проворно прибрал, — я могу идти?
— Ибирану?
— Да, господин?
— Ты не спросил меня, что следует передать Теретсабу.
— Прости, господин. Думаю, я знаю, что нужно.
— Да ну, — приподнял бровь Анхореотеф, — и что?
— В Куше волнения, воинство Сутеха выступает туда.
— Верно. А воинства Амена и Ра пойдут в Амурру. Через локон Хонсу [25].
— Да, господин.
— Ступай.
— Благодарю, господин.
Купец поспешил к выходу. Анхореотеф некоторое время сидел неподвижно и будто завороженно смотрел на финики и фисташки. Затем сгрёб их ладонью, встал, подошёл к притихшему папаше Снофру и молча выложил перед ним на стол десять золотых колец. Папаша согнулся в поклоне. Анхореотеф вышел на улицу.
Он, конечно же, оказался здесь в этот час не случайно и то, что узнал, не могло ждать до восхода Хепри. Возле питейного дома его ожидала колесница. Верховный Хранитель взошёл на неё и велел вознице трогать. Тот не стал уточнять, куда следует ехать. Знал — во дворец.
Анхореотеф поднялся по широкой лестнице, миновал длинные освещённые лампадами коридоры, прошёл мимо стражи шардана на открытую террасу, с которой открывался вид на Великую Реку. Внизу мерцали огни города. Анхореотеф склонился на пороге.
— Да живёт вечно, Величайший!
Пер-оо, Великий Дом, фараон Усермаатра Рамсес Мериамен, да будет он жив, невредим, здрав, спать не ложился. Он ждал вестей, упреждённый Верховным Хранителем о появлении лазутчика. А вместе с ним ожидали ещё четверо — военачальники Небмехит и Урхийя, а также могущественный чати [26] Пасер, правая рука Величайшего. За длинным столом в одиночестве сидел Пентаура, глава писцов Сешат, что составляли тайнопись. Вокруг него на столе были разложены свитки и письменные принадлежности.
Вельможи, согласно своему статусу, носили одежды сусх — рубашки из тонкого отбеленного льна, широкие синдоны, куски яркой ткани, драпированной вокруг бёдер. Головы покрыты платками-клафтами. Фараон был одет скромнее, всего-лишь в юбку схенти и платок немес. На плечах его лежало широкое полукруглое ожерелье усех.
— Что тебе удалось узнать, Анхореотеф? — повернулся к вошедшему фараон, стоявший на самом краю террасы.
— Лазутчик сообщил, что Меченра собирает воинство гораздо больше обычного, — ответил Верховный Хранитель, — гонцы разосланы во все подвластные царства. Он приведёт три тысячи семьсот колесниц.
— Около тридцати тысяч воинов, — тут же прикинул военачальник Небмехит.
Фараон не возмутился тем, что Небмехит заговорил без позволения. Эта привилегия была дарована всем присутствующим. Они составляли малый совет Дома Маат, в который не входил разве что хуррит Урхийя, командовавший наёмниками из Джахи. Однако сюда его пригласили на правах равного.
— Насколько можно доверять лазутчику? — раздался негромкий голос.
Из тени в полосу света Йаху выступил невысокий полноватый муж, Пасер, сын Небнетеру, бывший ещё при Величайшем Сети «царским сыном Куша», человек, пределы власти которого сложно было вообразить
— В полной мере конечно же нельзя, — пожал плечами Анхореотеф, — но он достаточно златолюбив и прежде не пойман на откровенной лжи.
— Тридцать тысяч… — проговорил Рамсес, — мы не наберём и двадцати даже с воинством Птаха.
— Величайший, с молодёжью неарин у тебя будет даже больше двадцати тысяч воинов, — сказал Урхийя.
— И всё равно это в полтора раза меньше, чем у Меченры, — возразил Небмехит.
— Не лучше ли будет избежать войны? — осторожно спросил Пасер.
