— Продолжим, как говорят гвардейцы, «сушить хрусталь» господа… То бишь — пьянствовать. Я угощу вас знаменитой жжёнкой, — потряс потрёпанной книгой с коровой на обложке. — Купил по случаю у книготорговца, — похвалился он, демонстрируя друзьям серого цвета фолиант и помахивая подарком.
«Денщик за повара», — прочёл Дубасов название, и задумчиво глянул на товарища. — «Поварённая книжка для военных», — зачитал нижнюю строчку. Вид стал ещё задумчивее. — И план коровы… Огузок, бедро, — по слогам прочёл надписи на частях рогатого тела.
— Не план, а схема, — поправил приятеля Аким.
— Не схема, а чертёж, — уточнил Гороховодатсковский. — Чему вас только, господа, два года учили.
— Ну, тогда уж, карта дудергофской коровы, выполненная на инструментальных съёмках, — рассмешил компанию Зерендорф, уютно располагаясь на диване и забрасывая ногу на ногу.
— Козлову пригодится. На следующей странице производное его фамилии нарисую с рогами, — продолжил веселье Аким. — А здесь, господа хорошие, напечатан рецепт жжёнки, — поплевав на палец, раскрыл книгу на нужной странице. — Внимание! — подождал, как все рассядутся, и стал читать: «В серебряную, алюминиевую или из металла Фраже кастрюлю или вазу влить 2 бутылки шампанского, 1 бутылку лучшего рому», — Дубасов принёс и Козлов у Фейка прикупил, — «1 бутылку хорошего сотерну», — это белое десертное вино, говорю для Дубасова… А то всё водка, да водка…
— И ром ямайский, — подтвердил алкогольное пристрастие пехотный подпоручик.
«…Положить 2 фунта сахару, — продолжил Рубанов, — … изрезанный ананас», — гречневую кашу не надо… Снова к Дубасову относится…
— А на дуэль? — подал тот реплику.
— Да мы 145‑й Охтинский, гренадёрками закидаем, — воинственно помахал черпаком Рубанов: «… вскипятить на плите, вылить в фарфоровую вазу, наложить на края крестообразно две шпаги, на них большой кусок сахару, полить его ромом, зажечь и подливать ром, чтобы сахар воспламенился и растаял. Брать серебряной ложкой жжёнку, — помахал подарком, — поливать сахар, чтоб огонь не прекращался, прибавляя свежего рому, а потом разлить напиток в ковшики или кубки», — кстати, я уже пожертвовал пуговицей на мундире, выпросив у хозяина Собрания серебряную братину, — достал здоровенную чашу. — Делать жжёнку станем по–своему. Вариант Павловского, тэ–э–к скэ–э–ть, полка, с ямайской примесью Охтинского.
Раскрыв рты, все внимали ему.
— Нальём в братину вина, рому, шампанского, подогреем… и начнём священнодействовать, — достал бутылки и небольшую походную спиртовую горелку.
Водрузив братину на стол, отправил Гороховодатсковского за холодным оружием.
Скрестив две шашки, положил на них головку сахара и облил её ромом.
Все расселись вокруг стола, и с нетерпением ожидали результат священнодейства.
— Козлов, окно открой, а то задохнёмся, — велел Аким, залив шампанским что–то уж сильно разгоревшийся ком сахара и поправил фитиль на горелке.
Сахар, плавясь, стекал синими горящими каплями в братину.
— Сумские гусары придумали вместо сахара бросать в вино раскалённую докрасна подкову… Но это в походных условиях. Через несколько дней полк в Красносельский лагерь направится.., вот там и поэкспериментируем, — помешал дарёным черпаком напиток и, зачерпнув, полил им сахарную голову.
— Чу-у! Пожарные со скачком в гости едут, — хохотнул Буданов, выглянув в окно на раздавшийся шум.
— Или Ряснянский с кого плюмаж сдирает, — высказал своё личное мнение Зерендорф, приготавливая, как и все, чарку.
— Ну что ж, начинаем сушить хрусталь, — разлил серебряным черпаком напиток Аким.
— Тёплый, — недоверчиво нюхал пунш Дубасов.
— Я употребляю только жидкую синьку «Идеал», — перекрестившись, выдал рекламный тост Рубанов, и мужественно жахнул жжёнку.
Отсмеявшись, народ последовал его примеру.
— У–у–х, вещь! — выдохнул воздух Зерендорф. — Брачная ночь мадам Клико, — и под удивлённые взгляды товарищей, как ни в чём не бывало, продолжил: — Сейчас бы гусарской подковкой занюхать, — выбрал на столе закуску.
— Повторенье — мать ученья… Так в гимназии англичанин Иванов говорил, — подмигнул Дубасову Аким и вновь наполнил чарки. — Григорий, повторите фразу по–английски…
— Я тоже употребляю синьку «Идеал», — залпом проглотил тот напиток.
— Ну вот, гимназию, прости Господи, вспомнил. Это штатское болото, — закусив, вытер губы салфеткой Гороховодатсковский. — Лучше расскажи, чего там газеты пишут. Читать–то лень, а знать, как культурному человеку, необходимо.
— С бухарской территории в Самаркандскую область надвигается масса пешей саранчи. Военный губернатор находится в степи на работах по её уничтожению.
