Его дом, его очаг – традиционная семья... Но при этом он оставался яростным фанатиком-революционером.
«Он был ужасен во время политических споров. Если бы у него была возможность, он искоренял бы противников огнем и мечом» (Иремашвили).
Все это время она пытается создать дом, в который он, избегая ареста, так редко приходит. А если и приходит, то только глубокой ночью, чтобы исчезнуть на рассвете.
Она рожает ему сына Якова. С грудным младенцем на руках она с трудом сводит концы с концами. Денег по-прежнему нет. Огромные средства, добытые мужем, немедленно уходят к Ленину. При этом полунищий Коба презирает деньги. Для него они – часть мира, который он взялся разрушить. И когда они у него появляются, он с легкостью раздает их друзьям.
Сергей Аллилуев: «В конце июля 1907 года я должен был уехать в Питер, денег не было, и по совету товарищей я отправился к Кобе». И Коба тотчас дает нужную сумму. Однако Аллилуев видит его нищету и, конечно, отказывается. Но Коба непреклонен, буквально всучивает деньги: «Бери, бери – пригодятся». И тот берет.
Вообще, Аллилуевы многим обязаны Кобе. Он спас из воды тонувшую девочку, дочь Сергея. Ту самую Наденьку...
И опять Като сидит без денег с кричащим младенцем. И опять Коба исчезает в ночи.
А потом она заболела... На лечение у Кобы не было денег.
Она умирала... Осенью он вынужден перевезти ее в Тифлис, где жила ее семья. Сванидзе смогут за ней ухаживать... Но было поздно. «Като скончалась на его руках», – писал Иремашвили. Есть фотография, хранившаяся в семье Сванидзе: Коба стоит над гробом – несчастный, потерянный, с всклокоченными волосами... Так он убил свою первую жену.
Дата рождения сына Кобы Якова – 1908 год – стоит во всех его анкетах. Но в Партархиве я нашел фотокопию газетного извещения «о смерти Екатерины Сванидзе, последовавшей 25 ноября 1907 года».
Как мог Яков родиться после смерти матери? Есть версия: он родился, конечно, в 1907 году. 1908-й – результат договоренности с местным священником, чтобы Яков пошел в царскую армию на год позже. Может быть, это правда. Но остается вопрос: почему потом, когда Яков получал паспорт, всесильный Сталин не возвратил верную дату?
Не возвратил. Ибо все, что касалось жизни таинственного Кобы, впоследствии старательно запутывалось Сталиным.
Новорожденный остался на руках родной сестры умершей. В ее семье Яков встретит революцию и будет жить до 1921 года. И только тогда Коба, ставший Сталиным, заберет сына в Москву.
ПОРАЗИТЕЛЬНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
«После смерти жены Коба стал ревностным организатором убийств князей, священников, буржуа» (Иремашвили).
Но тогда же появляются слухи – странные, точнее, страшные для революционера: бесстрашный Коба, удачливый Коба, уходящий от всех преследований, на самом деле провокатор, засланный полицией в революционное движение.
Однако слухи прерывает арест Кобы.
Коба – в тюрьме. При аресте у него найдены документы – доказательства «его принадлежности к запрещенному Бакинскому комитету РСДРП». Это дает полиции основание для нового обвинения – уже с перспективой каторжных работ. Но... Бакинское жандармское управление почему-то закрывает глаза на эти документы и рекомендует всего лишь вернуть Кобу на прежнее место ссылки – в Сольвычегодск сроком на три года. После чего новое удивительное решение: Особое совещание при министре внутренних дел отправляет Кобу в ссылку только на два года!
Путь ссыльных в забытый Богом городишко Сольвычегодск шел через Вятку. В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевозят в губернскую земскую больницу.
Он находился на грани смерти. Но выжил.
В Сольвычегодске он снял комнату в доме Григорова. Крохотный городишко был в то время одним из центров революционной жизни: на 2000 жителей было 450 политических ссыльных. Все эти революционеры, получавшие пропитание от сославшего их государства, проводили дни в спорах о будущей революции.
В его государстве ссыльные будут жить совсем иначе...
В Сольвычегодске Коба поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал. По полицейским сообщениям, побег произошел 24 июня 1909 года. И опять он не боится выбрать Кавказ!
Девять месяцев он находится на свободе. 23 марта 1910 года его арестовывают. Три месяца следствия, и вновь – поразительные обстоятельства! Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский пишет заключение: «Ввиду упорного его участия в деятельности революционных партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его побега... принять меру взыскания – высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет». Но заключение игнорируют. Вместо него следует благодушное решение – выслать неисправимого Кобу в тот же Сольвычегодск! Так началась третья ссылка.
