Эмери почувствовал, как в его душу тихо и беспрепятственно заползла змея тоски. От столь привычного ему ощущения гармонии мироздания разом ничего не осталось. «Я очень плохой христианин», — подумал Эмери.
Великий командор Иерусалима заметил, что на лице рыцаря из Тортозы отразилась такая боль, словно по его вине погиб товарищ. Казначей удивился тому, как быстро этот боевой рыцарь проникся правдой его слов.
— Знаешь, д'Арвиль, в чём была сложность твоего задания?
Эмери пожал дрогнувшими плечами. Казначей продолжил:
— Золото, доходы Ордена и пожертвования, стекаются в Тортозу с севера — из Антиохии, из Византии, которая теперь стала нашей, из Европы, если его переправляют по суше. Ваша неприступная крепость — идеальный перевалочный пункт. В Тортозе накапливают золото Ордена, а потом переправляют сюда. А сейчас сложность была в том, что нам разом потребовалась огромная сумма. В наличии эта сумма имелась, но переправить её незаметно было не просто. Могли, конечно, дать конвой хоть из двухсот рыцарей, но к такому передвижению боевых сил Ордена разом оказалось бы приковано внимание половины мусульманского мира, и по пути вас могла встретить регулярная армия, причём ваше поражение равнялось бы Хаттину. Всё понятно, командор?
— Мне понятно главное, мессир. Расставшись с вами я должен сразу же отправиться на исповедь, чтобы покаяться в мерзком грехе высокомерия по отношению в своим братьям.
— Как у тебя всё быстро. Не успел согрешить, а уже покаялся. Да так и надо. Зачем копить в себе грехи, как золото в Тортозе? Ты, парень, не прост. Не случайно командор Тортозы пишет про тебя. Удивлён, да? Твой начальник пишет не только про золото, но и про тебя. Утверждает, что ты тоже золотой. Арабскую алгебру знаешь. И хорошо её знаешь?
— Ну, хуже, чем арабы.
— Понятно. Значит, лучше, чем франки. Ах, командор, как мне нужны хорошие математики. Да ты ведь не пойдёшь ко мне. Ты — командор пустыни. Могу приказать. А толку? Мне надо, чтобы ты с огоньком да с задором работал, а разве это можно приказать?
После таких слов в душе Эмери разом обрушилась вся система бесхитростных ценностей, казавшихся столь незыблемыми, но оказавшихся столь непрочными. То, что он не держал денег в руках с тех пор, как вступил в Орден, было неправдой. Он не держал их в руках никогда в жизни. И у дяди Жослена, так же как в Ордене, он жил на всём готовом. У дяди — роскошно, в Ордене — скудно, но что-либо покупать ему не приходилось никогда. Эмери всегда с крайним недоумением относился к людям, которые смысл своей жизни видят в том, чтобы иметь много денег. Ведь жизнь — прекрасна. И тогда, когда человек ест рахат-лукум, и когда он питается чёрствым хлебом. Деньги ничего не могут изменить. Ему не приходило в голову, что чёрствый орденский хлеб тоже стоит денег, и не малых, если учесть количество братьев. Он никогда не думал о том, сколько стоят доспехи, выданные ему Орденом. Казначей заставил задуматься его о том, что есть братья-тамплиеры, которые с утра до вечера считают деньги и это лишь для того, чтобы он, командор пустыни, был избавлен от этой необходимости.
Дело даже не в том, что сейчас он об этом задумался. Нет, это не была череда мыслей. Он просто мгновенно увидел всю правду о золоте Ордена и тамплиерских финансистах. Эта правда возникла в его голове так быстро и объёмно, что голова, кажется, оказалась под угрозой. И алгебра… это же самая неземная из всех наук, а оказалось, что она нужна для самого земного и не слишком почетного занятия — пересчёта денег. Само понятие святости приказа поколебалось в его душе. Он всегда был готов выполнить любой приказ. Тем жил. А если ему сейчас всё-таки прикажут стать финансистом? Ведь он не сможет. И тогда — кто он?
Эмери подвела способность не просто быстро мыслить, а разом видеть ситуацию всю целиком, к тому же помноженная на повышенную чувствительность натуры. Что может быть более зловещим, чем принципиально не решаемое уравнение? Великому командору Иерусалима было трудно понять, почему у рыцаря, который по большому счёту не узнал ничего нового, на лице — горе. Казначей даже прокашлялся, чтобы напомнить о своём присутствии, и с некоторой растерянностью продолжил:
— Брат, д'Арвиль, я позвал вас не для того, чтобы обсуждать отвлечённые темы. Сможете ли вы когда-нибудь работать в моём ведомстве — это тоже потом обсудим. Я рассказал вам кое-что о нашем золоте просто потому, что некоторые боевые операции очень тесно переплетаются с финансовыми. Вы должны понимать смысл и значение своей работы мечём. Сейчас нам нужен ваш меч, а не алгебра.
