Ознакомительная версия.
Уж его-то, Сашу, «вытащить из щели на свет» ничего не стоит, сам идет к ним в руки. Газеты наполнены поношением руководителей, которые принимают на работу врагов: на Амурской железной дороге взяли на работу некоего Б., в другом месте некоего М., в третьем – какого-то П. «В этой связи, – писала газета, – следует отметить преступную систему приема работников. Берут без разбора, не вникая как следует в биографические данные». Это уж впрямую про него, прямое указание не брать на работу таких, как он. Плохо. Неизвестно, как все сложится дальше.
* * *
В проходной сторож поднялся с табуретки, спросил Сашу, к кому идет.
– К инженеру.
– Посмотри в мастерских, пройдешь гаражом, там и мастерские.
Во дворе, под двумя длинными навесами, стояли машины без колес, на колодках, видимо, не хватало резины. Тут же и мойка – деревянный помост, под ним устройство для стока воды.
Через широкие въездные ворота Саша вошел в пустой гараж, пахнуло бензином, ацетиленом, выхлопными газами: возле машин возились слесаря. Этот запах, машины, слесаря в замасленных телогрейках сразу вызвали в памяти годы, когда он работал шофером на Дорогомиловском химическом заводе. Учителем его был Илюшка, золотой парень, добрейшая душа.
Утром, почти на рассвете, выезжали они с завода и мчались по пустынной набережной Москвы-реки.
– Убери газ, убери газ! – кричал Илюшка. – Отниму руля, помни!
Как только Саша сбавлял скорость, успокаивался и принимался говорить о своей невесте. Однажды невеста потребовала, чтобы Илюшка повел ее в парк Горького на танцплощадку. Илюшка полжизни прожил в деревне, ни о каких фокстротах не слышал, танцевать не умел, но признаться в этом стеснялся.
– Ладно, – пообещал Саша, – выучу.
Они вернулись на завод в гараж, там стояли всего две машины: директорский «роллс-ройс» и их грузовик, сделали вид, что остались его ремонтировать, заперли изнутри ворота, и Саша начал обучать Илюшку. Илюшка был плясун, даже пустился вприсядку, ловкие номера откалывал, но простейшие шаги фокстрота никак ему не давались.
Они с Сашей брались за руки, Саша командовал:
– Шаг налево… Шаг направо… И-и раз! И-и два!
Илюшка смотрел на свои ноги, путался.
– Подыми голову, на меня смотри! – требовал Саша. – И-и раз! И-и два!
Места было мало, Саша двигал Илюшку вдоль стены то вправо, то влево. «И-и раз! И-и два!»
Через пару дней они заехали к Нине, Саша одолжил у нее Варин патефон с единственной пластинкой, на одной стороне фокстрот «Рио-Рита», на другой – танго «Брызги шампанского». И снова заперлись в своем маленьком гараже, завели патефон, и Саша опять в такт музыке командовал: «И-и раз! И-и два!»
Потом Илюшка явился на работу счастливый: был с невестой в парке культуры, танцевали и фокстрот, и танго, даже румбу, невеста сначала похвалила, потом заревновала: «Кто научил?» А я ей: «У нас на заводе учат, инструктор специальный – Панкратов». Похвалила тебя, хороший, сказала, инструктор. Илюшка очень его после этого зауважал, в поездках не придирался, помогал готовиться к экзамену, показывал, как карбюратор продуть, как зажигание поставить.
Хорошее было время, хорошие люди рядом, воспоминание о них согревало сердце.
Леонида Саша нашел в кузовном цехе. Прислонившись к стояку, он разговаривал с Глебом, тот, с кистью в руках, в заляпанных краской брюках и куртке, сидел на крыше кузова. Оба сразу узнали Сашу, Глеб приветствовал его, осклабившись и обнажив белые зубы, Леонид кивнул головой:
– Что, надумал?
– Да.
– Заявление принес?
– Принес.
– Давай сюда, и права давай.
Леонид прочитал заявление, права он уже видел.
– Подожди здесь. – И ушел.
Глеб спрыгнул с крыши кузова, присел на скамеечку рядом с Сашей, вынул пачку «Беломора»:
– Кури, дорогуша, хотя здесь и запрещено.
Закурили.
– Последний кузов докрашиваю, – сказал Глеб, – паршивая работа, но, понимаешь, дорогуша, «гроши треба», а тебе – «гроши треба»?
– Конечно.
– Всем треба, – изрек Глеб. – Из-за этих грошей великие делали самую черную работу. Ренуар, знаешь такое имя?
– Знаю, – улыбнулся Саша.
– Ренуар расписывал посуду, Крамской работал ретушером в фотографии, а Поленов, знаешь Поленова?
– И Поленова знаю.
– Поленов прямо сказал: в расписывании вывесок ничего подлого не нахожу. Он вывески делал, а я – кузова. Другой век.
Вернулся Леонид, отдал Саше водительские права, заявление с резолюцией директора базы: «Зачислить водителем во вторую колонну».
