В 11 часов утра справа от Раевского показались колонны Блюхера, а вслед за тем на Венсен двинулись войска Евгения Вюртембергского.
Барклай приказал начать общую атаку на город и бросил в бой 2-ю гвардейскую пехотную дивизию Ермолова.
Атака завершилась успехом: союзные войска ворвались в предместья Парижа.
В два часа дня были заняты господствующие над городом Бельвильские высоты, и тотчас же среди союзников распространилась весть, что Париж капитулирует.
Участник боев за Париж подпоручик квартирмейстерской части Хомутов потом писал в воспоминаниях, что как раз в это время он, разыскивая своего начальника полковника Карла Толя, поднялся на одну из высот и увидел его, едущего навстречу, а с двух других сторон к Толю подъезжали Александр I и Барклай-де-Толли.
«Его Величество, — пишет Хомутов, — увидя последнего, закричал: «Михаил Богданович! Поздравляю Вас с фельдмаршалом!»
Именно овладение Барклаем и Раевским высотами Роменвиля и Бельвиля решили судьбу Парижа.
Участник боев полковник Орлов писал:
«Невзирая на упорную защиту, Раевский мало-помалу вытесняет французов из всех их передовых позиций. В сей неравной борьбе, где на каждом шагу неприятель находил прикрытие и сражался, отступая, из-за садовых оград и казенных домов, потеря наша была довольно значительна; но когда сии препятствия были уничтожены и прусская гвардия начала выходить из селения Пантен, Раевский увидел, что настало решительное мгновение. Он соединяет свои резервы, быстрым натиском отбивает 19 батарейных орудий и занимает высоты, повелевавшие всеми входами в Париж. Сия атака решила дело; неприятель прибегает к переговорам и просит пощады.
Многие военные писатели, — замечает далее Орлов, — утверждают, что участь Парижа решена была взятием высот Монмартра на правом нашем фланге. Сие мнение совершенно несправедливо. Переговоры у Пантенской заставы были уже в полном действии и приказания остановить огонь на всех пунктах всюду разосланы, когда атака на Монмартр совершилась.
Наши парламентеры слышали русское «ура» при атаке Монмартра из самого Парижа, и французские генералы жаловались тогда же на несоблюдение данного нами слова.
К счастию, нетрудно было им доказать, что сие случилось не от чего другого, как от того только, что приказание остановить военные действия, посланное с высот Роменвиля, не успело дойти до высот Монмартрских.
Итак, не в Монмартре, но в Роменвиле гордый Париж был покорен».
Здесь, в Роменвиле, Барклай расположил и свой штаб, но сообщения о капитуляции города все не было.
Между тем еще до начала общего наступления ранним утром 18 марта Александр приказал своему флигель-адъютанту, полковнику Орлову, воспоминания которого только что приводились здесь, ехать в Париж и предложить французам капитуляцию.
— Если мы можем приобресть этот мир, не сражаясь, тем лучше, — сказал Александр Орлову, — если же нет, то уступим необходимости, станем сражаться, потому что волей или неволей, с бою или парадным маршем, на развалинах или во дворцах, но Европа должна ныне же ночевать в Париже.
Сопровождаемый пленным французским офицером и двумя трубачами, Орлов приехал в деревню Пантен, уже занятую русской пехотной бригадой.
Первая попытка завязать переговоры успехом не увенчалась, и французское командование согласилось на переговоры только после восьмичасового сражения, когда союзные войска уже заняли деревню Бельвиль и взошли на Сен-Шомонский холм.
В четыре часа дня, когда русская гвардия была готова вступить в бой, в Главную квартиру приехал французский парламентер. Вместе с Орловым он отправился к военному руководителю обороны Парижа, герцогу Рагузскому маршалу Мармону.
Мармон согласился прекратить огонь, вывести войска за укрепленные заставы и немедленно создать комиссию для переговоров о сдаче города.
Александр I, получив известие о готовности французов вести переговоры о капитуляции, направил к Мармону Орлова и графа Нессельроде. С ними вместе поехал адъютант Шварценберга австрийский полковник Парр, а с Нессельроде — один из адъютантов Барклая капитан Петерсон.
