Георг Эберс - Уарда

Рукав Нила, впадающий у этого города-крепости в море, был до того забит судами везира и его свиты, лодками и барками людей, приехавших встретить фараона и его войска, что судну вдовы пришлось стать на якорь далеко от города. Сопровождавшему ее домоправителю удалось поговорить с Амени всего лишь несколько часов назад.

Сетхем очень изменилась за это время. Глаза ее, которые еще несколько месяцев назад одним взглядом окидывали все огромное хозяйство в Фивах, глядели теперь с усталым равнодушием, и хотя она была по-прежнему полной, но исчезла прежняя степенность, и она выглядела тяжело больной. Ее губы, произнесшие столько умных слов, были теперь плотно сжаты и шевелились лишь для молитвы или когда кто-нибудь из ее друзей произносил имя ее сына.

Она понимала, что поступок Паакера достоин глубочайшего презрения, и даже не пыталась найти оправдания сыну: материнская любовь прощала ему все и без этого.

При мысли о сыне – а она только о нем и думала днем и ночью – из ее воспаленных глаз текли слезы.

Судно, на котором она плыла, бросило якорь в Пелусии в ту минуту, когда пламя горящего дворца озарило ночное небо. Зарево пожара и крики людей заставили ее выйти на палубу. Тут она услыхала, что горит роскошный дворец, выстроенный везиром для Рамсеса. Сам фараон в опасности, говорили вокруг, а поджог совершили какие-то предатели. Когда же наступил день, то среди звучавших вокруг проклятий до ее ушей все чаще доносились имена ее сына и сестры.

Она ни о чем не спрашивала, ничего не хотела слышать, но подозревала страшную истину. Запершись в своей каюте, она произносила слово «измена» и чувствовала, как ее отяжелевшую от страшных мыслей голову пронизывает нестерпимая боль, а все тело бросает в холод.

Весь день она пролежала в своей . каюте, закрыв глаза, и упорно отказывалась от еды и питья. Тем временем ее домоправитель узнал печальную правду об участии своего бывшего хозяина в поджоге; хотя ему сразу стало ясно, что дело его госпожи окончательно проиграно, он все же стал разыскивать Амени, но, поскольку верховный жрец был в числе приближенных фараона и добиться встречи с ним было нелегко, ему удалось поговорить с Амени лишь на следующий день.

Амени ободрил домоправителя, отвез его на своей колеснице в гавань, поднялся на корабль и попытался подготовить Сетхем к великой радости, которая ожидала ее после тяжкого горя. Но он пришел слишком поздно: несчастная мать лишилась рассудка. Безучастно слушала она жреца, когда он пытался пробудить в ней мужество, уговаривал ее взять себя в руки, и лишь время от времени прерывала его вопросами: «Неужели он это сделал? » или «Жив ли он? » Наконец Амени удалось уговорить ее поехать в лагерь, где она найдет сына. Пентаур поразительно похож на ее покойного супруга, думал он при этом и надеялся, что один его вид вернет ей рассудок.

Уже в своей палатке он осторожно рассказал ей о том, как ее сына Пентаура подменили Паакером. Она с большим вниманием следила за его рассказом, но, казалось, слушала историю какого-то совершенно постороннего человека. Когда же Амени упомянул об уме и таланте поэта, а также об его сходстве с покойным махором, она пробормотала:

– Я знаю, знаю; ты ведь говоришь о проповеднике, которого все слушали в день Праздника Долины…

И тут же снова спросила, жив ли Паакер, хотя уже неоднократно слышала о его гибели. В конце концов верховный жрец оставил ее, чтобы разыскать Пентаура.

Мы уже знаем, что он нашел его у входа в палатку, где только что скончался Небсехт.

Когда он вместе с поэтом, уже подготовленным к встрече со своей настоящей матерью, сраженной тяжким недугом, вошел в свою палатку, ее там не было. Слуги сообщили ему, что Сетхем уговорила доброго старика Гагабу отвести ее к трупу Паакера.

Амени страшно рассердился. Он боялся, что теперь Сетхем совсем погибла, и просил Пентаура поспешить следом за ней.

В палатке, раскинутой возле самого пожарища, лежали бренные останки бывшего махора. На его тело был наброшен кусок простой ткани, а лицо, оставшееся невредимым во время падения, но вычерненное краской, было открыто. Рядом стояла на коленях его несчастная мать.