– Вторая колонна, – пояснил Леонид, – это трехтонки, ЗИС-5. Сдашь на второй класс, пересадим на автобус. А сейчас топай в контору, к секретарю, она тебя оформит.
Секретарша сидела в комнате перед директорским кабинетом, на двери которого висела табличка с фамилией: Прошкин Н. П. Печатала на машинке.
Саша положил заявление на стол. Не отрывая рук от клавиш, секретарша скосилась на него:
– Хорошо. Оставьте справку с последнего места работы.
– У меня ее нет, потерял.
Она подняла глаза.
– Я все документы потерял, – добавил Саша, – вернее, не потерял, а их украли. – Это звучало убедительней.
При слове «украли» еще трое, сидевших в комнате, оторвали лица от бумаг, повернули к нему головы. Два бородатых старичка и девчонка в вязаной кофте.
– И паспорт?..
– И паспорт. Мне выдали взамен новый, – он вынул из кармана и показал ей паспорт, – только вчера получил, вот, видите, дата.
В напряжении она сдвинула брови к переносице, потом взяла Сашин паспорт, заявление, прошла к директору.
Саша с тревогой думал о том, что решит этот самый Прошкин Н. П. Сразу заметит, на «основании» чего выдан паспорт. И наверняка откажет. Зачем сажать себе на шею сомнительную личность? Обвинят потом в «отсутствии бдительности».
Саша присел на свободный стул, никто не обращал на него больше внимания. Девчонка снова застучала костяшками счетов, старичок крутил ручку арифмометра, другой углубился в ведомости.
Наконец появилась секретарша, протянула Саше паспорт:
– Директор сказал, свободных машин нет.
Саша не уходил, обдумывал, как ему поступить. Пойти к директору объясниться? Ведь Леонид ясно сказал – шоферы нужны. Бесполезно, нарвешься еще на одно унижение.
В коридоре Саша столкнулся с Леонидом.
– Оформился?
– Нет, директор отказал.
– Как? Идем, расскажи!
Они зашли в маленький кабинетик Леонида. В открытом шкафу лежали автомобильные детали, на столе вместо пепельницы – поршень, полный окурков.
– Что он тебе сказал?
– Я его не видел. К нему пошла секретарша, вышла, объявила – шофера не требуются.
– Как это не требуются?! – Он зло смотрел на Сашу. – У меня шесть машин стоят без водителей и еще шесть работают в одну смену!
Саша усмехнулся:
– А я при чем? Не я отказался от работы, мне отказали.
– Где твое заявление?
– У него осталось.
Леонид выругался, вышел из кабинета.
Саша остался один. В окно он видел двор гаража, шоферов у машин, лужи на асфальте. Ничего Леонид не добьется, пустой номер.
Леонид вернулся мрачный, сел за стол, помолчал, наконец спросил:
– Судимость у тебя за что?
– Ни за что. Глупая история в институте, стенгазета наша не понравилась.
– Да-а, – протянул Леонид, – но у него тоже свой довод.
– Никакого довода у него нет. По Конституции имею я право на труд или не имею?
– Знаешь что, – предложил Леонид, – напиши заявление начальнику областного автоуправления. Табунщиков его фамилия. Может такой вопрос решить.
Саша задумчиво посмотрел на него. Мелькнула одна мыслишка… Рискнуть, что ли?
– Ты мне дашь бумагу? – Он взял ручку, придвинул чернильницу, начал писать. Леонид не мешал, иногда вставал, выходил, разговаривал с заходившими к нему людьми. А Саша все писал, наконец перечитал написанное, взял пресс-папье, промокнул, встал.
– Чего написал-то, покажи.
– В другой раз покажу. А сейчас надо торопиться. Бывай, спасибо тебе.
На трамвайной остановке Саша развернул вчетверо сложенный листок, еще раз перечитал свое заявление:
«Секретарю обкома ВКП (б)
тов. Михайлову
от Панкратова А. П.
Уважаемый товарищ Михайлов. Мне 26 лет. Всю жизнь я прожил в Москве, на Арбате, д. 51. В январе 1934 года меня арестовали, дали три года ссылки в Сибирь, по статье 5810. Срок кончился, меня освободили без права проживания в крупных городах. Я приехал в Калинин, хотел поступить на работу в городскую автобазу водителем грузовой машины, но директор автобазы Прошкин Н. П. мне отказал, хотя из-за отсутствия шоферов машины стоят. Конституция дает мне право на труд, но практически я этого права лишен. Что же мне теперь делать?
С уважением
Панкратов».
Одну фразу следовало бы изменить. Если Михайлов примет его, может спросить: «А почему вы приехали именно в Калинин?» Вот тут и надо было бы как-то себя обезопасить, написать, к примеру: «Я приехал в Калинин, где у меня есть родственники». Но теперь это уже не впишешь, поздно. Пусть так остается, будь что будет.
Ознакомительная версия.
