Те – ругаются: в каком вы, товарищ, виде, доложите обстановку, что у вас здесь происходит?.. Где противогазы? Где спецкостюмы? Куда делись!..
– Да вот, говорит, гости дорогие, рыбалка большая у их была, в лиман на осетра ходили, там у нас комары, спецкостюмы хорошо подошли…
– А если завтра, товарищ, будет атомный взрыв? Если атака газовая?
– Ой-ой, не говори, слушай, не говори, брат: на весь мир опозоримся, точно тебе говорю…
Вот и опозорились, Иван Михайлович, наши начальники на весь мир – стыд-то сразу пропал, в момент: кооперативы возглавили жены и старшие дети директоров заводов, родственники секретарей обкомов и облисполкомов, руководителей спецслужб на местах, прежде всего – КГБ, они ж… у нас… самые быстрые, наследники Дзержинского… ну и – близкие многих-многих товарищей из Москвы, из отраслевых министерств… Прежде всего они!
– А у меня Катюха… – Чуприянов улыбнулся, – смирно дома сидела, потому как все мы здесь – недотепы!
– Понимаю, – кивнул головой Петраков. – Понимаю! О присутствующих – правду и ничего, кроме правды, то есть только хорошее, тем более – под уху с «клюковкой»… А вот близкий приятель мой, директор большого-большого машиностроительного завода, кинул на кооператив, на «схему», как они говорят, свою жену, учителя словесности, – выпускать запчасти для тракторов… И каких!
– Послушайте, – Чуприянов мял руками лоб, – послушайте, Китай при Дэн Сяопине именно так выползал из социализма, через частников…
– …Да. Но без права гнать их товар за рубеж, – улыбнулся Петраков.
Со стороны он казался большим ребенком – Николай Яковлевич все время как-то по-детски поправлял очки на носу и близоруко (в этом тоже было что-то детское) смотрел по сторонам.
– Китай, его кооперативы, создавали, дорогой Иван Михайлович, конкуренцию товаров у себя в стране, исходя из принципов социалистического соревнования. А Николай Иванович, получив – вдруг – горячую поддержку Михаила Сергеевича… при абсолютно беспомощном… уже тогда… КГБ, ибо Крючков опустил «контору» ниже некуда, – они, хочу заметить, играли только на заграницу, причем деньги, выручка товаропроизводителей оставались там же, за кордоном.
Иными словами, это был правильный шаг в ложном направлении – а у Китая никогда не было ложных целей, Китай сам себе не враг, потому и живут китайцы все лучше и лучше!
К концу 88-го, дорогой Иван Михайлович… дорогой мой директор… нефтепродукты и хлопок, цемент и рыба, металл и древесина, минеральные удобрения Ольшанского и кожа – все, что Совмин и Госплан выделяли для насыщения внутреннего рынка Советского Союза, все это поперло за рубеж эшелонами. И прежде всего в Китай, кстати говоря! А разрушив (через коммерческие банки) единую финансовую систему СССР, народ, те же директора, между прочим, стали… не обижайтесь, дорогой Иван Михайлович, из песни слов не выкинешь… стали складывать деньги в кубышку, будто… заранее знали, заранее готовились к акционированию своих предприятий, ждали, короче, именно Гайдара!
Январь 89-го – какая скорость, да? – записка Власова, Шенина и Бакланова, страшный документ, я его видел своими глазами: «Обеспеченность сырьем, материалами в автомобильной и легкой промышленности Советского Союза составляет не более 25 %. Строителям на жилье и объекты соцкультбыта приходит лишь 30 % ресурсов. Многие предприятия, по словам министров, т.т. Паничева, Пучина, Давлетовой вот-вот встанут…»
А где ресурсы – да? Куда делись ресурсы? Кто знает?
Как где? Все знают! Через кооперативы их волокут за рубеж…
И обрушился весь внутренний рынок страны.
Отменить бы им эту глупость… правильный шаг в ложном направлении… – да?
Не отменили. Вот так? Да так! Для меня это загадка… – или Горбачев уже тогда боялся кого-то?
Что же делают наш дорогой Совмин, наш дорогой Рыжков, когда внутренний рынок страны – поплыл? Правильно, все у нас как всегда: из закромов Родины Совмин выделяет золото на закупку товаров и продовольствия за границей.
Золото рекой плывет за рубеж, продовольствие, наше собственное продовольствие, включая мясо, рыбу и хлеб, повсеместно оформляется теперь как «забугорное»: суда загружаются в портах Таллина или Риги, огибают Европу и приходят в Одессу, где русская пшеница вдруг оказывается (по документам) уже импортной – по цене 120–140 долларов за тонну…
Петраков остановился и внимательно посмотрел на молчавшего Чуприянова, – Иван Михайлович не пил, думал, уставившись в стол, о чем-то о своем.
