Единственное, что выиграла Жанна в результате своей несдержанности, это то, что мадам Екатерина никогда отныне не забывалась в ее присутствии; проиграла же в том, что нажила смертельного врага в лице злопамятной родственницы герцогов Медичи.
Теперь старая королева решила в отместку за оскорбление уколоть молодую, да побольнее, благо случай сам шел в руки.
— Так вот, — продолжала Екатерина Медичи неожиданно прерванный разговор, — территория эта принадлежит, как вы знаете, королю Испании, и попытаться завладеть ею — значит объявить Филиппу II войну. Французский король в дружбе с испанским, и никто не даст согласия на глупую и никому не нужную войну из-за земли, которой хочет обладать наваррская королева.
— И по доброй воле тоже? — спросила Жанна.
— Ни один король не отдаст другому ни кусочка своей территории, какими бы крепкими и неразлучными друзьями они ни были…
И тут королева-мать замолчала, ибо вместо крови заговорил разум: к чему она это сказала? Ведь теперь стало ясно, что Антуана Бурбонского просто обманули! Зато она увидела, как Жанна закусила губу, из чего заключила, что удар попал и цель.
Но раз уж она сказала то, чего не следовало говорить, то надо, по крайней мере, извлечь из создавшейся ситуации выгоду для себя. Надо быть поприветливее, дать почувствовать этой гордячке, что они с нею по-прежнему не только добрые приятельницы, но и союзницы.
И Екатерина мгновенно отыскала выход. Во-первых, откровенность, с которой она обрисовала положение дел. Да и незачем было это скрывать, не так глупа Жанна Д'Альбре, чтобы не знать о невозможности подобного дара даже в обмен на перемену веры и связанные с этим действия по искоренению кальвинизма. Во-вторых, королева Наваррская будет вынуждена обратиться к ней с просьбой и, таким образом, стать обязанной королеве-матери. Чем не повод прибрать к рукам протестантов! Вряд ли после такого щедрого подарка Жанна посмеет поднять голову против нее. Напротив, есть возможность заставить свою политическую соперницу действовать сообща, что, несомненно, будет способствовать миру в королевстве, а впоследствии, быть может, с помощью Антуана, ее мужа, удастся принудить Жанну полностью отречься от кальвинизма. Вот тогда Филипп и подарит им Наварру, а значит и ей, Екатерине, не придется ничего дарить.
— С какой стати Филиппу раздавать свои земли? — продолжала королева-мать развивать свою мысль. — Что он скажет своему народу? А куда он денет население, живущее там?
— Людей там почти нет, — возразила Жанна. — Одни горы.
— Это ничего не значит. Вот если бы французский король завоевал эту территорию, тогда другое дело, но, повторяю, война между нашими государствами невозможна. Притом учтите: едва дело дойдет до конфликта, первый удар обрушится на вас, пострадают только протестанты, ваши подопечные, впрочем, как и мои. Разве нам с вами этого хочется?
Мадам Екатерина говорила полуправду, и королева Наваррская догадывалась, о чем умалчивает собеседница. Дружба испанского короля понадобится ей для борьбы с гугенотами на юге страны, если вдруг между двумя королевами не возникнет взаимопонимания. Это был ее козырь, и она не собиралась его лишаться.
И королева-мать воззрилась на Жанну, ожидая ответа, пытаясь взглядом проникнуть в самую ее душу: поняла ли она?
Ответ Жанны поразил Екатерину.
— Благодарю вас, мадам, что сказали правду. Если бы вы пообещали мне Наварру, я сразу поняла бы, что вы лжете. Остается только удивляться, как легко мог попасться на эту удочку Антуан.
— Он действовал, прежде всего, в ваших интересах, интересах своей жены, а вы в пику ему стали протестанткой, хотя прежде слыли доброй католичкой.
— Я переменила веру из чисто религиозных соображений, — сухо обронила Жанна.
Королева-мать улыбнулась. Она знала, что королева Наваррская лукавит, но промолчала. А Жанна меж тем была недалека от истины.
— Что касается моего супруга, — продолжала она, — то он не мог пойти на такую сделку с испанским королем. Это интриги с целью и меня переманить в другую веру. Но вам это не удастся. Ни вам, ни кардиналу!
— Никто и не пытается это сделать! — воскликнула Екатерина. — Кардинал лишь посредник между Испанией и Наваррским королевством, он старался помочь вашему мужу и, вполне естественно, потребовал за это равного обмена. Если желаете, можете поговорить об этом с его преосвященством, уверена, он даст вам точный и обстоятельный ответ.
