— И он использует этих зверей для охоты? — спросила я, думая, насколько близко экзотические хищники находятся от моих комнат. — Я слышала, он очень любит пострелять по живым мишеням.
Кабрера нахмурился:
— Напротив, его величество редко охотится, и никогда — со своими зверями. Он терпеть не может кровопролития, даже запретил в Сеговии корриду.
— Тут нет боя быков? — Беатрис посмотрела на меня.
Она слышала, как Вильена рассказывал Альфонсо, что Энрике хотел показать ему охотничью забаву. Судя по всему, маркиз ввел нас в заблуждение. Мне стало интересно, о чем еще солгали нам он и его неотесанный брат, хотя втайне меня порадовало, что Энрике не любит боя быков. Мне они тоже были неприятны; никогда не могла понять, как можно наслаждаться кровью и суматохой на арене. Хотя я росла в сельской местности, где животных постоянно забивали ради пропитания, мне казалось, что превращать страдания живого существа в спектакль для услаждения толпы — ненормально.
— Покои Альфонсо далеко от нас? — спросила я, расстегивая плащ.
— Не слишком, — ответил Кабрера. — Его высочество будет жить в алькасаре, где сейчас достаточно многолюдно. Монсеньор архиепископ счел за лучшее поселить вас в более уединенном месте. Однако, если желаете, могу попытаться найти апартаменты поближе к покоям инфанта. Увы, они будут меньше. Все большие комнаты сейчас заняты грандами, приехавшими увидеть новую принцессу.
— Нет, — сказала я. — Не беспокойтесь. Меня вполне устроят и эти.
Он отошел в сторону, пропуская двоих слуг, которые принесли сундуки с нашей одеждой и поставили их на покрытый плиткой пол.
— На полке у окна — таз со свежей водой и полотенца, сеньорита. Сожалею, что не могу обеспечить горячую ванну, учитывая поздний час, но завтра распоряжусь, чтобы вам ее приготовили.
— Это было бы прекрасно. — Я наклонила голову. — Спасибо. Вы очень добры.
— Не за что благодарить, моя инфанта. Служить вам — для меня большая честь. Если что-то потребуется, зовите меня. Я в вашем распоряжении. — Он поклонился. — И вы тоже, сеньорита де Бобадилья. Естественно, я и в вашем распоряжении.
Когда он вышел, я с удивлением увидела на щеках Беатрис румянец.
— Такой приятный мужчина, — сказала она, — но ведь я не говорила ему, как меня зовут. Откуда он узнал?
Я не ответила, думая не о Кабрере, которому, как мне показалось, можно доверять, но о Вильене.
— Беатрис, как думаешь, зачем маркиз нам солгал? Сперва сказал, что король — мастер охоты, но, судя по словам дона Кабреры, это неправда, а потом — что для нас нет комнат в алькасаре. Какая-то мелочная ложь, не вижу в ней смысла.
— Возможно, мелочная лишь с виду. — Она развязала шнуровку моего платья, оставив меня в чулках и сорочке. — Но первой ложью он завоевал внимание Альфонсо, а с помощью второй, по сути, разлучил нас. К тому же Кабрера сказал, что поселить тебя здесь решил Каррильо, ради уединения. Возможно, на самом деле вовсе не из-за этого, а потому, что тоже хочет держать вас с Альфонсо подальше друг от друга?
Столь хитроумные выводы мне не понравились. Оставив Беатрис искать в сундуке мое платье, я пошла к тазу с лавандовой водой. Смывая грязь с лица и шеи, думала о том, что еще я выяснила. Если Каррильо и Вильена хотели разлучить нас с Альфонсо, зная, что мы с братом выросли вместе, ими двигала либо жестокость, либо некие более зловещие намерения. Мы только что приехали; неужели они хотели сразу же втянуть Альфонсо в свои интриги? И действовали ли Каррильо и Вильена сообща?
Я взяла полотенце и уже собралась поделиться своими мыслями с Беатрис, когда снаружи послышался шум. Прежде чем я успела сдвинуться с места, дверь распахнулась и вошли несколько женщин.
Я не раздевалась ни перед кем, кроме Беатрис, с десятилетнего возраста. Даже донья Клара не осмеливалась войти ко мне без стука. Теперь же я ошеломленно стояла посреди комнаты, глядя на порхающих, подобно фантастическим птицам, женщин и не в силах понять, о чем они говорят. Мое новое придворное платье, сшитое из купленного в Авиле зеленого бархата, выхватили у Беатрис и передавали по рукам. Одна из женщин неодобрительно прищелкнула языком. Другая рассмеялась. Под их веселый смех Беатрис забрала у них платье.
— Да, оно новое, — услышала я ее голос. — И конечно, к нему есть рукава. Я как раз их искала, когда вы столь грубо сюда ворвались.
Она яростно уставилась на женщин. Я проследила за ее взглядом, и у меня перехватило дыхание.
