Ознакомительная версия.
– Белослава, ты ли это? – тихо спросил он, остановившись перед ней.
Она взглянула на него большими глазами (у него захолонуло сердце: прежние, когда-то любимые очи, и время их не изменило!), и вдруг они вспыхнули неподдельной радостью.
– Владимир! – с нежностью произнесла она. – Как я рада тебя видеть! Никак не предполагала встретить на улицах Киева. Какими судьбами? Думала, что ты опять в какие-нибудь походы отправился…
Ее слова, словно музыка, трогали его сердце, бередили прежние раны. Он не мог оторвать взгляда от ее лица. Да, время не пожалело и ее. Вокруг губ и глаз появились морщины, в густых волосах проступила седина, но, несмотря на годы, она была по-прежнему красива, поразительно красива!
Они пошли рядом.
– Так ты не ответил на мой вопрос, – сказала она, улыбаясь той затаенной улыбкой, которую он любил. – Надолго ли прибыл в столицу?
– Вторую неделю кручусь по своим делам. На днях собираюсь в Переяславль. А ты по-прежнему занимаешься с учениками?
– Да. Ты не представляешь, как это захватывающе интересно! Дети забирают тебя полностью, без них жизни не представляю. Такие они забавные! На днях мальчик из младшей группы во время занятия вдруг встал и пошел к выходу. Я его спрашиваю: «Любомир, ты куда?» А он отвечает: «У меня сегодня бабушка пекла блины. Я сейчас поем и вернусь».
Они посмеялись.
– Как же так, – спросил он, – ты столько времени отдаешь детям, и муж не выказывает недовольства?
– Когда был жив, мирился. Но вот уже шесть лет как погиб где-то в степи в войне против половцев.
– Я тоже свою Гиту похоронил…
Они некоторое время шли молча, каждый думая о своем.
– Раньше была убеждена, что с уходом молодости жизнь заканчивается, – раздумчиво говорила она. – Ан нет, началась новая полоса, не менее интересная, чем прежде. Выросли дети, они уже не требуют постоянного пригляда, у них своя судьба. Пробуждаются какие-то неведомые силы, хочется устроить все по-новому, по-умному, а не сгоряча, не впопыхах, как в юности…
Мономах слушал и удивлялся: Белослава говорила будто про него, и он подобное переживал в своей душе. И он сказал:
– Да, на жизнь начинаешь смотреть по-иному. Я первого сына, Мстислава, в одиннадцать лет отправил княжить в Новгород. Как он рос и мужал, даже не могу сказать. Но теперь это уважаемый на Новгородчине князь, побил умелого и опытного полководца Олега Святославича, что очень многого стоит. Женил на шведской принцессе, живут вроде дружно…
Сказал последние слова и пожалел. Сразу вспомнилась их юношеская любовь, в которую внезапно вторглась английская принцесса. Он мельком взглянул на Белославу и увидел, как потемнело ее лицо, но она тотчас справилась со своими чувствами и сказала:
– Я слышала много хорошего про Мстислава. Говорят, он весь пошел в тебя, даже внешностью.
– У меня на него большие надежды. Хотелось бы под старость передать ему бразды правления в княжестве.
Он хотел рассказать о гибели второго сына, Изяслава, но подумал, что это внесет в их беседу печаль и навеет горестные мысли, поэтому стал рассказывать, как с Олегом Святославичем ездили в степь сватать половецких принцесс, нарочито подчеркивая какие-то забавные, веселые моменты, и она смеялась вместе с ним.
– А я своих детей и поженила, и отдала замуж в Киеве, так что живут они возле меня, согревают душу. Почти каждый день то я у них бываю, то они ко мне приходят.
Они прошли от Вышнего града, угнездившегося на самой вершине горы обрывистого берега Днепра, к другой крепости, называемой Звенигород, и спустились к посаду Пасынча Беседа. Добротные двухэтажные терема и дома князей и бояр, окруженные глухими заборами, сменились на одноэтажные, с маленькими окошечками, закрытыми бычьими пузырями, реже слюдой или стеклом. По Взборичеву взвозу, где великокняжеские тиуны и мытники взимали дань за переправу и торговую пошлину, почему он и получил такое название, они прошли на Подол, расположенный при впадении в Днепр реки Почайны; здесь был расположен киевский рынок, собравший торговых людей едва ли не со всего тогдашнего мира. Ломились от товаров днепровские причалы и амбары, завалены были ими торги. Раскладывались на лавках и развешивались на жердях песцовые, собольи и куньи меха, главное богатство Руси, прославившее ее далеко за морями. Рядом лежали изделия русских умельцев: посуда из серебра, отделанная чеканным узором, тисненые серебряные колты, золотые ожерелья с перегородчатой эмалью, украшенные тончайшей сканью серьги, изделия из червленого серебра. Рядами стояли гончарные поделки – кувшины, черпаки, корчаги, чашки. Показывали труды своих рук кожемяки, кузнецы, косторезы, тесляры и прочий ремесленный люд. Арабские купцы предлагали шелковые ткани, пряности, драгоценные камни, браслеты и ожерелья; гости из Византии выносили на торг златотканые паволоки, золотые и серебряные украшения, аксамиты, дорогие вина и оружие.
