— Ты неважно выглядишь, Эми.
— Нет... я была больна, Роберт, но сейчас уже совсем поправилась. Я ещё не рассказала тебе об этом и не писала, потому что знаю: ты не любишь слышать о чужих болезнях. Но я, пожалуй, ещё немножко бледна.
— Тебе следовало бы сменить обстановку, — сказал он. — Ты могла бы съездить на север; тамошний воздух очень полезен для здоровья.
— Мне и здесь хорошо. Если бы я поехала на север, я бы не увиделась с тобой.
Внезапно, положив руки на колени, Дадли нагнулся вперёд:
— Эми, я должен с тобой поговорить — поговорить откровенно. Нам нельзя так дальше жить. Ты не можешь сидеть здесь и проводить день за днём в ожидании супруга, который слишком занят, чтобы быть тебе супругом. Мы с тобой поженились слишком поспешно, когда мы оба были слишком молоды, чтобы понимать, что это значит. Я хочу получить свободу, Эми, и вернуть её тебе. Другой мужчина вознаградит тебя за всё, что ты не смогла получить от меня.
Роберта ждал сюрприз. Он не сомневался: в такую минуту Эми наверняка должна расплакаться. Однако её глаза остались сухими, и, когда она ответила, в них появилось какое-то странное выражение:
— Мне не нужен никто другой. Я вполне счастлива и с тобою.
Роберт покачал головой; он решил ничем не выказывать своего нетерпения.
— Ты уже много лет как несчастлива, как, впрочем, и я. Давай будем честны друг с другом; наши пути в жизни разошлись, и теперь они уже никогда не соединятся.
Я не могу жить жизнью провинциального помещика. Ты не подходишь для жизни при дворе.
— Мне не предоставлялась возможность проверить, так ли это, — негромко ответила Эми. — Ты не хотел, чтобы я была рядом, Роберт, и я тебе не перечила. Я не жалуюсь. Я тебе уже сказала, я вполне счастлива и так.
— А я нет. — «Если она решила спорить, — гневно подумал Роберт, — нет смысла говорить с ней мягко». — Мне нужен развод, и я требую, чтобы ты согласилась. Я не собираюсь быть твоим крепостным; мне нужна свобода!
Эми Дадли подняла на него глаза.
— Так вот о каких важных делах ты писал, — произнесла она. — Видимо, ты думал покончить с ними к утру, отправиться завтра к королеве и сказать ей, что дело сделано.
— О чём это, чёрт возьми, ты мелешь! — Он вскочил со стула и вгляделся с высоты своего роста в её белое как полотно лицо, на котором застыло выражение какой-то странной решимости.
— Ты сам сказал, что мы должны говорить откровенно. Люди сплетничают о тебе и королеве уже добрых полгода. Почему ты не скажешь правду: ты хочешь избавиться от меня, чтобы жениться на ней!
Роберт Дадли понятия не имел, откуда эта дурочка узнала правду, и ему уже было всё равно. В этот момент ему казалось, что сидящая перед ним болезненная женщина, которая впервые в жизни проявила самостоятельность, — единственное препятствие его браку с Елизаветой.
— Можешь ей передать, — голос Эми наконец задрожал, — что она отобрала тебя у меня и телом, и душой. Ты проводишь всё своё время с ней, а мне не уделяешь и минуты. Она королева, и я не могу ей противиться. Ты ей понадобился, и поэтому я должна отступить в сторону и отдать тебя ей, как будто у меня нет на тебя никаких прав. Но я так не сделаю, Роберт. Так ей и скажи. Я не дам тебе развода.
На мгновение он решил, что всё это ему почудилось; Эми не может говорить всерьёз — десять лет она во всём ему повиновалась и ни в чём не отказывала.
— А я-то думал, ты меня любишь! — возмущённо воскликнул Дадли. — Господи, что это тебе вздумалось: поступить назло мне, чтобы погубить?
— Да, Роберт, я тебя люблю. Я люблю тебя больше жизни — я всегда тебя любила. Вот почему я не могу отдать тебя другой женщине; пока я твоя жена, ты можешь надоесть ей или она тебе, и тогда ты вернёшься ко мне. — Эми подошла к его стулу и упала перед ним на колени, схватившись за его рукав; по обращённому к нему лицу ручьём текли слёзы.
— Я живу только этой надеждой, Роберт, — что когда-нибудь у нас всё будет как прежде. Если я исполню твою просьбу, я потеряю тебя навсегда. Я не могу так поступить и не поступлю. Это тебя не погубит: она будет знать, что во всём виновата я, а не ты.
— Погубит! — ответил он. — Ты не знаешь королевы; если пойти ей наперекор...
— Нет, — ответила Эми. — Нет, Роберт, это бесполезно. Я скорее отправлюсь в Тауэр, чем сделаю то, о чём ты просишь.
