будут боги в своём гневе на тех людей, которые присваивают себе божеские почести или соглашаются на их присвоение. Для Александра более чем достаточно быть и считаться самым храбрым из храбрецов, самым царственным из царей, из военачальников самым достойным этого звания. (6) И уж кому, как не тебе, Анаксарх, следовало бы сказать то, что говорю я, и помешать высказываниям противоположным: ты ведь живёшь при Александре, чтобы приобщить его к образованию и мудрости. Не выступать с твоим словом подобало тебе, а вспомнить, что ты живёшь советником не при Камбизе или Ксерксе, а при сыне Филиппа, ведущем род от Геракла и Эака; его предки пришли из Аргоса в Македонию и стали править ею не как насильники, а по закону. (7) И самому Гераклу при жизни его эллины не воздавали божеских почестей и стали чтить его как бога не сразу после смерти, а только потом, по приказу дельфийского бога. Если же человеку, который рассуждает в варварской стране, приходится иметь и варварский образ мыслей, то, прошу тебя, Александр, вспомни об Элладе, ради которой предпринял ты весь этот поход, пожелав присоединить Азию к Элладе. (8) Подумай: вернувшись туда, ты и эллинов, свободнейших людей, заставишь кланяться тебе в землю? или эллинов оставишь в покос и только на македонцев наложишь это бесчестие? или вообще почести тебе будут оказывать разные: эллины и македонцы будут чтить тебя, как человека, по эллинскому обычаю, и только варвары по-варварски? (9) О Кире, сыне Камбиза, [l51] рассказывают, что он был первым человеком, которому стали кланяться в землю, и с того времени персы и мидяне продолжают унижаться подобным образом. Следовало бы подумать, что этого Кира образумили скифы, люди бедные и независимые; Дария опять-таки скифы; Ксеркса афиняне и лакедемоняне; Артаксеркса Клеарх и Ксенофонт со своими 10000 воинов, а Дария, нашего современника, Александр, которому земно не кланялись».
12
Такие слова Каллисфена чрезвычайно раздражили Александра, но македонцам пришлись по душе. Заметив это, Александр послал сказать, чтобы о земных поклонах не было больше и речи. (2) Когда, однако, после всех этих разговоров наступило молчание, самые почтенные и старые персы встали и один за другим земно поклонились Александру. Леоннату, одному из «друзей», показалось, что кто-то из персов поклонился не по правилам, и он стал издеваться над его позой, как над чем-то унизительным. Александр тогда на него рассердился, но потом вернул ему своё расположение.
(3) Существует и такой рассказ. Александр, отпив из золотой чаши, пустил её вкруговую, начав с тех, с кем он сговаривался относительно поклонов. Первый из получивших чашу отпил из неё, встал и земно поклонился Александру, который поцеловал его. Так чаша обошла подряд всех. (4) Когда черёд дошёл до Каллисфена, он встал, отпил из чаши, и подойдя к Александру, хотел поцеловать его, не поклонившись ему земно. Тот в это время как раз разговаривал с Гефестионом и не обратил внимания, выполнил ли Каллисфен обряд поклона. (5) Деметрий же, сын Пифонакта, один из «друзей», сказал, когда Каллисфен подошёл поцеловать Александра, что он подходит без земного поклона. Александр не позволил ему поцеловать себя, а Каллисфен заметил: «Я потерял только один поцелуй».
(6) Я никоим образом не одобряю этих слов, свидетельствующих о бестактности Каллисфена, обидевшего Александра как раз в такую минуту. По-моему, достаточно каждому вести себя подобающим образом и содействовать, насколько возможно, преуспеянию царя, находиться при котором ты не считаешь для себя унизительным. (7) Я считаю вполне естественным, что Александр возненавидел Каллисфена за неуместное свободоречие и высокомерие, соединённое с неуменьем держать себя. Поэтому я вполне доверяю тем, кто обвиняет Каллисфена в том, что он участвовал в заговоре юношей против Александра; другие даже говорят, что он поднял их на этот заговор, А заговор этот возник таким образом.
13
Ещё Филиппом было заведено, чтобы сыновья знатных македонцев, вошедшие в юношеский возраст, набирались для услуг царю; им поручали прислуживать царю и стоять на страже, когда он спит. Когда царь собирался выезжать, они приводили ему лошадь из конюшни, подсаживали его по персидскому обычаю, принимали участие в охотничьих состязаниях, (2) В числе этих юношей находился и Гермолай, сын Сополида; он, по-видимому, занимался философией и поэтому с уважением относился к Каллисфену. Рассказывают, что, когда на охоте кабан нёсся прямо на Александра, Гермолай метнул в него копьём, раньше Александра. Кабан упал; Александр упустил момент, но рассердился на Гермолая; в гневе приказал он высечь его на глазах остальных юношей и отнял у него лошадь.
(3) Этот Гермолай, страдая от полученного оскорбления, сказал Сострату, сыну Аминты, своему сверстнику и другу, что он не сможет жить, если не отомстит Александру за оскорбление. Сострата он легко убедил помочь ему: тот любил его. (4) Они привлекли на свою сторону Антипатра, сына Асклепиодора, сирийского сатрапа, Эпимена, сына Арсея, Антиклея, сына Феокрита, и Филоту, сына фракийца Карсида. Сговорились в ту ночь, когда очередь держать ночную стражу дойдёте до Антипатра, убить Александра, напав на сонного.
(5) По рассказу одних, само собой случилось так, что Александр пьянствовал до утра; Аристобул же пишет следующее: Александра сопровождала некая сириянка, которая бывала одержима божеством. Сначала Александр и его свита смеялись над ней. Когда же оказалось, что в состоянии одержимости она всегда вещает правду, то Александр стал относиться к ней с уважением, и сириянка получила доступ к царю ночью и днём; часто стояла она около него, когда он спал. (6) Она встретила его, одержимая божеством, когда он шёл с пирушки, попросила вернуться и провести всю ночь на пиру. Александр, считая, что, это указание свыше, вернулся, продолжая пировать, и таким образом дело юношей провалилось.
(7) На следующий день Эпимен, сын Арсея, один из участников заговора, рассказал обо всём Хариклу, сыну Менандра, своему другу. Харикл рассказал Эврилоху, брату Эпимена. Эврилох пошёл в палатку Александра и изложил всё Птолемею, сыну Лага, телохранителю.