Говоря так, Екатерина знала, что подобный разговор никогда не состоится: королева Наваррская и кардинал были заклятыми врагами.
Жанна задумалась. Значит, от нее хотят перемены веры. Такова была цена испанской Наварры: сначала Антуан, потом — она…
Ее собеседница, молча, наблюдала за игрой чувств, отражавшейся на лице гостьи.
— Речь идет еще и о Сардинии, — вкрадчиво прибавила королева-мать.
Жанна вздрогнула. Вот так щедрость! Значит, Антуану отдадут еще и это королевство? Кажется, ее вера здорово им мешает.
— Цена немалая, — снова произнесла Екатерина.
Жанна тряхнула головой. Ее шантажируют, но она не вернется в римскую церковь, как бы ее ни заманивали! Но, желая заглянуть в карты противника, не показывая ему при этом спои, она уклончиво ответила:
— Вопрос нелегкий, я должна подумать.
Королева-мать удовлетворенно кивнула. Но знала, что Жанна хитрит и не сдастся. Впрочем, ее это устраивало: тем сильнее будет кулак против Гизов.
— Кстати, а где сейчас мой супруг? — спросила Жанна, давая понять, что тема исчерпана, во всяком случае, на сегодня.
Екатерина отлично поняла ее и выпрямилась в кресле:
— Не могу вам точно сказать, но, если пожелаете, можно узнать об этом у коннетабля.
— Хорошо. В зависимости от ответа я и решу, остаться ли еще при дворе Карла IX или вернуться в Беарн.
— Уверяю вас, дорогая, что буду несказанно рада, если надумаете задержаться. Право, во дворце так скучно! Я ведь окружена сплошь мужчинами, а у них, сами знаете, все разговоры только о войне… — Они улыбнулись друг другу, как старые добрые приятельницы. — Мне бы хотелось жить в дружбе с вами, — посерьезнела вдруг Екатерина. — Однако на вашем лице лежит печать озабоченности чем-то, и я давно и тщетно пытаюсь разгадать ее причину. Вы ведь, я полагаю, предприняли сию поездку не только ради выяснения обстоятельств, заставивших вашего мужа сменить веру?
— Вы правы, мадам, — ответила Жанна, смело взглянув собеседнице прямо в глаза. — Я здесь еще и затем, чтобы напомнить вам о вашем долге по отношению ко мне как к своей союзнице. А в том, что это так, вы, надеюсь, убедились во время нашего с вами обсуждения ситуации, связанной с чрезмерным возвышением Гизов. — Королева Наварры недвусмысленно давала понять, что готова остаться с мужем по разные стороны баррикад.
— Я согласна с вами, — заурчала, словно зажмурившаяся от удовольствия кошка, королева-мать. — И чрезвычайно рада, что нашла в вашем лице добрую союзницу. Но, право, я не совсем понимаю, чем смогу быть полезной в деле укрепления веры у вас на юге. Если не ошибаюсь, вы и без того достигли там немалых успехов в этом вопросе.
— Я королева без королевства, мадам, мне не хватает территории. Дабы ополчиться на ваших врагов, коими вы считаете Гизов, мне нужна армия. Вы же прекрасно понимаете, что я не смогу набрать оную только в Беарне и своей маленькой Наварре! Такое войско будет подобно стайке мышей, которые полягут от первого же удара орлиным крылом по их головам.
«Это хорошо», — подумала королева-мать. Вслух же спросила:
— Чего же вы хотите?
— Отдайте мне Гасконь и Фуа, и я перестану чувствовать себя обделенной. Мое государство расширится, и, став королевой Юга, я смогу собрать под свои знамена тысячи людей, недовольных тиранией Гизов, которых потом мы объединим с вашими и…
— …и ввергнем Францию в пучину гражданской войны, — закончила за нее Екатерина, криво усмехнувшись.
Жанна тотчас остыла: не следовало вести себя столь экспансивно.
— А потом, разбив Гизов, — продолжала королева-мать, не сводя глаз с собеседницы, — вы с вашими гугенотами возьмете штурмом Париж, меня с моими сыновьями в лучшем случае отправите в изгнание, а в худшем… даже думать не хочется… Сами же посадите на престол своего сына и станете при нем регентшей, не так ли?
Последний выпад отразить было нечем. Екатерина начала играть в открытую, и Жанна мгновенно сориентировалась.
— Не стоит сгущать краски, — поспешно ответила она, продолжая удивляться в душе откровенности королевы-матери, — я вовсе и не думала об этом.
— Что же вами руководит в таком случае?
— Исключительно соображения борьбы за истинную веру.
— А под истинной верой вы, конечно, подразумеваете кальвинизм?