— Избежать?! — вспыхнул Рамсес, — да они одним укусом сожрут Бентешину и тогда все в Джахи и Ра-Тенну поймут, что я слаб, а значит можно рвать и более жирные куски! Нет, избежать невозможно.
— Это воинство собирается не для набега, достойнейший Пасер, — объяснил Анхореотеф, — а для завоевания.
Он подошёл к столу и высыпал на него «счётные орехи» Ибирану. Все приблизились и Анхореотеф начал перечислять, что запомнил.
— …Двести колесниц приведёт Шаттуара, столько же Талми-Саррума…
— О, Величайший, — подал голос, молчавший доселе Пентаура, — пять дней назад пришло донесение ири из Халепа — царь Талми-Саррума не сможет предоставить двести колесниц. Ири смог счесть у него не более ста пятидесяти годных.
— Прекрасно, — воодушевился Небмехит, — может и остальные цари не выполнят приказ Меченры.
— Возможно, — пожал плечами Пасер, — но не стоит недооценивать противника.
— А насколько противник оценивает нас? — спросил Рамсес.
— Лазутчик сам пришёл к выводу, что Священная Земля выставит не более двух воинств, — ответил Анхореотеф, — твой прозорливый наказ, Величайший, сработал. Даже «Храбрейшие» уверены, что воинство Сутеха отправится на юг, а не на север.
— Ему не известно про воинство Птаха?
— Я уверен, что нет, Величайший.
— Стало быть Меченра узнает, что у нас всего десять тысяч воинов? — уточнил Рамсес.
— Да, Величайший.
— Нечестивцы обнаглеют, — сказал Небмехит.
— Если поверят, — заметил Пасер.
— Обнаглеют в любом случае, — возразил Анхореотеф, — они ещё не свыклись с мыслью, что времена Безумца давно прошли. Но больше им никто Джахи без боя не отдаст.
Повисла пауза, вельможи посмотрели на фараона. Анхореотеф знал, что Рамсес восхищался фараонами предыдущей династии, правившими до безумного Эхнатона. Особенно Величайший хотел походить на Тутмоса Менхеперра, совершившего семнадцать победоносных походов и не потерпевшим за всю жизнь ни одного поражения. Эхнатон был слишком погружён в себя и свои попытки сломать миропорядок Маат, установленный с начала вечности, потому при нём воины ремту покинули все завоевания великих предшественников. Но свято место пусто не бывает, и его заняли хатти.
Однако теперь всё изменится. Ещё при Величайшем Сети начало меняться, а сын продолжит дело отца.
Рамсес долго молчал, а потом объявил.
— Моё прежнее решение остаётся в силе. Не позже десятого дня второго месяца шему мы выступим всеми силами. А вот куда двинемся и какие действия врага будем ожидать, нам и предстоит обсудить сейчас.
Обсуждение затянулось. Лишь когда порозовел престол Нут, Рамсес распустил малый совет.
Молодой фараон подошёл к краю террасы, остановился. сложив руки на груди. Гладь Великой Реки, чёрный гранит с белыми вкраплениями слюды, превратилась в тёмный лазурит, ещё неровный, не ведавший рук ювелира, а вскоре в светлую, отполированную лазурь.
Последняя звезда из блуждающих не хотела сдаваться наступающему всесильному свету, но сопротивляться ему было невозможно. Триединый в образе юного Хепри явил свою корону, огненный край светила стёр тёмные краски и подарил миру радость рождения нового дня.
Месяц спустя. Тархунтасса
Бог Солнца, господин мой, человечества пастух. Ты встаёшь из моря и восходишь в вышину небес. Царь земли и неба, господин мой справедливый. Ты над человеком и над зверем диким суд вершишь от начала мира. Если кто-то из людей поступит дурно, если вражду без причины затеет, если нарушит данные клятвы, ты один восстановишь справедливость. Только ты, господин мой, Бог Солнца, рассудишь по Правде. Ведь
