встали в знак уважения к регентше. Отец Григорий подвел матушку к трону, и сын помог Ольге сесть на центральное место между ним и его женой – мадьярской принцессой, невесткой княгини.
Спектакль выдался занятный, с незамысловатым сюжетом, но потайным смыслом. Главный персонаж – византийский василевс – все время менял на лице маски, становясь то злым, то добрым в зависимости от настроения. Он выдавал замуж дочь, царевну, сватая ее одновременно то болгарскому царю, то князю русов, то мадьярскому правителю, то халифу. Царевне было незнакомо чувство любви, она лишь выполняла поручения отца, натравливая женихов друг на друга.
Князя русов она уговаривала напасть на болгарина, грозясь покончить с собой, если Святослав не пойдет войной на соседей. От болгарина она требовала убить мадьярского царя. Мадьяра заставляла напасть на германцев, а следом, если в сражении его не убьет Оттон Великий, на болгар. И только халифа она уговаривала отпустить ее обратно к отцу, так как капризная царевна не рассчитывала стать лишь частью огромного гарема. Но отец не позволил, приказав смирить гордыню и даже отказаться от христианской веры, если того потребуют обстоятельства!
В конце спектакля все до единого женихи перебили друг друга, а взбалмошная царевна вернулась в столицу Византии, прихватив с собой варяжский топор с поля битвы. Но в Царьграде снова, уже в который раз, как перчатка на руке актера из бродячей уличной труппы, сменился василевс.
Оставшись в полном одиночестве, царевна была вынуждена обручиться с горбуном-лицедеем, но сразу после пышной свадьбы призывала его расправиться с новым василевсом и сесть на трон вместо него. Она вручила мужу варяжский топор, и простодушный горбун устроил заговор, сбросил императора и занял его место на троне. Правда, быстро заскучал, а поэтому спросил новобрачную:
– Ну и зачем мне нужен был трон?!
– Теперь ты сможешь получить все, что пожелаешь! – ответила кукла византийской царевны.
– Но я хотел всегда лишь одного: избавиться от своего горба – он, как ярмо, сковывает мои движения и тяготит мой разум… – признался горбун.
– Какие пустяки! – расхохоталась царевна. – На это есть волшебный варяжский топор. Он может избавить тебя от этого нароста разом!
– Так сделай же это! – взмолился горбун. – Руби сплеча.
– Хорошо, только ты сперва объяви меня императрицей, чтобы я сравнялась с Зоей Карбонопсиной на пике ее могущества.
Василевс зачитал царский указ, и царевна занесла топор. Однако горбун пал под его ударом. Сев на трон, новая императрица произнесла:
– Варяжский топор – хорошая вещь в хозяйстве, но лучше его спрятать от чужих глаз. Где же лучшее место?! О, навозная куча. В коровьем помете – вот где для него самое подходящее место!
Тем временем ожил горбун, представ в образе окрыленного ангела. Он летел над царевной, только что попытавшейся его убить, и благодарил ее всем сердцем:
– Спасибо, византийская царица, ты сбросила с меня ярмо, разрубив одним ударом бечевку, связывающую мои крылья. Теперь я знаю, что за спиной у меня всегда были крылья, и ты открыла мне глаза, что есть истинное ярмо!
– И что же истинное ярмо? – вопрошала изумленная царица.
– Византия! Царица! – улетал бывший горбун.
– Но ведь это я сделала тебя свободным и научила летать! – вопила царица.
– Нет, не ты, просто у тебя оказался в руках волшебный варяжский топор. Он может убивать, но может даровать людям свободу…
Публика благосклонно восприняла спектакль саксонского театра. Аплодисменты явились наградой, конечно, нематериальной, ведь Ольга заранее отблагодарила труппу увесистым мешочком серебряных гривен за воплощение в жизнь ее собственной идеи, пронизанной драматургией жизни.
– Мама, что все это значит? – попросил растолковать Святослав.
– Откуда мне знать, что имели в виду бродячие артисты. Но, что я поняла точно, ромеи использовали топор варяга, а затем засунули его в кучу навоза. И еще я поняла, что у каждого человека, даже уродливого, есть за спиной ангельские крылья и варяжский топор способен их распутать… – уклончиво ответила княгиня.
Воевода Свенельд впечатлился иным. Он уже допрашивал саксонцев, как те умудрились поднять новоиспеченного ангела – бывшего горбуна – ввысь над ширмой без палок и нитей. Разоблачив фокус, он довольный появился перед боярами, заявив во всеуслышание:
– Лжецы! Он не летел. Они заранее привязали нити и протянули их на крышу. Сверху сидит их человек и дергает за нити!!! А ну, покажись!
Актер не мог ослушаться и показался в крохотную щель. Княгине вдруг стало плохо. Она побледнела, как полынья в ледяном покрове Днепра, и едва не упала. Сын подхватил.
– Обещай мне не идти на войну по прихоти Византии, обещай мне не быть оружием в чужих руках! Не стань марионеткой, такой же, как у этих саксонских кукловодов. Обещай не делать этого, пока я жива. Обещай мне! – потребовала мать.
– Обещаю, мама! – согласился князь. Он понес ее на ложе, опечаленный, что мать сразил неведомый недуг и она так страдает.
Отец Григорий не сдвинулся с места, застыв словно истукан, чем вызвал неодобрение у воеводы Свенельда. Тот подошел к греку с вопросом:
– Чего стоишь, неси в опочивальню свое ромейское зелье… Ты же слышал, что сказал князь: он не пойдет на войну, пока мать жива. Так помоги ему выполнить зарок.
– Ты знаешь, воевода? – выпучил глаза от удивления Григорий.
Свенельд отвел его в сторону и шепнул на ухо:
– А ты думаешь, почему ты еще жив? Пока мои интересы совпадают с целями тех, кто тебя послал. Да и священник из тебя никудышный. Ромеи все такие, только прикрываетесь именем своего Бога, когда творите пакости. И даже их не можете доделать до конца без помощи. Как видишь, я знаю все. Ступай…
Княгиня не сдавалась, борясь за жизнь. Ее немощное тело не справлялось с недугом. Ни лекари, ни молитва не возвращали ее к былой бодрости. Но бренность этого мира не заботила ее так, как будущее ее сына и людей, ставших ее народом.
Дни тянулись, омраченные мучениями. Слякоть на улицах сделала город пустынным. Ветер свистел под откосами, заглушая даже молитвы.
– Малуша родила сына от Святослава… – оповестила княгиню служка, помнящая добро бывшей ключницы, в один из унылых вечеров. – И просится к вам, матушка. Умоляет слезно смилостивиться и принять. Не откажите, ведь не простит она себе своего бегства и знает, что никогда не искупит вину.
– Зови, коли раскаялась… – кивнула Ольга, нахмурив брови.
– Она уж у порога. С мальцом…
– Тогда пусть подождет немного…
Ей было тяжело даже повернуться, кости ломило, ноги уже не слушались. Лишь голова оставалась ясной. Превозмогая боль, княгиня приподнялась и захотела одеться в дорогую тунику. Малуша хоть и родила