Мономах купил богатое ожерелье и преподнес Белославе. Она поколебалась, но потом приняла; легкий румянец выступил у нее на щеках, когда надевал он его.
– Люблю я Киев, – заговорил Владимир совсем о другом, чтобы помочь ей побороть свое смущение. – Когда подъезжаешь к нему из степи, издали кажется он большим красочным кораблем, который плывет по просторным днепровским водам. Сначала замечаешь величественные купола Святой Софии, Десятинной церкви и храма Святого Георгия, потом выступают крепостные стены и Золотые ворота… Чем ближе, тем радостней становится на душе. Такая могучая и величественная столица у Руси!
– А я люблю прогулки по улицам, особенно вечерами. Устанавливается тишина, небо очищается, и разгорается нежная заря. Идешь, и на сердце ложится спокойствие и умиротворение, и хочется думать о чем-то хорошем, приятном…
– Красив Киев, но все равно в Переяславль тянет. Как говорится, хорошо в гостях, а дома лучше!
– Это верно. Да и смутно стало у нас, как-то нехорошо в последнее время.
– Почему?
– Слухи какие-то темные ходят, разговоры тревожные ведутся.
– А о чем?
– Святополком недовольны. Говорят, что погряз он в сребролюбии, отдает через других людей деньги в рост и нечестно наживается.
– И кто же они – другие люди?
– Пригласил великий князь в Киев иностранных ростовщиков, которые при его помощи разорили русских ростовщиков и забрали все дело в свои руки. Дерут они теперь такую резу, о которой никогда не слыхивали на Руси. Людей за невыплаченные долги кабалят, продают в рабство.
– Пока бояре и купцы стоят за Святополка, никакой бунт ему не страшен.
– Недовольны и они. Не видят они в нем настоящего хозяина земли Русской.
– Авось все обойдется, – задумчиво проговорил Мономах. – Народ всегда недоволен. Тяжело ему. И землю паши, и товары производи, и налоги плати, да еще княжеские усобицы терпи. А тут еще половцы под боком, покоя не дают…
Он проводил ее до терема, в котором она жила, на прощание взглянул в глаза и понял, что ошибался, когда подумал, что они не изменились. Нет, выражение их было не девичьим, наивно-доверчивым; взгляд их был глубоким и понимающим, умудренным жизнью. Но от этого они были еще красивее, чем раньше.
Он сказал:
– Завтра ко мне придет черниговский игумен Даниил. Он только что вернулся из путешествия по святым местам. Мне кажется, расскажет много интересного. Не желаешь послушать?
Игумен Даниил оказался сухощавым мужчиной лет сорока, с внимательным, умиротворенным взглядом синих глаз; сидя в кресле, перед собой держал он посох из незнакомого дерева; говорил спокойно, ровно, словно не он видел необычные чудеса, а кто-то другой.
– Шестнадцать месяцев путешествовал я по заморским краям, – начал он свой рассказ. – Сначала прибыл я в Константинополь, который русы зовут Царьградом. От Царьграда шел триста верст до Средиземного моря. Побывал я на острове Хиосе, где покоится прах Иоанна Богослова и исходит в день его памяти земная пыль святая, ее берут люди на исцеление всех болезней. Здесь же в пещере лежат тела семи отроков, которые проспали триста шестьдесят лет. Они уснули при императоре Декии и проснулись при императоре Феодосии. А далее в море находится множество островов. Все они обитаемы людьми и скотом и расположены недалеко друг от друга. Там же я посетил остров Родос, большой и очень богатый. На этом острове был в неволе русский князь Олег, но я уже не застал его.
«Вон куда закинула судьба Олега Святославича! – подумал Мономах, слушая игумена. – А он рассказывал мне только о своей жизни в Константинополе».
– Потом прибыл я на остров Крит. На этом острове есть высокая гора, где царица Елена поставила большой кипарисовый крест на изгнание бесов и на исцеление всяких недугов, вложила в этот крест гвоздь, которым был прибит Христос при распятии. Бывают у этого креста и ныне знамения и чудеса. Стоит на воздухе этот крест, ничем не скреплен с землей, только духом святым держится на воздухе. И я, недостойный, поклонился этой святыне, видел ее своими очами грешными и походил по всему острову успешно.
Ознакомительная версия.
