– Давай. Колчин, пусть открывает огонь резервный «максим». Как твой «дегтярев-станковый»?
– Вроде ничего. Помощник из него стреляет.
На минуту заглянул в дзот. Бревенчатое, засыпанное слоем земли сооружение держало пули. Одна из амбразур была закрыта металлической заслонкой. Из второй вел огонь ДС-39.
Хоть и замаскированный, дзот выдавался горбом на фоне траншеи и забора. Он притягивал к себе пули. Толстые доски по краям амбразуры были излохмачены прямыми попаданиями. Если пулеметчики в траншее могли менять позиции, то здесь Колчин и его помощник чудом уклонялись от пуль.
На глазах Журавлева расщепило бревно над амбразурой, посыпалась земля. Пули прошли насквозь и звучно вонзились в дерево над головой. Начальник заставы и оба пулеметчика пригнулись. Дзот уже не казался капитану таким надежным укрытием.
– Перетаскивайте «дегтярева» к другой амбразуре, – сказал Журавлев.
– Есть, – отозвался сержант.
Но едва открыли заслонку второй амбразуры, как туда влетели сразу несколько пуль.
У Журавлева не было возможности даже для короткой передышки, чтобы сбегать узнать, все ли в порядке с женой. Приходилось решать множество вопросов, хотя сержанты действовали вполне самостоятельно. В течение получаса погибли еще двое пограничников, человек пять раненых перенесли в полуподвал, где с ними занимались санитар Данила Фомиченко и жена Журавлева Вера.
Легкораненые оставались на своих местах, бинтуя друг друга. Здесь лежали и сидели тяжелые, получившие пули в лицо, грудь, с перебитыми руками. Фомиченко умело останавливал кровь, накладывал шины, делал перевязки, но помочь тяжелораненым был не в силах. Растерянно обратился к начальнику заставы:
– Надо срочно вывозить людей. Двое без сознания, у этого легкое пробито. Им врач срочно нужен.
Стрельба шла уже на флангах. Журавлев вызвал Андрея Щербакова.
– Бери ездового, грузите раненых и дуйте в отряд. Хватит одной повозки? Вторую в запас бы надо оставить.
– Хватит, товарищ капитан, – кивнул Фомиченко. – Один безнадежный, его трогать не надо.
Безнадежным был младший сержант, раненный двумя пулями в голову. Он не приходил в сознание, лишь иногда пробегала дрожь по рукам с синеющими ногтями.
– Вера, ты тоже поедешь. Здесь тебе делать нечего.
Жена молча кивнула. Они прожили вместе одиннадцать лет. Прожили неплохо, и Вера не могла представить, что мужа могут убить. Она хотела остаться рядом с ним. Казалось, что на ее глазах с Иваном ничего не случится. Но спорить было бесполезно. Они торопливо попрощались, и через десяток минут Вера вместе с Андреем Щербаковым торопливо шагала вслед за повозкой.
В кармане сержанта лежала записка, адресованная командиру отряда. Журавлев лаконично сообщал: «Застава ведет бой. Связь прервана, ждем помощи от стрелкового полка прикрытия».
В конце записки капитан хотел дописать фразу: «Свой долг выполним». Ее подсказал Илья Зелинский. Журавлев ответил:
– Здесь не партсобрание. Пошли, кажется, опять началось.
* * *
Впрочем, бой не прекращался. Николай Мальцев расстрелял оба диска к своему ППД и торопливо заряжал их, захватывая горстями патроны из раскрытой коробки. Под ногами хрустели гильзы, которыми было засыпано дно траншеи. Виднелось впитавшееся в землю большое пятно крови.
В отделении Мальцева один человек уже выбыл с тяжелым ранением. Пять минут назад был убит другой. Парень присел, чтобы сменить обойму. Когда вставал, немцы словно поджидали его. По брустверу хлестнула очередь, пуля попала в лицо и вышла из затылка.
Тело отнесли в дальний угол траншеи, а винтовку погибшего и подсумки с обоймами Николай оставил себе. Неподалеку стрелял из снайперской винтовки Василь Грицевич. Белорус действовал на редкость хладнокровно и вел неторопливый огонь, словно выполняя обычную работу.
С час назад, когда все начиналось и не до конца были ясны масштабы нападения, Грицевич растерянно предположил:
– Может, пограничный конфликт? Случалось ведь такое…
Но в небе сплошным потоком шли немецкие бомбардировщики. Отбомбившись, одни возвращались, их сменяли новые эскадрильи, тяжело завывая перегруженными моторами. Взрывы отдавались толчками за многие километры. Сомнений уже не оставалось – это война.
У Василия Грицевича семья жила в поселке под Ковелем, сто километров от границы. Значит, они тоже не останутся в стороне.
