздничного костра, кружась и пританцовывая в клубах сладкого дыма. Несмотря на возлияния, Чингису всякий раз доставалось изрядное количество хмельного напитка, и вскоре он совершенно потерял меру.

Праздник начали справлять два дня назад. Чингис торжественно приветствовал вернувшихся сыновей и военачальников и прилюдно оказал им всяческие почести. И даже вечно печальный и хмурый Джучи повеселел, как только подали большие тарелки добытой во время недавней охоты дичи. Хасар и Угэдэй тоже накинулись на лучшие куски с возгласами удовольствия. За истекшие годы им довелось отведать немало удивительных и необычных блюд, но ни в Корё, ни в Цзинь, где столы ломились от яств, никто не мог принести им хотя бы тарелку кушанья из заплесневелой баранины. Это мясо зарыли в землю прошлой зимой и откопали только теперь, специально к возвращению полководцев. Глаза Хасара намокли от слез, хотя он заявил, что это скорее следствие острого духа протухшего мяса, нежели ностальгия по редкому деликатесу. Конечно, никто ему не поверил, но это не имело значения.

Когда празднество подошло к кульминационной точке, повсюду царил шум и пьяный разгул. Самые крепкие воины потащились по чужим юртам в поисках женщин. Женщины племени были в безопасности, но китайские рабыни и русские пленницы стали легкой добычей. Они громко кричали, но их надрывные крики, заглушенные барабанами и гудением рогов, едва ли кто-нибудь слышал.

На чтение поэм не хватило и дня. Некоторые исполнялись нараспев, как в древние времена, одним певцом двумя тонами одновременно. Другие просто читались вслух всем, кто готов был послушать. Когда же первая ночь пиршества подошла к концу и наступил рассвет, возле костров собрались почти все.

Закончился и второй день праздника, но поэты так и не исполнили свои баллады о подвигах Арслана, дожидаясь приезда его сына. В ту же ночь Чингис сам наполнил чашу старого кузнеца и сказал:

– Арслан, Чагатай и Джелме всего в дне пути отсюда. Поедешь со мной встречать наших детей?

Тот кивнул и скривил рот в пьяной улыбке.

– Я возьму сказителей, чтобы спели им песни о тебе, старик, – с трудом вымолвил Чингис.

Идея показалась ему грандиозной, и он с радостным чувством кликнул своих полководцев. Субудай и Джучи отправились за лошадьми, а Хасар с Угэдэем, спотыкаясь, поковыляли к хану. Угэдэй выглядел немного зеленоватым, но Чингис не обратил внимания даже на то, что от сына веяло кислым запахом рвоты.

Замечательную серую кобылу хана подвел Хачиун.

– Ты с ума сошел, брат! – задорно кричал он. – Кто устраивает скачки ночью? Кто-нибудь упадет.

Чингис показал на темноту, затем махнул своим товарищам.

– А мы не боимся! – заявил он, и вся компания шумно выразила одобрение. – Со мной моя семья и полководцы. Со мной кузнец Арслан и Субудай Храбрый. Пусть земля боится нас, если мы упадем. Мы разверзнем ее нашими стальными черепами! Готовы?

– Я поеду рядом с тобой, брат, – ответил Хачиун, и оба возглавили небольшую колонну всадников.

Впрочем, колонна росла по мере того, как к ней присоединялись другие. Среди них был и шаман Кокэчу, один из немногих, кто выглядел трезвым. Чингис поискал младшего брата Тэмуге, но тот остался стоять на земле, неодобрительно покачивая круглой головой. «Дай черт с ним! – подумал Чингис. – Бесполезный слизняк никогда не умел ездить в седле».

Хан огляделся, посмотрел на свою семью, проверяя, чтобы у всех были полные бурдюки арака и рисового вина. Плохо, если выпивка скоро закончится. Двенадцать певцов тоже присоединились к колонне. Их лица пылали от возбуждения и восторга. Один сказитель не устоял и уже принялся читать первые строки своей поэмы, вызвав негодование хана, который едва удержался, чтобы не скинуть того с коня и не отправить назад.

Звезды проливали на землю немного света, и Чингис мог видеть своих сыновей, братьев и полководцев. Он пребывал в добром расположении духа и даже посмеялся, представив, какая была бы потеха, если б сейчас на пути у этой своры головорезов вдруг оказался бы какой-нибудь незадачливый вор.

– Даю белую кобылу тому, кто доскачет до лагеря Джелме и моего сына Чагатая раньше меня, – объявил хан и затаил дыхание, дожидаясь, когда предложение пройдет по рядам. Ответом его попутчиков стал азартный оскал на их лицах. – Скакать что есть сил, если у вас есть мужество! – прокричал Чингис, дождавшись ответа, потом вонзил пятки в бока любимой кобылы и стремглав понесся по степи.

Остальные помчались за ним. Все, кто оказался рядом с лошадью, покинули лагерь следом за своим ханом. Абыло их, наверное, тысячи две. Никто не раздумывал и не колебался, хотя земля была твердой и падение запросто могло стоить жизни.

Скачка на бешеной скорости по черной земле слегка освежила разум Чингиса, но в области левого глаза больно стучало, отдавая в висок. Он вспомнил, что где-то поблизости текла река. Мысль опустить голову в ледяную воду искушала и не давала покоя.

От веселого настроения не осталось и следа, когда Чингис заметил во мгле движение на фланге. Сердце не успело ударить дважды, а в голове уже пронеслась мысль, что, возможно, он сильно рискует жизнью, не взяв с собой ни знамен, ни барабанов, ни всего прочего, что возвещало бы на всю округу о приближении хана. Затем он снова вонзил пятки в лошадь и с яростным криком направил животное вперед. Должно быть, это люди Джелме окружали его с обеих сторон. Словно умалишенный, Чингис мчался в самый центр линии нападавших, туда, где рассчитывал встретить своего темника.

Хасар и Хачиун скакали чуть позади, а потом Чингис увидел Джучи. Прижавшись всем телом к седлу, он догонял отца, все время подбадривая криками своего скакуна.

Возглавленная самим ханом рваная колонна всадников неслась в направлении передовой линии войска Джелме. Двое упали, когда их лошади споткнулись о невидимое препятствие. Не в силах остановиться, новые всадники налетали и валились на упавших лошадей и людей. Еще трое сломали ногу и были выбиты из седла. Некоторые мужчины вскакивали на ноги и смеялись как ни в чем не бывало, тогда как другим больше не суждено было подняться. Но Чингис ничего этого не замечал, столь сосредоточен он был в тот момент на опасности, исходившей от войска Джелме, и так увлечен скачкой наперегонки с дерзким сыном.