Переговоры состоялись у Вилеттской заставы, где к Мармону присоединился еще один маршал — герцог Тревизский Мортье, но никакие доводы союзных уполномоченных не могли поколебать решимости двух маршалов продолжать борьбу за Париж. Дело кончилось тем, что Орлов по его собственной воле остался заложником у французов, а все остальные парламентеры к ночи вернулись в Главную квартиру союзников, так ничего и не добившись.
Орлов же вместе с Мармоном поехал в Париж и остался в отеле маршала, где началось совещание об условиях грядущей капитуляции.
Однако к 11 часам вечера в отель прибыл адъютант Наполеона генерал-лейтенант де Жирарден. Он привез устный приказ Наполеона взорвать Гренельский пороховой склад «и в одних общих развалинах погребсти и врагов и друзей, столицу со всеми ее сокровищами, памятниками и бесчисленным народонаселением». Но полковник Лескур, которому было приказано сделать это, отказался, сославшись на отсутствие письменного именного приказа Наполеона.
В два часа ночи с письмом от Нессельроде приехал полковник Парр. Союзники соглашались выпустить из Парижа французскую армию, но сохраняли за собою право преследовать ее.
Маршал Мармон принял новые условия, и за четверть часа Орлов составил текст капитуляции Парижа.
По этим условиям наполеоновские войска оставляли город 19 марта в 7 часов утра. Военные действия союзники обещали начать не раньше 9 часов утра. Все арсеналы и военные склады должны были в полной сохранности перейти в руки союзников. Национальные гвардейцы и жандармерия должны были быть сохранены, обезоружены или распущены по усмотрению союзников.
Последняя, 8-я статья договора о капитуляции гласила: «Город Париж передается на великодушие союзных государей».
Рано утром 19 марта французская делегация отправилась в Бондийский замок.
В 8 часов утра союзные войска начали подходить к Пантенской заставе Парижа.
В 10 часов утра из Бондийского замка в Париж выехал Александр.
Через одну версту он встретил прусского короля и Шварценберга, пропустил вперед русскую и прусскую гвардейскую кавалерию и во главе свиты более чем в тысячу офицеров и генералов многих национальностей двинулся к Парижу.
Следом пошли русский гренадерский корпус, дивизия гвардейской пехоты, три дивизии кирасир с артиллерией и дивизия австрийских гренадер.
Чудесная погода усиливала торжественность и праздничность этого великолепного шествия.
Обратившись к ехавшему рядом Ермолову, Александр сказал:
— Ну что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь, право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали за простачка.
Ермолов смутился.
— Не знаю, государь. Могу сказать только, что слова, которые я удостоился слышать от вашего величества, никогда еще не были сказаны монархом своему подданному.
У ворот города стояли в парадном строю вся русская гвардия, гренадерский корпус, три дивизии кирасир, часть артиллерии, прусская гвардия, австрийские гренадеры, корпус баварцев, корпус вюртембержцев и баденская гвардия.
Ворота еще были заперты, но как только царь и его свита подъехали, они растворились, грянула музыка и войска торжественным маршем хлынули в город.
Впереди Александра в Париж вошли несколько кавалерийских эскадронов и гвардейские казаки.
За ними ехал царь со свитой, прусским королем и Шварценбергом, под радостные крики парижан: «Виват, Александр! Виват, русские!»
Царь остановился на Елисейских полях и четыре часа принимал парад союзных войск. После этого он отправился во дворец Талейрана.
* * *
Как только Александр туда прибыл, началось совещание, на котором кроме него были Фридрих Вильгельм, Шварценберг, Нессельроде, Талейран, герцог Дальберг, князь Лихтенштейн и генерал Поццо ди Борго.
Целью совещания было наметить переход к новой власти, так как Александр был решительно настроен заставить Наполеона отречься от престола.
Александр открыл собрание краткой речью, в которой заявил, что его главной целью является установление прочного мира.
Что же касается будущего устройства Франции, то союзники готовы на любой из вариантов: на регентство жены Наполеона императрицы Марии-Луизы при сохранении трона за трехлетним сыном ее и Наполеона Жозефом Бонапартом; на передачу власти Бернадоту; на восстановление республики и на возвращение Бурбонов — словом, на любое правительство, угодное Франции.
Все присутствующие высказались за Бурбонов. Выступавший последним Талейран закончил свою речь словами:
— Возможны лишь две комбинации: Наполеон или Людовик XVIII. Республика невозможна. Регентство или Бернадот — интрига. Одни лишь Бурбоны — принцип.