Казначей позвонил в колокольчик, отдал распоряжение появившемуся слуге, сел в кресло и закрыл глаза, казалось, позабыв про Эмери, что ни сколько не смутило последнего. Минут через 5 на пороге покоев великого командора Иерусалима появился тамплиер в белом плаще с очень аккуратно подстриженной бородой и очень цепким взглядом. Эмери про себя отметил именно эти детали его внешности.
Казначей поднялся и представил рыцарей:
— Командор Эмери д'Арвиль, командор Одон де Сен-Дени. Предлагаю братьям обсудить всё, что необходимо. Не буду мешать, — с этими словами казначей вновь сел в кресло и закрыл глаза. Эмери с Одоном присели за стол и последний начал говорить так, как будто они были знакомы всю жизнь.
— Эмери, ты уже знаешь о том, что последнее время тамплиерское золото течёт по линии Антиохия — Тортоза — Иерусалим уже не редкими ручейками, как раньше, а многочисленными и значительными потоками. Сам видел, какое строительство кипит в Иерусалиме. А сарацины — не дураки, им наше золото очень интересно. И чем больше золота мы перевозим, тем большему риску подвергаем каждый караван.
— Сарацины нарушают перемирие?
— Нет, они его держат. Да и регулярных силёнок у них сейчас маловато. А вот бандиты… для них не существует перемирий.
— Неужели хоть одна банда рискнёт напасть на тамплиерский конвой?
— До недавнего времени я и сам не поверил бы в это, но неделю назад тамплиерский конвой из 20 человек был полностью перебит. Кровь наших братьев ушла в песок, а золото растаяло в воздухе. Мы никогда не жалели нашей крови, но золото.
— Золото дороже, чем кровь?
— А ты не знал? — несколько зловеще усмехнулся Одон. — Я, брат, не священник и проповедь тебе читать не стану, однако прими в расчёт: души наших братьев сейчас на Небесах с Господом. С ними всё нормально. А золото — у бандитов. Это не правильно.
— Что это за неслыханная банда, способная вырезать два десятка тамплиеров?
— Вот о ней и речь. Строго говоря, это не банда. Это очень мощный отряд воинов джихада, какого не помнят даже самые древние старики-тамплиеры. Всё дело в их предводителе. Его зовут Ходжа. Впрочем, это не столько кличка, сколько почётный титул. Он действительно ходжа — совершил паломничество в Мекку. Это удивительный человек. Безумно храбр, совершенно равнодушен к богатству, религиозен до фанатизма. К власти Ходжа тоже совершенно равнодушен. Он мог бы стать эмиром или даже атабеком, но не хочет. И всё-таки он — прирождённый лидер, способный сплотить вокруг себя массу таких же героев. Вот с этого момента и начинаются наши проблемы.
Ходжа собрал отряд примерно в сотню сабель, что до него не удавалось ни одному предводителю разбойников. В своём отряде он держит железную дисциплину, что так же не свойственно бандитам. Дело в том, что он не принимает к себе разное отребье, его воины, все как один, очень религиозны и сражаются за Аллаха, а не за деньги. При этом Ходжа каждому из своих воинов гарантирует хорошего коня, хороший халат и хорошую саблю. В его отряде никогда не делят добычу. Всё золото Ходжа оставляет у себя, благодаря этому содержит своих воинов очень хорошо.
— И нет числа желающим служить у Ходжи, — задумчиво протянул Эмери. — Плати своим людям, и они скажут: мало. Не плати им вовсе, но научи уважать себя, и они будут счастливы.
— Так и есть. Людей Ходжи не подкупить золотом, не испугать смертью. Между ними невозможно посеять раздор, они не перессорятся из-за добычи и никогда не предадут своего лидера.
— Рыцари ислама.
— А ты бы видел, как эти «рыцари» вырезают своих же мусульман — женщин, стариков, детей. Целые деревни — под корень. И это лишь за то, что мусульманские крестьяне держали с нами мир, не желая ссориться к крестоносцами. Не за вероотступничество, нет — те крестьяне оставались правоверными мусульманами, просто хотели мира.
— На этой войне мы все беспредельно жестоки.
— А ты бы стал резать христианских крестьян только за то, что они хотят мира с мусульманами?
— Нет, не стал бы, — отрешённо прошептал Эмери. — Я и сам хочу мира с мусульманами.
— А я хочу увидеть мертвого Ходжу, — Одон, еле сдерживаясь, приглушённо рычал. — Я отвечаю за безопасность тамплиерских караванов с золотом. У меня, видишь, под ногтями — кровь с примесью золотой пыли. Пока Ходжа жив, безопасное прохождение каждого нашего каравана — чистейшая случайность. Мы не можем каждый раз гонять взад-вперёд в качестве конвоя целый боевой монастырь.
