В стране началась смута, и государь остался почти один. Весть об этом дошла до востикана Юсуфа. Напуганный победоносными походами Ашота, он сидел в Атрпатакане и скрежетал зубами от злобы, не будучи в силах забыть поражения своих полчищ. Он ждал лишь случая, чтобы отомстить Ашоту. Но царь в ту пору одерживал победу за победой, и все князья были сплочены вокруг престола. Юсуф ничего не мог сделать. Теперь же, когда ему стало известно о междоусобных войнах армянских князей и о том, что они отошли от царя, Юсуф воспользовался случаем, чтобы напасть на наши земли. А что сделали арабы с нашей страной, описать невозможно… Не приведи бог, чтобы когда-нибудь повторились эти времена.
— Что же они сделали, Седа? Я тебе сказала, что очень мало знаю о событиях того времени.
— О, столько надо вспомнить и столько рассказывать… История этих злосчастных лет заполнит целые книги. Разве я в силах все припомнить? Как голодные звери, вторглись арабы в Армению. Не встречая сопротивления, они завладели нашими землями. Они разрушили села и деревни, разорили города, сожгли церкви, часть народа вырезали, других заставили отречься от веры. Сопротивляющихся убивали, многих увели в плен. Ни одна красивая женщина, ни одна девушка не спаслась от насилия. Матерей убивали на глазах дочерей, отцов на глазах сыновей. Грудных детей вырывали из материнских объятий, бросали оземь головой. Всюду кровь, огонь и осквернение. Не было угла, защищенного от зверств этих чудовищ. Разорив беззащитные города и села, арабы устремились на замки и крепости. Кое-где, правда, осажденные геройски защищались и уничтожали их отряды, но во многих местах арабы изменой и силой овладевали замками и беспощадно вырезали жителей.
— Что же делал в это время государь?
— Что он мог сделать? Часть князей соединилась с врагом или сдалась ему, другая была занята братоубийственной войной с родственниками и соседями. Они сами разоряли страну не хуже арабов. Некоторые из наиболее сильных князей отсиживались в замках и не выходили на поле битвы. Царя не оставили лишь твой отец с гардманским войском, князья Сисакян с сюнийскими отрядами и князь Марзпетуни с царскими полками. Но их силы по сравнению с полчищами арабов были ничтожны. Ты спрашиваешь, что делал царь? Что он мог сделать в этих условиях? Передав часть своего войска союзным князьям, он с небольшим отрядом, как раненый лев, метался по всей стране. Воевать лицом к лицу с врагом ему было не под силу; внезапным нападением он вносил смятение в ряды противника, разбивал небольшие отряды и оказывал помощь осажденным крепостям. Он действовал один, надеясь, что не сегодня-завтра князья образумятся и вместе с ним пойдут на врага, чтобы изгнать его из пределов родины. Самый ужасный удар нанес государю его двоюродный брат, спарапет Ашот Деспот, который с подначальными ему войсками сдался Юсуфу и вместе с ним вступил в Двин как верноподданный тирана. Наш католикос, вместо того чтобы призвать князей к единению и сплотить их вокруг царского престола, оставил страну в смятении, народ в отчаянии, войска в нерешительности и, думая только о собственной безопасности, уехал в Грузию к царю Атырнерсеху. Что же оставалось делать царю?
— Боже мой, а ведь я об этом ничего не знала! Теперь я понимаю, почему моего отца почти никогда не было в Гардмане. Он ездил то в Сюник, то в Гугарк, то к Востану в сопровождении отряда, а иногда и большого войска…
— А на твои беспокойные вопросы уклончиво отвечал, что царь занят укреплением Карсской крепости и Еразгаворса, что он окапывает новыми рвами Двин. Сам же князь со своими отрядами будто бы объезжает границы государства…
— Да, и его ответы меня успокаивали.
— Князь запретил сообщать тебе грустные вести и особенно рассказывать об ужасах войны. Однажды служанки, забывшись, кое-что тебе разболтали, но мы постарались смягчить их рассказы.
— Помню, это был рассказ о замученных в Двине юношах. Но почему же вы всё от меня скрывали?
— Ты отличалась чрезвычайной чувствительностью. Узнав о самом незначительном бое, ты часами плакала, а иногда даже болела.
— Да, Седа. Хорошо, что вы держали меня в неведении, иначе я могла бы умереть от огорчения.
— О, если бы ты знала, что мы скрывали от тебя…
— Что же именно, Седа? — испуганно спросила царица.
— Голод, появление диких зверей, волков и гиен, в городах и селах.
— О голоде я слышала.
