Хесус Торре де ла - Пророчество Корана

— Обычное дело: небылицы о королях — любимая тема разговоров толпы. Но ты меня заинтриговала. Так о чем же они говорили?

— Я скажу все, что поняла, Яго. Речь шла о гороскопе, который этот королевский щенок заказал Бенахатиму, и вот что астролог сказал по этому поводу: «Высокочтимый принц, руководствуясь методом ученого Агатодемона, египетской книгой мудрости, основными датами и значительными событиями твоей жизни, местом твоего рождения в Бургосе, я предвижу в будущем твою коронацию, ведь ты единственный возможный наследник: остальные дети незаконнорожденные. Однако по твоему поручению я заглянул и в Книгу Судеб, которая мне указала так же ярко, словно все это было озарено светом, что ты, мой принц, Королевский Ворон, будешь заключен предателями твоей же крови в местечке под именем Сельва, где тебя лишат жизни и никто не сможет прийти тебе на помощь».

— Это предсказание, будь оно верным, выглядит довольно зловеще. Надо же, до чего могут дойти короли. Хотя такое общение не делает никому чести, и дон Педро должен был бы об этом знать.

— Так вот, этот прорицатель-мориск добавил: «Ужасно или нет, сир, но я не могу растолковать это положение с достоверностью, а оно постоянно возникает в моих видениях, я даже лишился сна. Я просмотрел книги христианских и мусульманских географов, и мне удалось наконец, мой сеньор, найти правдоподобное объяснение. Этот неизвестный уголок Кастилии, похоже, находится в крепости Алькарас посреди местности, называемой Кампо-де-Монтьель. Это вам о чем-нибудь говорит, дон Педро?»

— Ну он ему и предсказал, Субаида! Я дрожу, слыша это.

— Слушай дальше. Потом я некоторое время не могла расслышать, что говорил принц Педро, юнец, уверовавший в предсказания, которому с детства дурил голову этот презренный плут. Но под конец он издал свирепый крик и стал последними словами честить своего друга и кудесника из Адарвехо, который после нескольких крепких слов, я их не поняла, завернувшись в монашескую сутану, покинул монастырь, который ему, кстати, было запрещено посещать.

— Странное поведение королевского первенца. Королевский Ворон, Сельва, Алькарас, Кампо-де-Монтьель? Ради Бога сущего, что означают все эти имена?

— Да разве я знаю! Возможно, все это выдумки, чтобы заполучить побольше золота.

— Но ведь король должен был бы об этом знать, Субаида?

— Он знает, но не от меня, а от самого Бенахатима, который получил с обоих.

Не желая сказать лишнего, медик осторожно кивнул:

— А это предсказание как-нибудь связано с твоими поисками?

Глубокая пауза вновь воцарилась в алькове, потом заложница наконец выразилась ясно и убедительно:

— Дон Педро, склонный к мнительности и суевериям, знает через Бенахатима о существовании где-то в Севилье фундаментальных трудов исламской науки, и в первую очередь о Коране аль-Мутамида, и так же, как и я, желал бы изучить его. Но не для того, чтобы пополнить свои знания, что ему безразлично, а потому, что считает, будто там содержатся формулы алхимии и тайной магии. Поэтому я боюсь: случись что-нибудь с королем доном Альфонсом, моей судьбой уже будет распоряжаться его сын, и тогда жизнь превратится в ад, если мой двоюродный брат не потребует от него исполнения договоров.

— Будь я проклят! Но королю еще жить да жить, он находится в самом зрелом возрасте, не мучай себя напрасными сомнениями, пусть будущее тебя не страшит.

— Сознаюсь, я уже потеряла надежду продолжить поиски в Сан-Клементе, но в тебе я нахожу идеального союзника. Я не упрекну тебя, если ты откажешься помочь, но я столько видела зла за эти годы, что поиски клада превратились в одержимость. Найти его, уберечь от гибели. Покажи свое благородство, помоги, умоляю тебя.

— Меня ничто не заставляет, но я обязан верить тебе и могу помогать, не нарушая клятвы Гиппократа, хотя в таких делах лучше иметь терпение.

— Речь в данном случае идет о зрелом решении, я никогда от него не отступлю, а с твоей помощью мои надежды станут реальностью. Я поклялась в этом на святом Коране, который отправился со мной в изгнание и видел столько моих слез за четыре долгих года.

