— А, узнаю: здесь мой лесник живет. Отдохну у него.
Постучался; кто-то молча открыл дверь.
Но князя словно отбросило от порога.
— Матушка! Какими судьбами? Черная княгиня презрительно улыбнулась.
— Невмоготу было. Я теперь здесь живу.
Князь все на нее смотрел, не веря своим глазам.
— Матушка, как же это? Неужели в мое отсутствие… Клеопатра… с тобой непочтительна была?
— Я не девчонка, чтобы втыкать свой палец между стеной и дверью. Тебе с ней жить, а не мне. Сказала, невмоготу, и все тут.
— Матушка, да кто же за тобой ухаживает в этой глуши?
— Войди и увидишь.
Князь вошел и в горнице увидел Идаю. Та тотчас смиренно припала к его ногам.
— Прости, князь-батюшка, мое тогдашнее дерзновение!
— Встань, Идая. Мне нечего тебе прощать: напротив, я благодарен тебе, что ты тогда спасла меня от Гарпий. А теперь и вдвойне благодарен. Говорю тебе, встань.
Она встала и тотчас засуетилась. Вмиг стол был накрыт, появилась всякая снедь, хлеб, сыр, вино. Князь утолил свой голод, а от вина пришел окончательно в хорошее настроение.
— Ну, матушка, — сказал он, — голодать, я вижу, тебе не приходится. Но не чувствуешь ли ты себя очень одиноко в этой глуши?
— Ничуть, — сказала княгиня, загадочно улыбаясь. — Я вижу всех, кого хочу видеть. И тебя видела недавно и знала, что ты вблизи.
— Видела? Каким образом?
— Да все благодаря ей. О, она такая умная…
Она с лаской посмотрела на Идаю. Та подняла свои колючие глаза на князя — и он почувствовал, что от этого взора все его хорошее настроение прошло. Ему страстно захотелось домой.
— Как же ты это делаешь? — спросил он Идаю.
— В пене и брызгах водопада, — ответила та. — Он ведь низвергается в бездну, в самые недра Матери-Земли, где витают первообразы всего сущего. Надо только уметь их вызвать; мы, поляницы, многое умеем.
Князь посмотрел на нее с недоверием и страхом.
— Вижу, ты волшебница. Ну, а мне ты можешь показать то, что я захочу?
— Могу; ты только прикажи. Князь глотнул еще вина; тут только он заметил, какое оно было крепкое и душистое. Он глотнул еще и еще, пока не почувствовал приятного кружения в голове. Ему опять захотелось домой, но уже по-другому.
— Идем, скорее! К водопаду! Идая встала, взяла с полки всякого снадобья, странного с виду, и напоследок маленькую жаровню с угольями и огниво.
— Идем.
Они вышли к водопаду; княгиня Амага за ними. В другое время князь был бы очарован величавостью открывшейся перед ним картины. Отвесная скала, поросшая мхом и лишаями, увенчанная рощей высоких черных елей. Среди них пробивался широким руслом поток, падал на нижний выступ, стекал пятью струями по покатому ложу и затем, соединившись, через каменные ворота вторично падал этот раз уже в недосягаемую для взора глубину. И оттуда, в синеватом полумраке, восходила крутящаяся, сверкающая пыль брызгов и тумана, в котором разгоряченным взорам князя уже и теперь представлялся ряд то соблазнительных, то страшных образов.
Скорее, — сказал он волшебнице. — Вызови мне ее!
Ее? — спросила Идая, пристально смотря на князя своими недобрыми очами. — Кого?
Мою ненаглядную. Прости, Идая, я понимаю, что это тебе неприятно, но если ты тогда искренно повинилась передо мной…
Мне это неприятно, князь, но не по той причине, о которой ты думаешь. Я свое место знаю, и если ты мне это твердо прикажешь, то я твою волю исполню. Ты только прикажи.
Приказываю: вызови мне княгиню Клеопатру.
Идая развела в жаровне огонь, бросила в него разных трав, которые тотчас загорелись красным светом, и стала, беззвучно шевеля губами, произносить связывающие тело и душу причитания. Князь сам почувствовал, что его точно приковывало к тому месту, что он, даже при желании, не мог бы уйти. Кончив причитания, Идая подняла жаровню над бездной и опрокинула ее. Тотчас она вся озарилась красным светом.
Вначале он ничего не мог разглядеть, кроме сплошного красного тумана. Мало-помалу туман стал местами плотнеть, местами разрежаться, очертания стали определеннее, — князь узнал женскую хорому своего дворца. И в ней туманные пятна качаются, переливаются. Идая продолжала беззвучно шевелить губами. Некоторые пятна слились вместе, сплотнились, составили человеческий образ, — князь узнал свою жену.
— Клеопатра, голубушка! Взгляни на меня!
