не давала встать.
– Чую, последнее назначение мое, – говорил он устало, разглаживая рукой белоснежную длинную бороду. И оказался прав – до того, как он, оправившись, собрался ехать в Серпухов, его арестовали по приказу Иоанна и обвинили в поражении под Лоде. Старик понял – кроме него обвинять больше некого. Иван Андреевич Шуйский погиб, Иван Мстиславский был одним из знатнейших и могущественных людей в державе, к тому же бился до последнего, об этом государь наверняка знает. Магнус и Саин-Булат – вассалы Иоанна, нужные для контроля над определенными территориями. Кому, как не Морозову, потомку старинного боярского рода, оказаться виновным в том страшном поражении?
Евдокия Дмитриевна, супруга Михаила Яковлевича и родная сестра покойного Ивана Бельского, причитала, что теперь они все погибнут и никто не вступится за них. Вступаться было некому – усвоили уже горький урок после опричнины. Михаил Яковлевич Морозов решил принять смерть сдержанно, но, когда узнал, что вместе с ним казнят его жену и двух старших сыновей, начал молиться неистово и со слезами просил привести его к государю, дабы он смог попросить пощады для своей семьи. Ответа от Иоанна не было. Их вскоре казнили в один день – всем четверым отрубили головы.
Едва не истребленный род Морозовых продолжил младший сын Михаила Яковлевича – Иван Глухой, никак не отметившийся в летописях. Зато сын Ивана, Борис Морозов, станет воспитателем царя Алексея Михайловича Тишайшего, отца Петра Великого. Другой сын Ивана Глухого, Глеб, станет мужем знаменитой боярыни Морозовой, защитницы старообрядчества, сподвижницы протопопа Аввакума…
Но это уже совсем другое время, другая царская династия, другая история.
До тех событий еще целый век…
В апреле Новгород был переполнен гостями со всех городов. Иоанн выдавал замуж племянницу Марию Владимировну за герцога Магнуса. Разодетой в шелка с жемчугом невесте было всего тринадцать лет…
Хитрый дьяк Щелкалов составил разряд, по коему должна была состояться свадьба. И, дабы не умалить традиций ни жениха, ни невесты, их венчали отдельно – Магнуса по католическому обряду, а Марию, для которой сохранение веры было одним из условий самого царя – по православному. Магнус, видимо, после неудачи под Ревелем и бегства иностранцев Таубе и Крузе получил в приданое лишь несколько небольших городов в Ливонии и сундуки с имуществом старицких князей. Герцог смиренно принял эти дары, напуганный последними казнями…
Посаженым отцом невесты на свадьбе был ее старший брат Василий Владимирович, которому не так давно Иоанн отдал старицкий удел. Князь уже был болен и ходил с трудом, но подбадривал сестру, когда вел ее к жениху. Девочка была бледна, едва стояла на ногах и не совсем осознавала происходящее.
Когда наконец все случилось, и свадьба, и пир, и первая брачная ночь, кою Мария с трудом от отвращения и боли стерпела, молодожены покидали Новгород, отправлялись в Оберпален. Двор прощался с ними. Василий Владимирович, опираясь на трость, худощавый и бледный, сухо попрощался с Магнусом, для видимости троекратно расцеловавшись с ним, приблизился к сестре и, расцеловав, шепнул ей тихо:
– Ты теперь королева! Чести рода нашего не урони. Помни…
И запнулся, опустил глаза. Самому, видать, больно было оттого, что просто принял смерть отца и бабушки, так же просто приняв потом и отцов удел из рук их убийцы. Мария едва сдержала слезы, прикрыв рот ладонью. Из всего семейства князя Владимира остались лишь они вдвоем. И теперь ей надлежало покинуть страну, в которой в столь раннем возрасте она все потеряла. Через год она узнает, что умрет и Василий, так и не оправившись от болезни, и таким образом ветвь старицких князей пресечется, а удел уже навсегда отойдет Москве.
Иоанн провожал молодых вместе с сыновьями Иваном и Федором. Царь был заметно озабочен после встречи с германским послом, который сообщил ему о кровавых событиях, еще в августе развернувшихся во Франкском королевстве. Молвят, накануне Дня святого Варфоломея католики по приказу короля и его матери Екатерины Медичи начали расправу над гугенотами, по всей стране погибли десятки тысяч человек. Позже даже Иоанн, и сам устраивавший массовые расправы, в ответной грамоте германскому императору осудил этот поступок «францовского короля», назвав его бесчеловечным.
Царевичи по очереди прощались с сестрой. Иван попрощался холодно и сухо, Федор же очень тепло, с добродушной и чистой улыбкой. Магнус тем временем был допущен к руке царя, и теперь настала очередь Марии.
Длань Иоанна, украшенная перстнями с каменьями, была протянута ей. Длань убийцы ее семьи. Мария, едва коснувшись, поцеловала ее и, подняв глаза, обомлела – с высоты своего роста бесстрастно и тяжело глядел на нее царь, такой большой и широкий из-за черного собольего полушубка, накинутого на плечи. Не выдержав и секунды, Мария опустила глаза. Все, что у нее было связано с ним – чувство ненависти и страха. Все это время она жила затворницей в новгородском тереме царя. Уезжая, она радовалась, что больше не увидит его, не увидит Новгород, столь нелюбимый ею. В этой стране она решила оставить всю боль и тяжелые воспоминания об отце, матери, братьях и сестрах.
Но ей суждено будет вернуться сюда спустя много лет. А пока тринадцатилетняя девочка уезжала в далекий Оберпален, по воле своего царственного дяди став лишь разменной монетой в долгой борьбе за земли Ливонии.
* * *
После того как многочисленные дары, среди которых были связки различной пушнины, резные ларцы, набитые драгоценными камнями (столь любимыми царем), всевозможные клинки и прочая и прочая, были представлены Иоанну, состоялся обед с царской свитой, высшим слободским духовенством и иностранными гостями. После него Иоанн захотел остаться с прибывшими к нему промышленниками Строгановыми наедине.
В просторной богатой палате, свет в которую проникал через стрельчатые слюдяные окна, братья Григорий и Яков Аникеевичи Строгановы стояли перед царем, сидящим в высоком резном кресле. Братья с изумлением оглядывали росписи на стенах и потолках. Ранее они изумлены были оживленностью и многолюдьем слободы, множеством строений различных хоромин и церквей. Перед тем они были в Москве, все еще не оправившейся от сожжения, и понимали, что центр теперь не в Москве, а здесь, в далекой от нее Александровской слободе, укрытой густыми лесами.
Иоанн же внимательно изучал братьев. Яков и Григорий начали управлять разросшейся промышленной империей отца, Аникея Федоровича, после его ухода в монастырь. Старший, Яков, был дороден и высок, чем-то внешне походил на отца, Григорий же был ниже ростом и толще, и в глазах его был виден стержень, присущий хватким и решительным людям. Аникей Федорович