— Ах вот как! — Он вырвал у неё руку и поднялся. — Что ж, миледи, если вы так настаиваете, и это не исключено.
— Знаю, знаю; помилуй меня, Господи, я даже знаю, что ты сам ей это подскажешь. Но ты мой муж; это всё, что у меня осталось. Настанет день, и ты ко мне вернёшься; я знаю, так будет, что бы ты ни думал сейчас. Ты вернёшься и снова будешь любить меня, как прежде.
— Любить тебя?! — закричал ей в лицо Дадли. — Я никогда тебя не любил! Неужели ты думаешь, что мечтания желторотого мальчишки о супружеской постели — это любовь? За несколько месяцев ты наскучила мне до смерти — и в постели, и в гостиной. Глупая, занудливая болтушка — почему, чёрт побери, ты даже ребёнка не смогла родить! Посмотри на себя — у тебя нет ни красоты, ни ума, ни изящества. Любить тебя?! Да я тебя видеть не могу.
— Не надо, Роберт... умоляю, не говори так... не будь таким жестоким... — Всхлипывая, она цеплялась за его пустой стул, потом поднялась на ноги и снова ухватилась за его рукав. — Я люблю тебя... поверь мне, только поэтому я тебе отказываю... я люблю тебя, несмотря ни на что.
— Так не стой у меня на пути, — с яростью в голосе ответил он. — Не лишай меня того, что я желаю больше всего в жизни. Если ты будешь умницей и согласишься на развод, Эми, я могу жениться на королеве и стать самым могущественным человеком в Англии. Я дам тебе деньги, земли, всё, что пожелаешь... пожалуй, я буду чувствовать к тебе больше любви и признательности, чем когда бы то ни было, если ты расторгнешь наш брак, который давно уже превратился в сущий фарс. Докажи, что ты меня любишь! Исполни мою просьбу и дай мне свободу!
Но Эми Дадли медленно покачала головой:
— Нет, Роберт. Возвращайся в постель к королеве, где тебе настолько уютнее, чем у меня. Но ты будешь лежать там лишь как любовник. Пока я жива, тебе не бывать мужем другой женщины.
На мгновение в комнате стало тихо. Затем Дадли угрожающе-спокойным тоном спросил:
— Это твоё последнее слово?
— Да, — прошептала она в ответ. Одно-единственное слово, произнесённое так тихо, что он едва смог его расслышать, означало окончательное крушение всех его надежд. Её пальцы сжали его руку до боли. Внезапно он вырвал её и, размахнувшись, изо всех сил ударил её по лицу.
Отворачиваясь, он услышал, как она вскрикнула и упала. Потом за ним захлопнулась дверь. Дойдя до своей комнаты, Роберт отослал камердинера и тяжело опустился на постель, сжимая голову в ладонях.
Он просидел в этой позе так долго, что потерял счёт времени, пока бой часов в соседней комнате не вернул его к реальности. Всё это время он неторопливо и осмотрительно размышлял, как поступить дальше; после того как он ударил жену, гнев оставил его и голова прояснилась. Он расстегнул камзол, сбросил с ног башмаки и растянулся на кровати, не раздеваясь. Не прошло и нескольких минут, как он заснул. Теперь он знал, как поступить.
На следующее утро миссис Одингселл заявила, что миледи не встала с кровати; она упала у себя в комнате и сильно ушиблась. С ней сидит миссис Оуэн. Энтони Форстер послал свою жену выразить хозяйке соболезнования и понял, что случилось, когда та рассказала ему, что леди Дадли плачет и пытается скрыть синяк под глазом и распухшую щёку. Форстер был хитрецом, даже его волосы и бородка были рыжеватыми, как лисий мех, а светло-зелёные глаза всегда смотрели настороженно. Придя к Роберту Дадли, он заметил, что тот явно не в духе: лицо осунулось, под глазами залегли тёмные круги — похоже, он плохо спал. Дадли собирался уехать сразу же, как только выслушает отчёт Форстера, и уже надел плащ и сапоги. Судя по отчёту, его финансовое положение было вполне удовлетворительным, однако он по-прежнему хмурился и ходил взад и вперёд; Форстер мог побиться об заклад, что хозяин его не слушает.
Он служил Дадли только два года, но успел отлично в нём разобраться. Его не обманывало ни добродушие этого человека в обычной обстановке, ни его щедрость, ни остроумие. Он всегда подозревал, что у лорда Роберта лучше не становиться на пути; тогда он будет таким же злобным, как отец, и таким же бесчувственным, как мать. Леди Дадли встала у него на пути, и за это он её избил. Форстер не видел в этом ничего экстраординарного; дурное обращение с жёнами было в обычае даже у самых знатных особ, поэтому казначей Роберта Дадли не испытывал других чувств, кроме восхищения своим хозяином и презрения к его жене.
— Вы знаете, почему я велел вам явиться ко мне? — внезапно прервал его Дадли.