– Чего им надо? – бормотал снайпер, выцеливая что-то впереди.
Выстрелив, сразу пригнулся. В ответ пронеслась пулеметная трасса. Полетели комья земли с бруствера, затрещал от новых попаданий сплошь издырявленный забор. Петя Чернышов невольно лязгнул зубами, хотел что-то сказать, но сумел лишь глотнуть воздух.
Он стоял в двух шагах от погибшего товарища, тот угодил под пулеметную очередь. Черныш успел пригнуться, пуля пробила верх зеленой фуражки, шевельнув волосы жутким холодом. Теперь он каждый раз преодолевал страх, высовываясь для очередного выстрела.
– Страшно, Петя? – спросил Грицевич.
– Нет. А чего бояться? От судьбы не уйдешь.
– Врешь, Петька. Страх, он всегда в башке сидит. Ломаешь его, а он снова приходит.
– Глянь, что делают, сволочи, – пристраивая автомат, крикнул Мальцев.
Группа из полутора десятков немецких солдат под прикрытием пулеметного огня заходила с левого фланга там, где оборону держали строители-саперы. Это было штурмовое отделение, одно из нескольких, которые нащупывали слабые места в обороне.
Они двигались быстрыми короткими перебежками, большинство были вооружены автоматами. Вели огонь на ходу. Когда ложились, тоже стреляли, поддерживая бегущих камрадов. Следом за этой группой приближалась другая. Чувствовалось, что солдаты хорошо обучены. Они возникали на мушках оружия на считаные секунды, затем снова исчезали. Целиться в них было трудно, пули летели мимо. Журавлев приказал Мальцеву, Грицевичу и Чернышову:
– Бегом к саперам. Гляньте, почему молчит пулемет. Миша, выбивай унтеров. У них серебряная окантовка на воротнике.
Ручной пулемет Дегтярева молчал, потому что был убит первый номер и опустели диски. Второй номер перезаряжал их, но дело продвигалось медленно. У парня сыпались между пальцев патроны, он невольно глядел на убитого пулей в лицо сержанта. Удар разрывной пули вышиб из орбит глаза, торчавшие, как мутные виноградины.
– Черныш, помоги зарядить диски, – толкнул в плечо помощника Мальцев.
Накрыл лицо пулеметчика брезентовой сумкой и побежал дальше. Саперы держались молодцами, но стреляли плохо. Не пройдя такой подготовки, как пограничники, они почти не целились, кое у кого застревали от спешки патроны в казеннике. Кроме того, под ногами лежали несколько погибших, вид которых невольно действовал на остальных.
Лейтенант Кондратьев стрелял из винтовки, умостив локти на бруствер. Он имел небольшой опыт, воевал месяца три на Дальнем Востоке и, кажется, один из всего взвода целился как следует. Но один он ничего сделать не мог.
– Федор Прокофьевич, – встряхнул его за плечо Мальцев. – Заставьте своих стрелять в цель, а не в небо. Поднимите их, слышите!
Вдвоем с лейтенантом заставили саперов встать, а не выныривать для слепого выстрела. Грицевич свалил слишком активного унтер-офицера. Заработал «дегтярев». Но остановить продвижение штурмового взвода было трудно. У немцев тоже играли нервы. Они несли потери и торопились сблизиться с русскими, чтобы расстрелять их в упор из автоматов и забросать гранатами.
Теперь обе стороны разделяло расстояние шагов в восемьдесят. На этом участке близился перелом. Или немцы сделают последний бросок и ворвутся в траншеи, или саперы возьмут себя в руки и начнут попадать в цель. Пока чаще поражали цель германские солдаты благодаря высокой плотности огня.
Николай Мальцев стрелял из ППД. По крайней мере, одного немца свалил. Но рядом вскрикнул высокий крепкий сапер и, зажимая ладонями глаз, побежал вдоль траншеи.
– Убили… насмерть убили.
Крики смертельно раненного заполнили траншею. Бойца бросало из стороны в сторону. Теряя силы, он стал сползать по стенке, не переставая стонать. Это действовало на саперов сильнее, чем вражеский огонь.
Некоторые снова опустились на дно траншеи. Кто-то растерялся и, глядя на умиравшего товарища, слишком высоко поднял голову. Пуля ударила его в висок, убив наповал. Стрельба ослабла. У Николая осталась половина диска, он вел огонь короткими очередями. По-прежнему размеренно хлопала снайперская винтовка Василия Грицевича, но остальные трехлинейки либо молчали, либо посылали пули куда попало.
Николай вложил очередь в ноги вырвавшемуся вперед фельдфебелю с серебристыми погонами. Тот упал лицом вниз, пополз в низину. Ему попытался помочь кто-то из подчиненных, но угодил под пулю Грицевича.