– Вот он, 88-й год, – закончил Петраков. – Заводы – действительно встали, причем – по всей стране, хозяйственные связи оборвались, а в ответ тут же появились известные народные фронты, люди вышли на улицу: в Куйбышеве на митинг протеста собралось почти 70 тысяч человек.
Чуприянов молчал.
На стене тикали старые ходики, вокруг висели фотографии в красивых рамках, в окне истерически билась жирная муха.
На дворе – снег, а в окне – муха, вот как это может быть?
– Будто… о какой-то другой стране говорите… – протянул Чуприянов. – А мы тут жили-жили… почти ничего не замечали, а в то, что замечали, – не верили…
– До полного развала страны оставалось два года, – заключил Петраков.
– А Егор Тимурович, значит… теперь и до нас добрался? – вздохнул Чуприянов. – Длинные у вашей Москвы руки… И за Ачинск схватились…
Ему очень хотелось поменять тему.
– Приватизационный чек – десять тысяч рублей! – откликнулся Петраков.
Он быстро приналег на картошку и был, казалось, очень доволен.
– Хороший человек, – хмыкнул Чуприянов. – А цифры у него откуда?
– Как откуда? С потолка, Иван Михайлович, откуда же еще? Но это не вполне рубли.
– Как? – изумился Чуприянов. – Ишь-ты… А что ж… тогда, коль не рубли, можно спросить?
– Никто не знает, слушайте…
Петраков красиво допил свою рюмку.
…Такой стол, конечно, может быть только в России: все либо с огорода, с грядки, либо – из леса. Россия никогда не умрет от голода (на это, видимо, и расчет местной власти, кстати говоря, потому что власть на местах очень быстро сейчас превращается в паханат), ибо главные богатства страны это, конечно, не нефть и газ, а лес, озеро или река.
Самое чудесное на русском столе – это моченые яблоки, но никто не знает, как их подавать: то ли как десерт, то ли как закуску.
– Рубль есть рубль, – вздохнул Чуприянов, – в России царей не было, Романовых, а рубль – уже был… – слышите, да? Москвичи! Если это не рубль, значит, не пишите… на вашей новой бумажке… что это рубль, че ж людей-то дурить! Приватизационный талон… или… как?..
– …ваучер. У Гайдара человечек есть, – сообщил Петраков, – Володя Лопухин, он и предложил назвать эту счастливую бумажку ваучером; словечко, конечно, непонятное, но грозное…
Чуприянов снова разлил «по клюковке».
– Ваучер, надо же… Замечательная русская забота – угроза: «Не влезай, убьет!» на английский язык, как известно, не переводится, англичане не понимают, что это значит. Зато мы, русские, понимаем с полуслова… Рыбу кидай, – приказал он Катюше. – И водку в уху, лучше – полстакана, так?..
По голосу чувствовалось: большой начальник.
– А водку-то… зачем? – не понял Петраков.
Прежде он никогда не слыхал, чтобы в уху добавляли водку.
– А еще, ешкин кот, надо обязательно в ведро с ухой опустить березовую головешку. Чтоб наварчик, значит, дымком отдавал, иначе это не уха, это будет рыбный суп!..
Про головешку Петраков тоже слышал впервые.
– Надо ж… рецепт какой…
– Старорусский, – широко улыбнулся Чуприянов. Вэтой улыбке была такая открытость, что сразу становилось тепло: видно же, искренний человек, русский, без дна. – Там, в ведре, литров шесть водицы, не меньше.
Чтобы она стала ухой, полагается шесть килограммов линя – хариус у нас нынче идет на второе… раздельное питание, короче говоря, рыбный день… Варим так: рыбка опускается в марле… и кипит в ведре, пока глаз у рыбки не побелеет. Почему? Да потому что рыбы в бульончике или костей, не дай бог, не может быть; рыба всегда подается отдельно, ставится на стол рядом с бульоном, и лучше всего – в деревянной мисочке…
Если – тройная уха, значит, не обессудьте: три раза по шесть килограмм, марля за марлей… каждый кидок – минут на семь-десять, не больше. Но обязательно должны быть ерши. Если уха тройная – обязательно ерши, а ерши нынче делись куда-то, нет их в озере, вот хоть убейся…
Таких, как Чуприянов, директоров, Бурбулис обзывал «красными директорами».
Это он как клеймо ставил, а директора посмеивались: красный цвет – цвет крови, «красный» – значит… директор до века, до последнего вздоха.
Паразит он и есть паразит – вот только откуда этот Бурбулис взялся?
Почему так много сейчас паразитов?
– Если на Западе вам заказывают отель, выдается специальный талончик – ваучер… – закончил Петраков. – Отсюда и заголовок…
Он ел не отрываясь, в обе щеки, не замечая крошек, валившихся изо рта.
