— Так что ты там придумал? — спросил капитан.
— Можно попировать в замке Демерль, — выпалил Фансх. — Мы одним махом.
— Дурак, он и есть дурак, — оборвал его Эрм. — Так нас там и ждали. Гарнизон небось из телогреев…
— Сударь, можете вы выслушать одного меня? — завопил Фансх, игнорируя фельдфебеля. — Клянусь распятием, я говорю одну правду! Я знаю это гнездо, как свои пять пальцев. Там одни бабы, у них нет ни одного солдата — вот вам святой крест. И ворота нараспашку — вы это сами же видели, сударь, потому что эта надменная сука, графиня, не считает нас за тех, кого следует бояться. Она нас презирает…
Капитан Муал открыл глаза и перевел себя в сидячее положение.
— Излагаешь ты хорошо, — сказал он, — но почему ты так хлопочешь вокруг этого дела?
Бродяга ощерился.
— Я скажу вам всю правду… — зашипел он. — Я жажду мести. Я хочу видеть голубую кровь этой подлой суки… Я был у них лакеем, и за какой-то пустяк она велела меня высечь и выкинуть за ворота, в чем был. Это было зимой. Я не ел три дня, пока не набрел на ваш отряд. Я все ждал, что вы пойдете на них, но вы почему-то медлили… — Капитан ухмыльнулся. — Ну что же, говорил я себе, подожду. А теперь вы уходите, и уходит мой самый последний шанс… — Его трясло от страсти.
— Ты хочешь отомстить, а мы при чем? — лениво спросил Муал.
— Так вам же будет и удовольствие, и польза, и почет, вам будет все! — закричал Фансх, близкий к истерике. — Там отличные бабы, сливочные дворянки, mimsxe-n atxlaxa-n[16], — внезапно перешел он на фригийский, но сразу спохватился. — Там и золото есть, и всякое добро! Все это будет ваше! А в Мрежоле вы будете покрыты славой превыше всех! Все это бабье — против Лиги, вырезать их — благое дело!
— Мда, — сказал капитан. — А ты уверен, что нет солдат?
— Боже мой, да там несколько лакеев, на что они годны?! Один только человек хорошо владеет оружием — это егерь. Да еще есть псарня, полная собак…
Окружающие расхохотались.
— Псарня? Сколько собак-то? Больше полсотни? Гу-гу-гу, га-га-га! Теперь понятно, почему графиня Демерль ни черта не боится! Ну, Рванина, увеселил!
Фансх лихорадочно шарил глазами по лицам, оценивая настроение. Оно складывалось в его пользу. Лейтенанты, дворяне и простые стрелки, незаметно для себя сгрудившиеся вокруг капитана, плотоядно улыбались и потирали руки.
Оценивал настроение и капитан Муал. У него, в отличие от Фансха, были кое-какие сомнения.
— Послушайте, господа, — криво усмехнулся он, — а вам известно, что фамилия графов Демерль записана в Золотой книге?
— Плевать, в какой книге она записана! — в один голос рявкнули Гемтон и Спланк. — Принцепс перепишет все книги заново!
— Ур-раа! — воодушевленно заревели остальные. — Вперед, на Демерль!
Муал поднялся на ноги, поправил боевой пояс. На губах его все еще кривилась какая-то странная усмешка.
— Дорогу-то ты знаешь?
— Конечно, сударь. — Фансх преданно смотрел ему в глаза. — К полудню будем в замке, даже если пешком.
— Ну что же, господа? — сказал капитан. — Рискнем, а?
— Если он не врет, то риска никакого нет, — холодно отозвался Гемтон. — Мы только теряем время.
— А, видно, так хочет Бог! Берите!
Капитан протянул Гемтону раскрытую ладонь. Тот подал ему руку, на их сжатые руки легла рука Спланка, на нее — еще рука, и еще, а те из шестнадцати дворян, кто не поместился в круг, положили свои руки на плечи тех, кто был в круге. Такова была принятая в Кайфолии «прочная клятва» — по сути дела, круговая порука в самой буквальной ее форме.
— Видно, не зря я взял тебя, — сказал капитан Фансху, державшему его стремя. — Ты мне определенно нравишься… — Он утвердился в седле и зычно крикнул: — Эй, волки, в поход! По дороге в Мрежоль мы завернем пообедать к графине Демерль и спросим ее, признает ли она Лигу и Принцепса!..
Лицо графини выразило прежде всего гнев: какое неслыханное нарушение этикета! Егерю вообще не подобало входить сюда. Все же она не прерывала его, пока он не кончил.
— Лигеры? — сказала она — Ты с ума сошел, любезный.
— Самые настоящие лигеры, клянусь вам, ваша светлость! Прикажите поскорее закрыть ворота и поднять мост…
Изабелла и Анна побледнели и выронили пяльцы.
— Матушка, мы погибли, — прошептала Изабелла.
— Вздор, — хрипло сказала графиня.
Снаружи прогремело два выстрела.
