Ознакомительная версия.
Вот только перейти мост через реку, миновать Гостиные дворы, а там уж рядом и княжий терем. И, о счастье! Возле крепостных ворот он увидел Кевкамена. Кинулся ему навстречу, расставив для объятий руки, но тут же упал плашмя на деревянный настил лицом вниз.
Кевкамен подбежал к своему земляку, обнаружил торчащую из его спины стрелу, осторожно повернул Кастора на бок. Тот открыл глаза и перед тем, как сомкнуть их навеки, успел поведать обо всём, что хотел...
Кевкамен бросился к Рюрику. Князь выслушал грека и немедля выслал дружинников на Кузнечную улицу. В кузне нашли убитых Афарея и колдунью. А норманны сбежали... Затем дружинники князя отыскали Сереженя и Скрыня и заключили их под стражу.
А Олаф-кузнец с друзьями, улепётывая в Старую Ладогу, радовался своему предвидению: он почему-то не доверял грекам, вот рабам-пиктам — да: может, они были близки ему по духу, хотя и язычники... А те иной веры, с глазами, в которых полыхал огонь, и скорее всего это был огонь ненависти. Олафу повезло: он подслушал, о чём шептались перед сном Афарей и Кастор, — и рано утром он тоже незаметно выскользнул следом за молодым греком, захватив лук и стрелы. И когда, миновав мост, Кастор направился к княжьему терему, то у кузнеца больше не осталось никаких сомнений в том, что грек ринулся доносить. Спрятавшись за дом, Олаф выпустил в спину Кастора стрелу.
«Как ответить мне Водиму?.. Узнал ли Рюрик, что конунг послал нас отравить его?.. Ведьма и Афарей мертвы... Успел ли что-нибудь сообщить смертельно раненный Кастор?.. — такие вопросы волновали Олафа перед встречей с грозным «морским королём. — Скажу, что будет лучше, если предположить худшее и, исходя из этого, выработать свои дальнейшие действия... Даже если Рюрику всё стало известно, то сейчас он не пойдёт с дружиной на своего брата: ведь Водим-родственник норвежского короля, дочь которого просит в жёны новгородский князь. Уже отправлено за невестой свадебное судно. И в такой момент Рюрик побоится трогать Храброго... А потом — посмотрим! Лихо заложить киль, а кокору[51] и добрые люди вставят... Или ещё так говорят: «Концы рубить — снасти изводить, а всё концам быть!» Вот про всё это и поведаю Водиму. Авось конунг и не прогневается...»
В Перынской роще возле Ильмень-озера объявился странный кудесник: он редко ходил по земле, а всё больше лазил по веткам деревьев, на них, устроившись на ночь поудобнее среди густой листвы, и спал. Звали его тоже странным для славянина именем — Кнах; только один раз в день после пабедья спускался Кнах вниз на поляну, и тогда шли к нему люди погадать о своей судьбе и судьбе близких.
Кнах и впрямь не был похож на славянина: чёрен лицом, изрытым оспой, с усами ниже подбородка и спускающейся с макушки чёрной косой шамана.
Умила, мать Рюрика, извелась, бедная, дожидаясь свадебного поезда из Скандинавии. Отослали его ещё зимой. Уже давно невестка должна быть в Новгороде.
— Сынок, вели старшому дружины привезти из Перынской рощи кудесника. Пусть погадает на твою и мою судьбу и судьбу невестки, твоей жены будущей. Болит сердце... Тревожусь, что развелось вокруг Нова-города после того, как ты казнил волхва Сереженя и старосту, великое множество разбойных людей. Да и Водим не успокаивается. Подзуживает татей и чернь, против тебя их воротит.
— Повинился он передо мной снова, матушка, простил я его покуда... Сейчас что-то сделать с ним не могу. Подожду приезда Ефанды. Твоя воля — пошлю за кудесником, а старшого я всё-таки отряжу с надёжными воями навстречу Ефанде... Я так думаю.
— Ты князь, ты и думай, — согласилась Умила и радостно взглянула на сына.
Когда Рюрику рассказали, что собой представляет кудесник из Перынской рощи, князь сразу подумал: «Какой-нибудь дурка», — но всё равно послал за ним, чтоб не огорчать мать.
Привезли Кнаха. Ему бы на княжьем подворье припасть в первую очередь к ногам Умилы, а он, глазами примерившись к деревьям, росшим неподалёку, выбрал одно и — шасть на него! Как кошка, вскарабкался на самую вершину, схоронился в густой листве и затаился.
— Ты видишь его? — спросил один дружинник другого.
— Кажись, да... Чёрная коса виднеется...
— Может, его стрелой собьём?
— Да разве он груша?.. Если и ранишь легко, упадёт и души лишится.
— У таких, как этот, есть ли душа-то?! — удивился молоденький отрок.