Но княгиня стояла точно в забытьи, смотря пристально перёд собой. Затем она подняла руки, точно умоляя кого-то, стоящего перед ней.
— Что это? На кого она смотрит? Там, перед ней, все еще реяли пятна красного тумана. Идая продолжала свои немые причитания. Опять пятна стали сливаться; наконец они вылились в стройный образ юноши в эллинском хитоне и с лихой всаднической хламидой через плечо.
Клеопатра бросилась ему на шею и стала судорожно его целовать.
И юноша нежно ее обнял.
Тут князь громко вскрикнул — вернее, зарычал от нестерпимой душевной боли. Идая прекратила свои причитания, картина медленно расплылась в багровом тумане, который и сам стал постепенно угасать.
— А, вот как ты коротаешь время моего отсутствия! Эллин! О да, конечно, он эллин, как и ты, а я — презренный скиф, варвар, нас вы привыкли даже людьми не считать. Теперь я понял, почему матушке с тобой невмоготу было. О, теперь я понял все! Прости меня, матушка… прости меня… Идая!..
И он расплакался как ребенок. Идая положила ему руку на плечо.
— Ты что думаешь делать, князь? Князь дико расхохотался.
— Что делать? Вспомнить, что я варвар и скиф! Да, я варвар, но я князь, и смеяться над собой вам, эллинам, не дам!
— Помни одно: в ее русых волосах есть один золотой, подаренный ей Герой при ее рождении. В этом волосе — волшебная сила. Помни это.
— Волосы… да, волосы… конечно, — бормотал князь, точно не понимая того, что ему говорила Идая.
Вблизи раздался треск, точно кто сухие ветви ломает.
— А, приятель! Вовремя пришел, — сказала волшебница. Затем, обращаясь к князю: — Это — проводник. Иди за ним, он приведет тебя туда, где ты оставил свиту и коня. Остальное — твое дело.
Князь в немом повиновении направился туда, где раздавался треск.
Идая долго смотрела ему вслед: когда он исчез, она рассмеялась.
— Спасибо, славные аргонавты! От вас, говорила бабушка, нам гибель грозит. Это мы еще увидим; пока же вы нас выручили.
— Кто? — спросила Амага.
— Не твое дело! — грубо ей ответила Идая. — Я совсем забыла, что ты еще здесь. Ну, идем домой.
Княгиня Клеопатра все еще сидела в своей женской хороме, прижимая к себе и обнимая своих детей. Ее сердце было не на месте. Все еще звучал в ее ушах напев детской песенки, все еще витали перед ней глаза ее любимой богини, полные зловещих слез.
— Ах, если бы отец скорее вернулся!
Раздался топот одинокого коня.
— Он! — радостно вскрикнула она. — Но отчего же он возвращается один, без свиты? Видно, в нетерпении опередил всех, хотел поскорее обнять… своих деток.
Топот слышался все ближе и ближе. Княгиня вышла в главную хорому дворца.
Конь остановился у входа; всадник с него соскочил. Дверь широко распахнулась, и князь Финей появился у порога.
— Финей! — радостно вскрикнула Клеопатра и побежала ему навстречу. — Но что с тобой? Отчего ты такой бледный?
Финей опять зарычал, как тогда у водопада; бросившись на жену, он схватил ее за волосы, пригнул к земле; сверкнул меч — и роскошная коса беспомощно повисла на левой руке исступленного.
Тотчас высокий свод хоромы стал опускаться все ниже и ниже; красная роспись стен потонула в белесоватых пятнах; дверь точно съежилась и превратилась в низкое оконце, заделанное жирным полотном. Финей стоял, дико озираясь кругом.
Клеопатра поднялась:
— Что это, Финей? Кто меня оклеветал перед тобой?
Эти слова вернули Финею его сознание.
— Кто оклеветал? — спросил он с диким хохотом. — Вот кто! — и он показал рукою на свои два глаза. — Но пока они видят свет солнца, Финей им больше будет верить, чем лживой эллинской ласке! Ступай!
И, схватив ее за руку, он увел ее из светлицы, не обращая внимания на плач своих детей. Вскоре затем он вернулся, бросился на стоявшую у стены постель, и сознание покинуло его.
Когда он проснулся, был тусклый осенний день. У его изголовья сидела княгиня Амага; несколько поодаль стояла у кросен Идая и ткала; ее ткацкий челнок, перебегая взад и вперед между нитями основы, уныло жужжал. Весь воздух светлицы был пропитан едким запахом, знакомым ему с детства.
— Матушка, я долго спал? Амага испытующе посмотрела на него.
— Да, мой сын, очень долго. Мы уже думали, что ты не проснешься совсем.
— Мы, говоришь ты. Кто это мы? И скажи, кто эта женщина там, у кросен? Как страшно сверкает игла ее челнока!