— Поздно! — отчаянно закричал егерь. — Спасайтесь, ваша светлость! — И он выскочил из комнаты как угорелый.
Чинная тишина замка была осквернена криками отчаяния, переходящими в пронзительный визг. Анна громко заплакала. Графиня, живее, чем ей подобало, подошла к окну.
«Ничего не понимаю. Бред какой-то. Кто сошел с ума — я или они? Как они посмели? Как они посмели?..»
Двор наполнялся всадниками и пешими самого разбойничьего вида. У всех на одежде краснели пятиконечные кресты с голубым сердцем. Они валили через ворота уверенно и нагло, как к себе домой, что-то кричали, по-дурацки палили в воздух… Графиня несколько времени зачарованно смотрела на них.
«Нет, я не сплю, это не сон. Проклятье! Да как же смеет эта грязь…»
— Ваша светлость, лигеры! — раздалось у нее за спиной. — Они убьют нас! Боже мой, лигеры! Оооо!
Графиня обернулась. Перед ней, на коленях, ломая руки, взахлеб рыдала Касильда, ее приближенная фрейлина. Посмотрев на нее, графиня внезапно поняла, поверила, что это не сон. Все это правда.
И сразу страшная слабость свалилась на нее. Графиня опустилась в кресло, вся отяжелевшая, покрытая холодным потом.
— Касильда, иди… Беги, спасайся, — прошептала она с закрытыми глазами. — Я велю, беги.
«Да, они посмели. Значит, это смерть. Но как же они!.. Мы все умрем. Ворота… Демерль… Нет, это невозможно! Как они посмели! А дети? Боже, Боже, мои дети! Нет, я не верю, не верю. Нас они не посмеют тронуть. Не посмеют. О, какие там крики. Кажется, там уже убивают… Нет, это выше моих сил. Я схожу с ума. Поднять руку на графов Демерльских?! Да скорее небо упадет на землю! Мы записаны в Золотой книге, об этом знают все! Открытые ворота… какая подлость…»
— Матушка! Мама!
Графиня открыла глаза. Касильды в комнате не было. Изабелла и Анна рыдали, уткнувшись ей в колени.
«Да, это правда, правда, правда. Они вошли в мой замок, и небо не упало на землю, и все мы умрем. И я, и мои дети.
На все воля Божья».
Графиня Демерль преодолела слабость, встала и положила руки на головы дочерей.
— Дети, — сказала она. — Мы умрем.
— О матушка, мне страшно! Мне страшно! — закатились девушки, цепляясь за ее платье. — Я не хочу! Я не хочу!
— Прошу вас об одном, — сказала графиня, изо всех сил кусая губы. — Сумейте умереть, как подобает женщинам из рода Демерль. Не просите пощады у смердов.
Грохот, выстрелы, крики, женские вопли уже наполнили весь замок. Внезапно какофонию страшных звуков покрыл яростный собачий лай, смешавшийся с конским ржанием, проклятиями и частой пальбой. Графиня стояла неподвижно, а у ног ее рыдали дочери.
За какую-то долю минуты она вся переменилась. Щеки ее запали и нос заострился, точно у покойницы. Только сухие глаза ее горели, и шевелились губы, как будто некая мысль искала выхода.
И вот мысль родилась, оформилась, приняла четкий облик.
— Идемте за мной, — сказала графиня, с силой подымая девушек с пола.
Она отвела их в смежную комнату, бывший кабинет графа. В комнате был старик, весь в черном, с крупной серебряной цепью на груди. Он снимал со стены графские аркебузы.
— Это вы, Элиас? — сказала графиня. — Оставьте нас одних.
— Слушаю, ваша светлость, — поклонился дворецкий. — Я буду защищать двери, сколько смогу.
Он вышел, волоча за собой две аркебузы. Графиня собственноручно замкнула за ним дверь.
— Дети, — торжественно произнесла она. — Я не хочу, чтобы вы попали в руки этих мерзавцев. Господь возбраняет нам самоубийство, но, убитые моей рукой, вы несомненно сподобитесь рая. Вы невинны и чисты. Я за свой поступок заслуживаю ада, но я крепко надеюсь, что мы соединимся в лучшем мире. Ибо здесь, на земле, у меня нет иного пути. Господи! — воскликнула она, воздев глаза, — ты видишь нас! Ты справедлив, а Сын Твой милосерден к мученикам! Дети мои, молитесь.
Девушки в полной прострации опустились на колени. Графиня сняла со стены любимый кинжал покойного мужа. Этот кинжал, она знала, был всегда остро наточен.
Грохот и топот приближались. За дверью выстрелили.
— Открой грудь, Анна. Не бойся, доченька.
— Ма-амочка…
Хрупкая пепельноволосая Анна, обливая слезами руку матери, расстегнула платье. Взгляд графини сделался диким.
— Изабелла, отвернись, — прошипела она без голоса.
Недрогнувшей рукой она ударила лезвием в грудь дочери, прямо под сердце. Анна со страшным криком осела на пол. Графиня выдернула нож, и кровь рванулась фонтаном из раны и изо рта девушки.