— Ладно, подождём, когда он жрать спустится. Тогда мы его к Умиле отволокнём. Вишь, обиделась она: сразу удалилась в терем.
— Обидишься... Хотела про судьбу узнать, а он, пакостник, на дерево залез.
— Судьба... — задумчиво промолвил умудрённый жизненным опытом дружинник, который помнил ещё не только, как прогоняли с острова Руген датчан, но и страшные минуты расправы над отцом Рюрика Годолюбом. — Можно ли угадать её?.. Да и нужно ли?! Что же касается меня... Я бы не просил угадывать. Живу, как жил... О, Святовит! Слава твоим священным лесам и водам! А придёт миг смертный, постараюсь встретить его достойно...
— Ты, старый, иди и поведай об этом Умиле. Может, она прикажет награду тебе какую-нибудь дать... — посоветовал его давний друг и соратник и добавил: — Оглоблей по башке...
Собравшиеся в круг дружинники разразились громким смехом.
Какой разговор происходил в тереме, им, конечно, было неведомо, но вдруг поступил приказ: как только спустится с дерева этот Кнах, отвести его снова в рощу, надавать тумаков и отпустить.
— Молодец, Умила! Правильно рассудила... — радовался старый дружинник. — Знал её всегда как умную женщину. Не разочаровала она меня и на сей раз...
— Э-э, брат, какая ей в том прибыль — не разочаровала она тебя или разочаровала... Ты кто для неё? Холоп, одним словом... Хоть и заслуженный гридень[52]...
— Нет, ты не прав! И не следует тебе при отроках сии слова произносить, — обозлился старый дружинник.
— Отроки... Да они больше твоего ныне ведают... Ладно, помолчим лучше да подождём, когда дурка с дерева станет слезать...
«Морской король», сидя на дубовой скамье, попивал из глиняной кружки мюсу[53]. Повар хорошо знал вкусы хозяина и специально делал для него это питье из козьего молока. «Думаю, что надо перехватить свадебное судно с красавицей Ефандой и взять её в качестве заложницы... Тогда Рюрику я буду ставить свои условия, на которые он не посмеет не согласиться... Я сделаю это! — размышлял Водим, и глаза его, чуть прикрытые веками, жадно горели. — А там как знать, может, возьму не только в качестве заложницы, но и наложницы, — засмеялся он. — Я ведь в мечтах уже обладал своей дальней родственницей, которая поразила меня совершенной красотой при одной-единственной встрече, как раз перед отъездом на остров Эйрин — в страну ледников и мрака, не принёсшую мне счастья... Его в последнее время нет у меня постоянно... Княжество словен уплыло в руки младшего брата, ему должна достаться и Ефанда... Даже сварливый и разборчивый норвежский король не отказал ему в руке дочери. Хотя и понятно почему: Рюрик теперь князь, почти равный по званию королю, а я всего лишь сын ярла... Но клянусь Ванами и Азами[54], что я буду бороться за княжеский стол до конца! Пойду на все: на хитрость, обман, подлость... Доверчивый Рюрик снова поверил мне. А я опять нарушу слово и выхвачу из-под его носа невесту. А как стану вместо него князем, сделаю Ефанду женою... Норвежскому королю всё едино, кто станет его зятем, лишь бы владел богатой словенской землёй...»
— Эй, Олаф, Торстейн! — крикнул в раскрытую дверь Храбрый. — Идите ко мне, други мои... Будем решать.
...Дракарра «Медведь» отвалила от причала и двинулась вверх по Волхову. На ней, кроме моряков, находились дружинники Водима под начальством Торстейна; рано утром они громко, ударяя в щиты мечами, распрощались с добрыми и злыми духами озера Нево, а после пабедья были уже далеко от Старой Ладоги, где, пока выжидая, остался «морской король» с частью воинов и телохранителями.
Вода в реке мельтешила под лучами солнца серебряными бляшками; ветра не предвиделось, небо без туч раскинулось над головой, поэтому высокий береговой камыш с густыми метёлками неподвижно стоял жёлтой стеной, за которой возвышались деревья, а за ними шли низменности и болота с осокой-резуном, с мелкой ряской и пушистым войником. Попадались расположившиеся по обеим сторонам реки и земли, жирно удобренные волховским илом: на них росли сочные травы с хрящевато-ломкими стеблями конского щавеля. Виднелись участки пала в лесу; прогретые огнём и дополненные золой лесные поля щедро рожали и рожь, и усатый ячмень, и остистый овёс...
Привлекали внимание норманнов, стоящих на палубе в низких, круглых, валяных шапках, на которые удобно надевать шлемы, и кольца из огромных валунов по краям полей, преграждавшие, по верованиям невских и ильменских словен, выход злым духам...
Ознакомительная версия.
