Ознакомительная версия.
– Здравствуй, матушка! – Горяин порывисто обнял мать. – Прости, дела меня задержали. Я же теперь боярич. Князь к себе в дружину меня взял, сестры меня грамоте обучают, дядя с новой родней меня знакомит… В общем, матушка, кручусь, как белка в колесе.
– Понимаю, сынок. – Мирослава чуть заметно покивала головой. – Ты теперь боярич, и родня у тебя боярская, а мы с Ольгой из мужицкого сословия. Не ровня тебе! Ты, говорят, и невесту себе уже подыскал?
Горяин молча кивнул, смущенно опустив очи.
– Невеста, наверное, тоже боярышня? – ухмыльнулась Мирослава.
– Уж коль я – боярич, значит, и невеста должна быть мне ровня, – сказал Горяин, по-прежнему не смея встретиться с матерью глазами. – Так уж у знати заведено.
– Ясное дело! – с некой язвинкой в голосе обронила Мирослава. – Всяк сверчок знай свой шесток. А вот приятель твой Глеб хоть и боярич, а на Ольге жениться собирается. И зазорным сие не считает.
– Кто тебе сказал такое? – Горяин изумленно воззрился на мать.
– Он сам и сказал, – ответила Мирослава. – Не зря же Глеб у нас в глуши почти месяц жил. Я ему не возражаю, поскольку вижу, что и Ольга любит его.
– Почто Ольга вместе с тобой не приехала? – спросил Горяин.
– У нас же куры, гуси, поросята… – ворчливо ответила Мирослава. – Все это хозяйство нельзя без присмотра оставлять. Я ведь тоже ехать сюда не хотела, да Глеб уговорил меня.
– С отцом моим виделась? – несмело поинтересовался у матери Горяин.
– Виделась, – хмуро промолвила вдова. – Отнял у меня боярин Самовлад когда-то честь девичью, а ныне вот сына забрал насовсем. Видать, мне на роду написано без мужского плеча мыкаться.
– Не печалься, матушка, – сказал Горяин. – На Пасху непременно приеду в Кузищино.
Как ни уговаривал Горяин мать, не пожелала она в боярских хоромах задерживаться, всего одну ночку переночевала и наутро обратно в деревню уехала. До Дорогобужа Мирослава ехала на одном коне с Глебом, а в обратный путь отправилась в удобном крытом возке, запряженном тремя быстрыми лошадьми. Так Самовлад Гордеевич распорядился. Боярин отвалил Мирославе и ее дочери много разных подарков, но гордая вдова ничего не взяла и все дары боярские отослала вместе с возком обратно в Дорогобуж.
* * *
Письму и чтению Горяина обучала Анна, самая серьезная и деятельная из всех его сводных сестер. Занятия проходили по утрам, когда в тереме еще все спали. Анна привыкла подниматься раньше всех. С чудачествами Анны давно смирились все ее родственники. Анна не любила париться в бане, зато обожала обливаться холодной водой. Она до поздней осени купалась на местном пруду, с детских лет имея отменное здоровье. Узнав, что Горяин метко стреляет из лука, Анна взялась обучать его грамоте на условиях, что тот в свою очередь научит ее так же метко стрелять из лука.
В то утро Горяин, как обычно, пришел в светелку Анны, чтобы продолжить изучение азбуки-кириллицы. Анна только что пришла из сеней, где обливалась холодной водой. Она была в тонкой исподней сорочице, от нее веяло свежестью и прохладой.
– Садись к столу, – повелела она Горяину. – Сегодня мы изучим две последние буквы из славянской азбуки: еръ и ять. Пишутся эти буквы вот так. – Анна уверенными движениями начертала на чистом листе бумаги два прописных знака тонким деревянным писалом, предварительно обмакнув его в черную тушь. – А теперь, братец, ниже пропиши эти буквы чередой в две строки, в верхней – еръ, в нижней – ять. Да пиши старательно, а не как курица лапой! На меня, чур, не оглядывайся! Я буду переодеваться.
– Можно подумать, я нагую тебя не видел, – хмыкнул Горяин, поудобнее усаживаясь за столом и придвигая поближе масляный светильник в виде кораблика из обожженной глины.
Прошлой осенью Горяин до первых заморозков ходил вместе с Анной купаться на пруд. Купались они голыми, поэтому все прелести Анны Горяин волей-неволей высмотрел. Поначалу Анна сильно стыдилась Горяина, но со временем так привыкла к нему, что обнажалась при нем и нагая бегала с ним наперегонки по мелководью.
– Одно дело на вольной воле нагими в пруду плескаться, и совсем другое дело обнажаться пред мужчиной в теремных стенах, – нравоучала сводного брата Анна, роясь в сундуке с одеждой. – Ведь и супруги нагими токмо в баню ходят, а дома даже наедине соблюдают приличие, как и подобает христианам.
– Скажи-ка, сестрица, – вдруг проговорил Горяин, не отрываясь от написания букв, – почто ты замуж не выходишь? В твои-то годы давно пора под венец идти.