Все они были молоды и одеты в платья, каких я никогда прежде не видела, с большим вырезом, почти открывавшим грудь, и вздымающимися юбками из сверкающей ткани; множество свисающих с пояса шелковых мешочков и украшений подчеркивали узкие талии. Волосы были уложены в замысловатые прически, украшенные тонкими вуалями, гребнями и бусами из жемчужин или монет; губы подкрашены, глаза подведены густой тушью. Некоторые были смуглолицыми — мавританская кровь, — а прямо перед Беатрис стояли темноглазые красавицы с молочно-белой кожей и изящными руками.
Женщина, у которой Беатрис забрала мой наряд, — зеленоглазая, в обтягивающем красном платье — пожала плечами:
— Esta bien.[17] Если это все, что есть у инфанты Изабеллы, обойдемся и этим. — Она с извиняющимся видом повернулась ко мне. — Боюсь, у нас нет времени, чтобы найти подходящую одежду, но мы можем принести другие предметы туалета, чтобы добавить привлекательности вашей.
— А вы… вы кто? — хрипло спросила я.
Женщина помолчала, словно никто прежде не задавал ей подобного вопроса.
— Донья Менсия де Мендоса, фрейлина королевы Жуаны. Готова исполнить любое ваше желание.
Я кивнула, изо всех сил стараясь сохранять самообладание — учитывая, что я стояла босиком в чулках и сорочке.
— Мне ничего сейчас не требуется, спасибо. Вовсе незачем беспокоиться из-за пустяков.
Глаза Менсии де Мендосы сверкнули.
— Это не пустяки. Королева специально прислала нас, чтобы прислуживать вам. Она желает, чтобы о вас хорошо позаботились.
— Инфанта находится под моей опекой, — сказала Беатрис. — Уверяю вас, я очень хорошо о ней забочусь.
— Под твоей опекой? — рассмеялась Менсия. — Да ты сама еще из пеленок не вылезла!
— Мне пятнадцать лет, — ответила Беатрис, — и я вышла из младенческого возраста достаточно давно, чтобы знать свои обязанности, сеньора. Как вам только что сообщила ее высочество, нам ничего не требуется.
Улыбка исчезла с лица Менсии, подведенные черным глаза сузились.
— Мы с сеньоритой де Бобадильей, — быстро сказала я, — крайне благодарны ее светлости, но мне не нужны предметы туалета; вкусы мои просты. К тому же я не привыкла к такому количеству слуг и предпочитаю, чтобы сеньорита де Бобадилья обслуживала меня одна, если вы не против.
Я не увидела особого неудовольствия на лице Менсии, хотя и уловила раздражение в ее голосе, когда она присела в реверансе.
— Как пожелаете, ваше высочество. — Она многозначительно посмотрела на Беатрис. — Тебе придется привыкнуть к тому, что ты часть королевского двора и находишься под опекой королевы, а ее светлость любит окружать себя культурными женщинами.
С этими словами она увела всех за собой, оставив нас с Беатрис одних.
— Вот ведь наглость! — в гневе бросила Беатрис и повернулась к сундуку. Отыскала рукава и начала одевать меня, пока я стояла неподвижно. — Кем себя считает эта Менсия де Мендоса? Культурные женщины! Ты видела, как раскрашены их лица? У шлюх и то меньше косметики. О, будь здесь донья Клара, ее бы удар хватил. Неужели королева позволяет подобным женщинам ей прислуживать?
Я подавила дрожь, чувствуя, как Беатрис зашнуровывает на мне платье и закрепляет окаймленные бархатом складчатые рукава.
— Она не простая женщина, — сказала я. — Мендоса — одно из самых знатных семейств в Кастилии. Менсия — дочь гранда.
— Вот как? — фыркнула Беатрис. — Что ж, мне никогда прежде не доводилось возражать дочери гранда.
Она повернула меня кругом, взяла из ящика щетку, расчесала мои длинные, до пояса, золотистые волосы, один из тайных предметов моей гордости, хоть я и пыталась это скрыть, поскольку сестры в Санта-Ане говорили, что распущенные женские волосы — лестница для Сатаны.
— Вот. — Беатрис отступила на шаг. — Посмотрим, что теперь скажет Менсия де Мендоса. Могу поклясться, при дворе нет девушки со столь же безукоризненной кожей или такими же золотыми волосами, как у тебя.
— Гордыня — грех, — улыбнувшись, возразила я, пока она переодевалась в скромное черное платье и укладывала волосы на затылке.
Мгновение спустя в дверь постучали, и вошел Каррильо.
При виде него я выпрямилась. Хотя я знала, что он станет о нас заботиться, как обещал, ибо наше благополучие напрямую связано с его собственным, у меня не возникало сомнений, что он манипулировал моей матерью. Убедил ее отпустить нас, наверняка в обмен на обещание чего-то такого, что он не имел права предлагать. Он был могущественным и безжалостным человеком, и теперь мы ему обязаны. Следовало быть осторожной как в поступках, так и в словах, притворяясь, будто я во всем с ним согласна, что дало бы мне возможность лучше позаботиться о брате. К счастью, мне казалось, что Каррильо ничего иного от меня и не ожидает.