Назарийка привела такие неоспоримые доводы, что врач, вначале потрясенный услышанным, понял вдруг, что все это необычайно интересно, и от внутренних колебаний перешел к безоговорочному согласию участвовать в этом странном предприятии, в которое оказался замешан еще и эксцентричный наследник кастильского трона, о коем он уже слышал, что тот якшается со сводницами, проститутками, прорицателями и мошенниками-астрологами.

Хотя его первой реакцией было не связывать себя обещаниями, но в конце концов он внял аргументам своей очаровательной собеседницы и ласково заверил ее:

— Я последую за тобой в этом сумасбродном деле, хотя не знаю, куда оно нас заведет. Однако на все нужно терпение, надо ждать благоприятных обстоятельств.

Наконец они распрощались, и Яго покинул усадьбу, прояснив для себя некоторые непонятные ранее вопросы. После откровений магометанки в нем боролись смятение и радость. В душе происходили огромные перемены, взволновавшие его. Переходя двор, он услышал, как из-за шелковиц, скрывавших окна Субаиды, послышался звон арабской каниры и вновь ее голос, заставивший его сдержать шаг:

Эта девушка воцарилась в его сердце, он чувствовал к ней то уважение, которое обычно вызывают необыкновенные личности. Однако как избежать опасностей, которыми чревата такая дружба? Ведь она иноверка! Почему он пообещал ей свою помощь в таком рискованном, безрассудном и опасном деле, как ни посмотри — неосуществимом? До какой степени можно верить ужасному пророчеству арабского астролога?

Субаида, ангел небесной гармонии, исповедует нечестивую веру, она иноверка, да еще и заложница Кастилии, находится в полной зависимости от королевского каприза и превратностей переменчивой политики враждебных стран, так что обладание ее сердцем представляется более чем опасным делом.

Погруженный в мучительные раздумья, Яго уходил все дальше по дороге от постоялого двора, потому что намеревался показать своим друзьям свиток пергамента, который круто менял его жизнь. Однако чувство нереальности происходящего расхолаживало его, будто бы он разом потерял над собой контроль и оказался во власти своенравного случая. «Только когда ничего не ждешь от случайности, можешь быть хозяином собственной судьбы, хотя сегодня она мне показала одну из своих неожиданных улыбок», — подумалось ему.

Он чувствовал, как в нем боролись между собой логика и влечение влюбленного к недостижимой красавице, а душа его разрывалась от переживаний.

Ветви белой шелковицы осыпали его лицо росой, и он вернулся к реальности, с трудом отвлекшись от своих мечтаний, от раздумий о сложном и сомнительном положении, в которое он попал.

Теплая осень расщедрилась на проливные дожди, которые залили лагуны и смыли зловонные лужи. Моча, козий и коровий помет, вонючая грязь исчезли, и застойный воздух конца августа стал здоровым и прозрачным, а Яго и его коллеги-врачи отметили, что дизентерия и лихорадка в округе пошли на убыль.

На ранней заре Яго шел по дороге, ведшей от дома Ортегильи к лечебнице, обходя повозки, прибывшие из Альхарафе, и толпу бродяг, бондарей и горшечников, ходивших по дворам и харчевням или удалявшихся в сторону верфей.

Он поспешил проскочить мимо толпы через Угольные ворота, чтобы избежать толкотни, и под аркой загляделся на лес мачт, покачивавшихся на тихой глади реки, на домишки, разбросанные по Приморскому кварталу, что казался совсем близким из-за множества баркасов и рыбачьих лодок. Непроизвольно ему пришлось поднимать повыше ноги, чтобы не запачкать обувь в потоке нечистот, когда пришлось миновать копавшийся в мусоре поросячий выводок.

Лечебница Арагонцев, строение, похожее на расползшийся лабиринт, высилась, отнимая пространство у суровой крепости. Открытые солнцу постройки радовали глаз нового лекаря. У входа стояла статуя святого Луки из некрашеного дерева с каменной бутылью, притороченной к пустой руке. Святой встречал его каждое утро своей пустой улыбкой, в то время как целое скопление рахитичных попрошаек, увечных и сирот протягивали к нему руки, покрытые коркой грязи, прося медную монетку. Казалось, все нищие города каждое утро сползались к этому средоточию страданий. Яго расточал свое великодушие на малышей, обещая им заняться их осмотром в полдень, слушая привычное для каждого утра нытье.