29 декабря 1910 года он опять поселился в доме Григорова, но прожил там на этот раз недолго. Вряд ли ему было там плохо – иначе бы он не поселился во второй раз. Скорее, сыграло свою роль нечто другое...
10 января 1911 года Коба переселяется в дом Матрены Прокопьевны Кузаковой, молодой вдовы. Она сама описала их встречу: "Зимой 1910 года зашел ко мне мужчина средних лет и спрашивает: «Жил у вас на квартире мой друг Асатиани?»
Посетитель назвался Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Одет не по-зимнему – в черном осеннем пальто и фетровой шляпе. Вдова поинтересовалась: «Сколько вам лет?» – «А сколько дадите?» – «Лет сорок, пожалуй». Он рассмеялся: «Мне только двадцать девять».
ЗАГАДОЧНЫЙ КУЗАКОВ
Свой дом Кузакова описала так: «Дом был тесный, дети спали прямо на полу... Детей у меня было много, иной раз расшумятся, какое уж тут чтение». Так что, видимо, не условия жизни в этом доме привлекли Кобу...
В 1978 году на телевидении праздновали 70-летний юбилей одного из телевизионных начальников – Константина Степановича Кузакова. Это был сын той самой Матрены Кузаковой.
Все телевидение знало: он сын Сталина! И похож, удивительно похож. Биография Константина Степановича была крайне загадочна. Один ответственный работник телевидения рассказывал мне: «Вскоре после возвышения Иосифа Виссарионовича вдову вызвали в столицу, дали квартиру в новом правительственном доме, юный Кузаков получил высшее образование и всю жизнь занимал высокие посты, соответствующие рангу заместителя министра. Сталина он никогда не видел. В конце 40-х годов Кузаков уже работал в ЦК партии. В это время началась очередная волна репрессий. Очередь дошла до Кузакова. Его выгнали из ЦК. Казалось, дни его сочтены, но он написал заявление на имя Сталина, и Кузакова тотчас оставили в покое... В анкете Кузакова в графе рождения стоит 1908 год, а его отец, согласно той же анкете, умер в 1905 году!»
Вот так-то! Впрочем, 1908 год – всего лишь осторожная деликатность. Так же, как напечатанный в «Правде» рассказ вдовы о знакомстве со Сталиным только в 1910 году.
Конечно, Коба не мог не познакомиться с нею еще в первой ссылке – в начале 1909 года, ибо тогда у вдовы квартировал его друг, грузинский революционер Асатиани. Утрата жены была тогда особенно остра. Добрая вдова, видимо, помогла ему забыться. Вот почему, когда Коба вновь появился в Сольвычегодске, он переехал в ее шумный дом. Так что Константин Степанович, скорее всего, родился годом позже. Я видел его не раз – старея, он становился все более похож на Сталина. Он это знал и немного играл: был нетороплив, немногословен. Дочь Сталина Светлана Аллилуева пишет, что, по рассказам теток, в одной из сибирских ссылок отец жил с крестьянкой и где-то должен быть их сын... Впрочем, как и все в биографии Кобы, это тоже будет надежно запутано Сталиным.
Уже после того как я закончил книгу, в самом конце сентября 1996 года в газете «Аргументы и факты» было напечатано интервью самого Кузакова под названием «Кузаков – сын Сталина». Предположения оказались верными: подходя к своему девяностолетию, Кузаков решился наконец открыть то, о чем молчал всю свою длинную жизнь. «Я был еще совсем маленьким, когда узнал, что я сын Сталина», – заявил он корреспонденту.
«ЧИЖИКОВ»
Ссылка Кобы закончилась, и с нею житье в шумном доме Кузаковой, где бегали многочисленные дети (как утверждали злые языки, весьма напоминавшие ее прежних ссыльных постояльцев). Не имея права выехать в столицу, Коба выбирает для жительства Вологду. Все это время Ленин помнит о верном удалом грузине, нетерпеливо зовет его. Об этом Коба пишет сам в письме, перлюстрированном полицией: «Ильич и Ко зазывают в один из двух центров (т. е. в Москву и Петербург. – Э. Р.) до окончания срока. Мне же хотелось бы отбыть срок, чтобы легально с большим размахом приняться за дело, но если нужда острая, то, конечно, снимусь».
И опять странность. Почему этот великий конспиратор так странно доверчив? Как он мог забыть, что полиция перлюстрирует письма?
Вскоре в Департамент полиции пошло сообщение: «Как можно полагать, кавказец (так полиция именует Кобу. – Э. Р.) в скором времени выедет в Петербург или в Москву для свидания с тамошними представителями организации и будет сопровождаться наблюдением... Явилось бы лучшим производство обыска и арест его нынче же в Вологде».