– Не могу я наперед старшей сестры замуж выходить, – отозвалась Анна, шурша платьями. – Не по обычаю это. Своим замужеством я могу Анфисе судьбу поломать, обречь ее на безмужнее существование.
– Анфисе косоглазие мешает замуж выйти, – сказал Горяин. – И ты тут ни при чем, Аннушка. Неужели к Анфисе так никто и не сватался? Она ведь девица пригожая, и косоглазие ее не шибко портит.
– Сватался к Анфисе один купеческий сын, но батюшка отказал ему, усмотрев в его нраве излишнюю жестокость и похвальбу, – ответила Анна. – Купчишка этот долго тятеньку обхаживал, дарами и сладкими речами его умасливал. Да все без толку.
Анна села на стул с краю у стола одетая в длинное льняное платье и принялась расчесывать костяным гребнем свои густые длинные волосы. Румяная, с распущенными волосами, Анна выглядела особенно обворожительно.
– Где же теперь этот купчик? – Горяин взглянул на Анну, оторвавшись от сосредоточенного чистописания.
– Где-то в Смоленске, – промолвила Анна, не глядя на Горяина. – У отца его дела пошли в гору, вот и семья ихняя перебралась в Смоленск.
– А-а, – задумчиво вымолвил Горяин. И восхищенно добавил, любуясь сестрой: – Дивная ты, Аннушка! Хоть икону с тебя пиши!
– Ну-ка, братец, не отвлекайся! – Анна ткнула пальцем в исписанный корявыми буквами лист. – Эдак не годится, писать надо ровнее и красивее! Кира и та лучше буквицы выписывает.
– У Киры и пальчики потоньше моих, – добродушно проворчал Горяин, – ей легче с писалом обращаться. Для моих же рук более годятся копье, топор и лук со стрелами. Я же гридень, а не писарь.
– Я это уже слышала, братец, – строго заметила Анна. – Ты не просто воин, но боярич. А посему славянскую грамоту должен разуметь. У нас в роду безграмотных сроду не бывало. Давай-ка перепиши все сызнова.
С недовольным вздохом Горяин вновь обмакнул писало в стеклянный флакончик с черной тушью, склоняясь над своими каракулями.
После утренней трапезы Горяин встретился с Глебом, желая побеседовать с ним о своей сестре Ольге.
– Ты же знаешь, что твой отец и вся твоя родня будут против твоей женитьбы на простолюдинке, – без обиняков заявил Горяин Глебу. – Зачем ты дразнишь Ольгу несбыточными надеждами! Зачем ездишь к ней в деревню?
– Я люблю Ольгу, – без колебаний ответил Глеб. – Отец мой поупрямится, но все равно уступит мне, ибо моя мать на моей стороне.
– Ты и мою мать, похоже, на свою сторону перетянул, – проворчал Горяин. – Токмо не верится мне, что Ольга уживется с твоей родней, друже. Не пара она тебе!
– Такая красавица и не пара мне?! – с притворной обидой воскликнул Глеб. – Иль я, по-твоему, вылитый урод! Боярин Самовлад в молодости тоже увлекся твоей матерью, да так, что они в крестьянской избе зачали тебя, друг мой.
– Боярин Самовлад помиловался с моей матерью и бросил ее, – хмуро сказал Горяин. – Не хочу, чтобы Ольга через такие же душевные муки прошла.
– Для меня Ольга бесценна! – с серьезным лицом проговорил Глеб. – Я никогда не брошу ее, богом клянусь!
– Какие высокие слова! – невесело усмехнулся Горяин. – Вот упрется твой отец и не даст тебе своего благословения, что тогда станешь делать, друже? От матери твоей проку мало, ибо решающее слово не за ней.
– Пусть я без наследства отцовского останусь, но с Ольгой все едино не расстанусь, – упрямо промолвил Глеб. – По мне, любимая жена ценнее богатства.
Горяин с улыбкой обнял Глеба, проникнувшись к нему невольным уважением.
Глава первая
УЧЕНИК ЛЕКАРЯ
В конце зимы состояние Самовлада Гордеевича ухудшилось настолько, что никто из дорогобужских лекарей уже не надеялся поставить его на ноги. Все местные врачеватели лишь в растерянности разводили руками. Тогда Давыд Гордеевич вспомнил, что в Смоленске на немецком торговом дворище с некоторых пор обретается очень хороший лекарь-немчин, который берется за лечение любых недугов. Смоленские бояре и их жены, а также тамошние торговцы весьма лестно отзываются об этом немецком врачевателе. К нему едут недужные люди даже из других русских городов, ближних и дальних. Поехал в Смоленск и Давыд Гордеевич, уповая на искусство чужеземного лекаря.
Через три дня Давыд Гордеевич прибыл обратно в Дорогобуж и не один, а с тем самым немецким лекарем. Оказалось, что лекарь-немчин почти не говорит по-русски. С ним был его молодой ученик Клаус, который не только помогал своему патрону приготовлять различные целебные снадобья, но и служил ему переводчиком.
Ознакомительная версия.