Она не обернулась на зов Амени. Тогда он подошел к ней, коснулся ее плеча и, указывая на труп, сказал:

– Это был сын садовника. Верная долгу матери, ты воспитала его как своего собственного сына. Но истинный наследник твоего благородного супруга, дитя, которое ты выносила под сердцем, – вот этот юноша, Пентаур. Боги дали ему не только внешнее сходство с отцом, но также ум и способности благородного махора. Да простятся этому покойному его грехи ради твоей доброты, но любовь твоя должна обратиться к настоящему сыну твоего мужа, к этому благородному человеку, спасителю фараона под Кадешем.

Выслушав верховного жреца, Сетхем поднялась, подошла к Пентауру, как слепая ощупала рукой его грудь и лицо, а затем сказала:

– Это он! Да благословят его боги.

Пентаур хотел заключить ее в объятия, но она отпрянула, словно боялась нарушить верность сыну, бросилась на землю подле носилок и зашептала:

– Бедный, бедный Паакер…

– Мать! Мать! Признай же своего сына! – вне себя от волнения воскликнул Пентаур.

Сетхем повернула к нему голову.

– Это его голос! Это он! – глухо проговорила она. Затем встала, снова подошла к Пентауру, прильнула к нему, обхватила склоненную к ней голову, крепко поцеловала его в губы и промолвила:

– Да благословят тебя боги!

Но тут же вновь упала на колени перед трупом, как будто в чем-то провинилась перед Паакером.

Так и осталась она безмолвно стоять на коленях, лишь время от времени нежно поглаживая уже окоченевшее тело, пока ее не отнесли на корабль. Там она легла на койку и отказалась от пищи. По временам ее губы шевелились, и она повторяла все одно и то же:

– Бедный Паакер! Бедный Паакер!

Пентаур не отходил от нее ни на шаг, но она уже не узнавала его и вскоре тихо и незаметно последовала за своим жестоким воспитанником в потусторонний мир.

На следующий день фараон снял свой лагерь и с большей частью войск отбыл в соседний город Танис, или, как его называли, «град Рамсеса».

Поселенцы-иудеи, которых везир Ани, пытаясь привлечь на свою сторону, освободил от принудительных работ, теперь все были призваны на постройку дворца и укреплений. В Танисе же был подписан мирный договор, причем посол хеттского царя Тартисебу от имени своего повелителя поднес фараону текст этого договора, вырезанный на серебряной пластинке. [226]

После того как Пентаур закрыл глаза своей матери и отвез ее тело в Гелиополь, чтобы там ее набальзамировали, он последовал за фараоном в Танис. Из Гелиополя мумию его матери должны были отправить в Фивы, чтобы там торжественно поместить в фамильную усыпальницу. Забота о матери и о погребении умерших была всегда настолько священна для египтян, что ни Пентаур, ни Бент-Анат и помыслить не могли о своей свадьбе, прежде чем не была погребена Сетхем.

21-го тиби [227] двадцать первого года правления Рамсеса, в день подписания мирного договора, опечаленный Пентаур вернулся в Танис. Оказалось, что и садовник, отец Паакера, которого Пентаур любил как родного отца, умер незадолго перед его возвращением в Фивы. Бедный старик не перенес вести о смерти поэта, так как очень любил его и даже почитал как какое-то высшее существо, дарованное ему особой милостью богов.

Через семь месяцев после пожара в Пелусии во дворце фараона в Фивах была торжественно отпразднована свадьба Пентаура и Бент-Анат. Надо сказать, что все невзгоды лишь крепче привязали дочь фараона к Пентауру. Она чувствовала теперь, что хотя он сильнее и талантливее ее, но она помогает ему своей любовью. С радостью видела она, как, подобно лучам солнца, заставляющим раскрыться лепестки цветов, которые закрываются к ночи, ее близость вдохнула новые силы в его подавленную горем душу.

В тяжелой борьбе и бесчисленных страданиях они потеряли и вновь обрели друг друга, и каждый из них понял, как бесконечно дорог ему другой. Забота о любимом существе стала целью их жизни, и, уверенные, что для них обоих нет ничего выше на свете, чем справедливость и чистота, они обрели счастье в своем союзе, очистившем их души. Он делился с ней самыми сокровенными своими мыслями, спрашивал ее совета в трудные минуты, а когда в их доме зазвенели детские голоса, она с благодарностью разделила с ним эту величайшую радость человеческой жизни.

Получив от фараона щедрые дары, Пентаур отдал родовое имение своему брату Гору. Сам Гор за отвагу в битве при Кадеше был назначен первым махором и получил от фараона богатые подарки. Что же касается подпиленных столбов, которые стояли в свое время у ворот дома Паакера, то Гор заменил их более скромными мачтами для флагов.

Разыскал Пентаур и несчастного Хуни, под именем которого он работал на рудниках Синайского полуострова, освободил его из каменоломен в Хенну и, щедро наградив, отпустил домой.