— Что ты могла слышать, царица? Разве можно было сказать тебе всю правду? У тебя бы сердце разорвалось от ужаса. Ты знала о голоде в Гардмане, но это был не голод, а простое подорожание хлеба. Река Тырту и храбрецы Гардмана не позволили голоду проникнуть в наш край. Зато голод свирепствовал по ту сторону Гардмана. Целых два года Армения оставалась полем кровавых битв. За все это время крестьяне не могли пахать, сеять и жать. Да и как им было работать, когда поля и ущелья, горы и леса кишели арабскими разбойниками. А в тех местах, где не было арабов, армянские войска истребляли друг друга, армянские князья враждовали между собой. Хлебопашцы разбежались, сады и поля остались без ухода, а последние запасы у народа были уничтожены войсками варваров. Нужда, как чума, из хижин бедняков проникла в палаты богачей. Всюду царил голод — худшее из всех несчастий. О, счастлив тот, кто не видел этого бедствия. Люди, уничтожив все в городах и селах, разбрелись по полям, ущельям и горам, чтобы утолить голод травой и овощами. Многие умирали от ядовитых растений, но, несмотря на это, вся зелень полей и гор была съедена. После этого принялись за нечистых животных: ослов, лошадей, кошек, собак и даже червей…
— Ах, Седа, что ты говоришь! Перестань, я не могу этого слышать!
— Да, госпожа, люди съедали все, что попадало им под руку. Но это еще не самое страшное… женское ухо не может этого выдержать…
— Что, Седа?
— Ты ужаснешься, я не решаюсь рассказывать.
— Рассказывай, Седа, ты уже приучила меня к ужасам.
— По городским площадям бродили полунагие, едва прикрытые лохмотьями люди. Многие из них умирали тут же на улицах от голода. Более сильные набрасывались на трупы и пожирали их, разрывая зубами. Над каждым трупом собиралась толпа хищников, подобно злым духам ада…
— О, это ужасно!..
— А что ты скажешь о грудных детях, которые слабыми ручонками отталкивали высохшие груди матерей? Те, что постарше, просили хлеба, наполняя воздух жалобными стонами. Многие, обессилев, падали на землю и умирали…
— Ты истерзала мое сердце, Седа! Довольно!
— Я еще не досказала самого страшного. Были и такие матери, что, подобно диким зверям, съедали своих детей…
— Замолчи, Седа! Больше ни слова!
И царица, побледнев от волнения, откинулась на подушки.
8. Воспоминания невесты и ее ликование по поводу приезда жениха
Ночь была на исходе. Давно пропели петухи. Седа ждала, когда царица, устав от ее рассказов, ляжет наконец в постель и прикажет ей уйти. Но тщетны были ее надежды. Конец повести, видимо, сильно взволновал царицу, и потому разговор на время умолк. Когда же Седа, поправив фитили светильников, снова опустилась на скамью, царица спросила:
— Это не тогда ли, Седа, царь уехал в Константинополь?
— Да, царица, как раз во время этих бедствий, — ответила Седа. — Я ведь говорила, что печали не вечны, что темную ночь сменяет светлый день, а бурю и грозу — яркое солнце. Ты говорила о своих скорбях и страданиях, но разве можно сравнить их с теми мучениями, которые перенес царь? Рассказ о прошлых войнах и ужасах голода поразил твое сердце. А каково же было ему, царю и отцу народа? К нему обращались все страждущие, к нему простирали руки тысячи несчастных. Он геройски претерпел все бедствия в надежде на милосердие бога, который и впрямь не оставил его.
Узнав о том, что наши князья покинули царя и что страна стонет от ужасов голода и войны, греческий император и патриарх написали государю сочувственное послание. Написали они и католикосу, увещевая его объединить армянских князей и общими усилиями изгнать врага из страны. Католикос много сделал для этого, но князья не послушались его советов. Его святейшество спустился в Таронскую долину и попытался примирить с царем несколько могущественных князей. Однако и эта попытка потерпела неудачу. Тогда он вынужден был написать императору и патриарху о позорном сопротивлении князей и просить помощи. Греческий император пригласил к себе царя и католикоса. Католикос уклонился от этой поездки, опасаясь, что ему попутно будет сделано предложение о соединении армянской и греческой церквей. Царь же, не имея причин для отказа, выехал с приближенными князьями и свитой в Константинополь. Остальное тебе известно. Ты знаешь, какой роскошный прием оказали ему в Византии, какие праздники давались в честь армянского царя, как его венчали царской короной и мантией и какими ценными дарами одарили царя и князей.