— А то — гимна–а–зия… Саранча, вон, и та пехотное училище заканчивала.
— Ага! Сморгонскую академию. Виночерпий, как там дело обстоит насчёт синьки? — протянул чарку Дубасов.
— А о кавалерии чего пишут? — заинтересовался Буданов.
— О кавалерии?.. — на секунду задумался Аким, наполняя протянутую чарку. — От искры парохода загорелась баржа, нагруженная инвентарём офицерского собрания драгунского полка…
— Тоже, видимо, жжёнку варили, — заржал Буданов, — а то от парохода искра…
— Сгорела, между прочим, картина Сверчкова «Наваринский бой», подаренная полку императором Александром Вторым.
— Я употребляю только подкову Сумского гусарского полка, — выпив, отрубился Зерендорф.
Приятели со смехом уложили павшего бойца на диван.
— Забористый пуншик получился, — заплетающимся языком произнёс Дубасов.
____________________________________________
Согласно Высочайшего приказа, генерал Троцкий назначил дату выхода полка в летний лагерь, а сам убыл в отпуск, оставив за себя полковника Ряснянского.
Батальонные и большая часть ротных командиров тоже ушли в отпуска, словом, 1-ой ротой Павловского полка руководил подпоручик Гороховодатсковский, а 2-ой — подпоручик Буданов.
Довольный жизнью полковник, своим приказом, выделил полку три свободных дня на обустройство и назначил дежурных офицеров.
Ясное дело, ими оказались Зерендорф с Рубановым.
«Пусть сразу в лагерную жизнь вливаются, — довольно хмыкнув, размышлял Ряснянский, вольготно развалившись в мягком кресле у раскрытого окна своей деревянной дачи. — Какая благодать, — вдыхал свежий воздух рощи. — А фельдфебели знают, что делать», — задремал он, устав после похода и связанных с ним хлопот.
Ротные фельдфебели уже не один раз выезжали в Красносельский лагерь, и свои обязанности знали туго.
Пал Палыч озабоченно ходил с аршином в руке и замерял расстояния, где будут установлены солдатские холщёвые палатки.
— Шнур, шнур ровнее держи, — увидев Рубанова, небрежно козырнул ему, не отрываясь от руководства подчинёнными «бестолочами». Особливо ефрейтором.
— Ведь палатки наперекосяк стоять будут… Что за народ, — ворчал он. — Вторая рота опять нас обогнала… Уже походные кухни ставят… Значит и обедать раньше сядут.
От всей этой суеты у Акима разболелась голова и он, по примеру полковника, пошёл осваивать свой угол в деревянном бараке: «А то Козлов что–нибудь напортачит».
Перейдя широкое шоссе, расстилавшееся за солдатскими палатками по краю берёзовой рощи, побрёл по тропинке, наслаждаясь свежей зеленью буйно разросшихся берёз и густой травой на небольших полянках, с какими–то жёлтыми и синими цветами, и неожиданно вышел на пахнущую свежей краской одноэтажную дачу с маячившим силуэтом полковника в раскрытом окне.
— Ко мне что ли? — заметив дежурного офицера, Евгений Феликсович лениво высунулся в окно, вальяжно облокотившись на подоконник.
— Никак нет, — вытянулся Рубанов. — Свой барак ищу. А то стемнеет, и вовсе на берёзе ночевать придётся, — развеселил начальство.
— Зайди, подпоручик, — милостиво пригласил офицера Ряснянский. — Первый раз в Главном лагере? — самолично разлил по стаканам вино.
— В прошлом году представлялся в Собранской столовой, — с удовольствием выцедил лёгкий душистый напиток.
— Помню! — налил ещё по стакану полковник и уселся в кресло. — Чего стоишь–то? Вон стул свободный. Как там Пал Палыч? Палатки поставили?
— Ставят, — выпил второй стакан Аким и блаженно уселся на предложенный стул.
— Дел у них хватает… Потом перед палатками линейку песком засыпят, и дёрном обложат… Но это завтра, — хотел налить по третьему, но передумал. — Заблудился? — хохотнул он. — Влево держи и за бараком 2-ой роты — ваш будет. Пока ротные командиры в отпусках, в их комнатах старшие по выпуску подпоручики проживать станут, а вы с Зерендорфом, королями, в отдельных половинах жить расположитесь. Ну а уж как к манёврам Лебедев с Васильевым прибудут, потеснитесь… Вдвоём с Гороховодатсковским в одной половине барака поживёте.
Взяв влево и обойдя барак 2-ой роты, Рубанов посидел на тёплом пне, помечтал о Натали, вспомнив прошлый год и её дачу, посшибал прутиком головки одуванчиков, поглазел на утопающий в зелени родной барак, и не спеша побрёл к нему, рассуждая, что великий князь Владимир Александрович здесь ловить его не подумает, потому что, где начинается летний лагерь, там кончается дисциплина… Правда, великий князь Николай Николаевич, радетель Красносельской гауптвахты, этого не понимает. Но, как говорят умные люди: «На великих князей и проституток — не обижаются», — подошёл к своей половине барака, сразу угадав её по мелькавшему в окне денщику.
